— Ваш спутник… — начал было Свенсон, вытирая руки о тряпку…
— К сожалению, вы его прикончили, — ответил Фелпс, голос его от боли звучал как-то издалека — хрупко и надрывно, как сухая рисовая бумага. Он кивнул на мешковину.
Теперь, когда они были ближе, Свенсон увидел, что кроме женской ноги из-под материи торчал черный мужской ботинок. Как его звали — Старк? Груз убийства всей своей тяжестью лег на плечи доктора. Он посмотрел на Фелпса, словно тот должен был что-то сказать, и увидел, что его взгляд был где-то далеко, от боли в переломанных костях он кусал губу.
— Что ж, на войне как на войне, — презрительно ухмыльнулся Аспич. — Дело случая.
Взгляд Свенсона вернулся к укрытым телам — он отчаянно пытался вспомнить, какая обувь была на Элоизе. Неужели это ее нога? Сколько человек укрывает мешковина? Судя по объему, не меньше четырех. А то и больше. Он надеялся, что, схватив его, они не станут возвращаться в гостиницу или на станцию и ей каким-нибудь образом удастся уйти.
— Ну что, будет он жить? — раздался игривый голос доктора Лоренца, который отошел от своей печи, очки его были сняты и теперь висели на шее.
Он смотрел на Фелпса, но ответа ждать не стал. Глаза его скользнули по Свенсону — профессиональный оценивающий взгляд, в котором не было ничего, кроме такой же профессиональной подозрительности, — после чего обратились на Аспича, потом Лоренц махнул своим помощникам, которые последовали за ним от печи.
— Если мы хотим избавиться от улик, то сейчас самое время. Печь отлично разгорелась, и с этого момента температура в ней будет только понижаться; будем ждать и дальше — тела не сгорят полностью.
Аспич посмотрел в другой конец карьера и махнул рукой, привлекая внимание Граббе. Тот присмотрелся внимательнее, потом понял, что имеет в виду полковник, и одобрительно махнул в ответ. И тогда Аспич сказал помощникам Лоренца:
— Давайте.
Мешковину сдернули, помощники встали друг против друга парами. Свенсона шатнуло — сверху лежали две женщины с чердака, их кожа все еще отливала синевой. Под ними лежали Коутс и Старк и еще один человек, который показался ему знакомым по поезду, его кожа тоже сияла (книгу явно показывали и мужчинам). Он с ужасом смотрел, как два первых тела отнесли к печи, как открыли широкую засыпную дверь, откуда полыхнуло белым жаром. Свенсон отвернулся. От запаха горящих волос его чуть не вывернуло наизнанку. Аспич ухватил его за плечо и толкнул в обратном направлении — к Граббе. Свенсон шел, смутно ощущая, что сзади плетется Фелпс. По крайней мере, Элоизы здесь не было.
Когда они снова проходили мимо мисс Пул с ее подопечными, он увидел, что она теперь раздает книги — эти были в красном, а не черном кожаном переплете, — шепча что-то каждому в отдельности. Он решил, что это какой-то новый код и ключ к новым посланиям. Она заметила его взгляд и улыбнулась. По бокам мисс Пул были те самые мужчина и женщина, в чье купе он вошел вначале. Он с трудом узнал их. Хотя их одежды и изменились (он был весь покрыт грязью и сажей, а их одеяния заметно помяты), главное было в том, что преобразились их лица. Если раньше они смотрели напряженно и подозрительно, то теперь Свенсон увидел в их манерах легкость и уверенность, они словно бы стали совершенно другими людьми. Они даже кивнули ему, весело улыбаясь. Он не мог понять, кто они такие, кого предали и что нашли в стеклянной книге, так их изменившее.
