Пока я размышляю, морпехи окружают нас с Рокки. Решили взять в заложники?
За моей спиной — низкое угрожающее рычание. Ну вот.
Морпехи заметно нервничают, бросают взгляды по сторонам. Потом они видят Киклопа. И начинают пятиться.
Лейтенант не находит ничего умнее, чем спросить:
— Почему обезьяна в очках?
Мне всегда казалось, что морпехи проходят специальное обучение — как правильно выглядеть идиотом. Этот точно был лучшим на курсе.
— Потому, — объясняю я терпеливо. — Очки нужны ей для чтения.
У лейтенанта глаза становятся по чайнику. Но мне уже не до него. У меня вопрос поинтереснее: почему обезьяна надела именно мои очки? Что, Киклоп своих найти не смог?
Вообще, хороший вопрос. Злободневный.
На свете вообще многое зависит от хорошо поставленного вопроса.
Например: почему Киклоп носит очки, если у него только один глаз?
Отвечаю: потому.
Глупее обезьяны в очках, по-моему, выглядит только обезьяна в монокле.
Киклоп на самом деле — огромная горилла. Вес за двести килограммов, длина тела два метра. Точнее он: Gorilla gorilla gorilla. Это Киклоп мне сам сказал. Серьезно, так и есть. По научной классификации.
Какая-то там западная береговая горилла, что ли?
Забыл.
Все-таки удивительно емкая штука, эта латынь.
— Э-э-э, — ворчит Киклоп. Что означает: внимание! Он стоит у края причала, опираясь на кулаки — огромный, черный. С угрюмым взглядом сквозь очки.
Морпехи молчат — надеюсь, в восхищении.
А я думаю: какого черта он вылез?
Вообще-то, расчет был на психическое воздействие, а не на цирковой номер.
Надеюсь, Киклоп любит давать автографы.
Я говорю:
— Ты опять надел мои очки? Ну-ка, дай сюда.
Забираю очки и цепляю на нос.
Мир становится четче. Потом я поворачиваюсь к обалдевшим морпехам. Лица у них выразительные, однако.
— Вы что, обезьяны никогда не видели?
— Блин, — лейтенант выражает общее мнение морской пехоты. Жестом приказывает опустить оружие. На сегодня все, похоже. Когда Киклоп ворчит — зрелище устрашающее. Порычав как следует (люди вздрагивают при каждой звуке) и показав зубы, он уходит в кусты. Огромный самец с серебряной спиной.
Парень в шляпе смотрит на меня и говорит:
— Вы действительно адмирал?
Я пожимаю плечами.
— Меня так называют. Вообще-то Его Величество сделал меня шаутбенахтом.
— Кем-кем? — говорит он.
— Шаут-бе-нахт, — повторяю по слогам. — Смотрящий-ночью. Самый младший из адмиралов. Примерно соответствует британскому контр-адмиралу. Впрочем, это все мелочи… Чем могу помочь, лейтенант?
Йорк смотрит на меня с досадой.
— До завтра, — говорит он.
— И вам счастливой дороги, лейтенант.
— Я говорю, — он пытается придать своему голосу стальную жесткость, — даю вам время подумать, адмирал — до завтрашнего утра. Иначе…
— И вам спокойной ночи, — отвечаю безмятежно.
Лейтенант скрипит зубами, но делать нечего — возвращается обратно к катеру. Морпехи тащатся за ним, как побитые собаки. Мокрые и злые.
— А здорово вы его обломали, — говорит парень в шляпе. — Со мной так не получится.
И уходит.
Кто ты, мальчик?
Война — это драка больших обезьян. Зато на нашей стороне — самая умная.
Киклоп ворчит, глядя на меня. Когда-то он выучил язык глухонемых, созданный аббатом де Л’Эпи. И мне пришлось научиться. Правда, обезьяньи пальцы не слишком приспособлены для жестов — так что половина сказанного от меня ускользает.
Вот сейчас он, например, ругается.
А я делаю вид, что не понимаю.
Тоже выход.
— Мы, кажется, договорились, что действуем по плану? — говорю я. — Почему ты вообще вылез? Что? Не понимаю. Нет, не понимаю.
Он взревывает и берется за перо. Огромные черные пальцы обхватывают свинцовый карандаш. Завораживающее зрелище.
«Тебя собирались взять в заложники» — пишет он.
Это ничего, что одноглазый. Киклоп единственным глазом видит больше, чем многие люди — двумя.
— И что?
«Идиот!»
Прежде, чем мы успеваем как следует поругаться, вбегает запыхавшийся вестовой. Клацают металлические пальцы — отдает честь.
— Адмирал, сэр!
— Да, Рокки. Что там?
Он пытается отдышаться.
— Обри… вернулся.
Речная канонерская лодка проекта 247, самая маленькая из всех, что строились в Кето, покачивается у причала. Длина ее от носа до кормы всего двадцать пять метров. Такие лодки придавали в помощь морской пехоте, чтобы умиротворять дикарей. Канонерки поднимались по течению реки, неся артиллерийский огонь и дары цивилизации.
Да, канонерка маленькая. Почти яхта.
Но что интересно, у неё днище не плоское, как у парохода, а вполне себе мореходное…
Свежеокрашенные борта блестят новенькой белой краской. И немного желтой — потому что белой нам не хватило. Труба выкрашена в черный с желтой полосой.
Называется «Селедка». А что? По-моему, вполне героическое имя.
— Канонерка на ходу. Машины, — Обри вытирает тряпкой черные от солидола руки — безуспешно. — Котлы вполне рабочие. Я там покопался чуток, еще побегают. Но вот цилиндры… Низкого давления еще ничего, а вот высокого… м-да. — он вздыхает. — Адмирал, я начинаю думать, что это самоубийство.
Я хмыкаю.
— Ты и раньше думал, что самоубийство. Что там с цилиндром?
— Пойдем, покажу.
На палубе суетится команда механиков. Все, кого мы смогли для этого дела найти. В поселении около ста пятидесяти человек, а понимающих в технике — раз, два и обчелся. И еще Обри, некогда младший судовой инженер-механик.
А канонерка старенькая. Ей уже больше тридцати лет. То, что она до сих пор на плаву — вообще