Свенсон пытался разобраться во всем этом, заставить работать свой уставший мозг. Он должен был бы делать одно умозаключение за другим, но в нынешнем своем отупевшем состоянии ничего не мог сообразить. В чем состояла разница между стеклянной книгой и Процессом? Книга явно могла убивать, хотя это и происходило довольно непредсказуемо. Она вызывала жестокую токсическую реакцию, но доктор сомневался, что смерти были намеренными или запланированными. Но как воздействовала книга? Элоиза говорила, что словно провалилась в нее, говорила о видениях. Он вспомнил непреодолимо влекущую природу карточек синего стекла, а потом экстраполировал это на ощущения, связанные с книгой. Он чувствовал, что подошел совсем близко к отгадке… Система письма… ведь книга должна быть написана на каком-то языке, мысли должны быть зафиксированы… может быть, именно этим они и занимались? Он вспомнил рассказ Чаня об институте, о том, как человек уронил книгу в процессе ее изготовления… тот самый человек, который потом оказался в кухне у Граббе. В чем была разница между использованием человека для создания книги, а потом книги для создания этих людей? Или с ними происходило то же самое, что с мухой, попавшей в паутину? А что такое Процесс? Он чувствовал, это было какое-то простое преобразование — химический процесс, использующий свойство обогащенной синей глины (синяя глина каким-то образом превращалась в стекло), чтобы воздействовать на характер личности: понизить сопротивляемость и повысить преданность. Может быть, он просто уничтожал нравственные запреты? Или кодировал их? Он подумал о том, чего может добиться в жизни человек, не страдающий угрызениями совести. А если сотня таких людей объединятся, если их число будет расти день ото дня? Свенсон протер глаза на ходу — он снова запутался, вернувшись к первому вопросу: в чем разница между Процессом и книгой? Он повернул голову к мисс Пул и ее маленькому классу среди гор шлака. Ему пришло в голову, что все дело тут в направлении. Во время Процесса энергия направляется в субъект, стирая моральные запреты и заставляя его служить делу. Если же речь шла о стеклянной книге, то в этом случае энергия выкачивалась из субъекта вместе с конкретными воспоминаниями (а может быть, память и есть вид энергии?). В этом-то и состоял шантаж: тайны, которые вынуждены были рассказывать о своих хозяевах эти несчастные, становились тайнами в книге мисс Пул, и эта книга — как и карточки — позволяла любому пережить заново те постыдные эпизоды. Эти люди попадали в полную власть и зависимость от клики.
Понимание постепенно приходило к нему — книги были инструментами и могли, как любые другие книги, использоваться в самых разных целях в зависимости от их содержания. Более того, не исключалось, что книги создавались разными способами для достижения различных целей, некоторые заполнялись целиком, в других оставались пустые страницы. Ему на память пришли яркие, возбуждающие картины Оскара Файляндта — композиции, откровенно изображающие Процесс, обратная сторона каждого холста исписана магическими символами. Неужели картины этого художника лежали и в основе этих книг? Если бы только он все еще был жив! Возможно ли, что граф — явно главный специалист среди заговорщиков по этой извращенной науке — похитил секреты Файляндта, а потом организовал его убийство? Размышляя о книгах и их целях, Свенсон вдруг подумал — а не хотел ли д'Орканц создать «книгу Анжелики», книгу многочисленных приключений этой служанки сладострастия? Такая книга стала бы действенным средством привлечения сторонников, которые смогли бы во всех подробностях пережить тысячи ночей в борделе, не выходя за пределы своей комнаты. Но то был бы всего лишь один пример. Впечатления могли быть самыми разными. В одну из таких книг можно было бы включить воспоминания о путешествиях и потрясениях, пережитых тем или иным человеком, а воспринимать их на чувственном уровне мог бы любой. Какие роскошные пиры! Какие количества вина! Какие сражения, ласки, какие остроумные разговоры! Нет, конца этому не будет, как не было конца людям, которые пожелают заплатить за это любые деньги.
Он посмотрел на мисс Пул и улыбающуюся пару. Что их изменило? Что убило других, но оставило в живых этих двоих? Если бы он смог это понять! Если бы ему удалось найти способ раскрыть эту тайну! Он видел, как на его глазах превращаются в пепел важнейшие улики — по этим сгорающим телам можно было бы установить, кем были эти люди, что стало причиной их смерти. Свенсон задохнулся от злости. Может, он уже знал достаточно? Их кожа была насыщена синевой — этого не случилось с теми, кто выжил. Он подумал об этой парочке, сменившей подозрительность на открытое дружелюбие. Свенсон споткнулся — его внезапно осенило. Аспич ухватил его за плечо и толкнул вперед.
— Шагай! Скоро отдохнешь!
Доктор Свенсон почти не слышал его. Он вспомнил Элоизу — она говорила, что не помнит, о каких скандалах, связанных с Траппингами или Генри Ксонком, может быть, успела им рассказать. Говорила она об этом так, будто и скрывать-то особо было нечего… но Свенсон знал, что воспоминания были взяты у нее, так же как были взяты у этой продажной молодой пары, чтобы внести их в книгу. А те, кто умер… Что там граф д'Орканц говорил об Анжелике? Что энергия, «к сожалению», пошла не в том направлении. Видимо, то же самое случилось и здесь… Энергия книги, вероятно, проникала глубже в тех, кто умирал, оставляя на них свою печать в виде полного обезвоживания. Но почему с одними так, а с другими иначе? Он посмотрел
