рейхсштадтхалтера Вены Балдура фон Шираха. Твердые надежды возлагались на то, что ему удастся переубедить Гитлера, то есть заставить его снова продумать все политическое прошлое и, наконец, дать Власову сигнал «Свободный путь» для выполнения его идей. При личном свидании с Власовым Ширах должен был вынести свое впечатление и получить новые доказательства для разговора с Гитлером.
В тот же вечер читали сценарий фильма, написанный Двингером в сотрудничестве с австрийской писательницей Гертрудой Фуссенеггер. Темой фильма было примирение между немцами и русскими и их сотрудничество. На Власова это произвело большое впечатление, так как описание событий могло относиться к Власовскому движению. Власов выразил Двингеру свое одобрение. Собравшийся кружок решил предложить сценарий Министерству пропаганды. Двингер знал, что Иосиф Геббельс уже понял, что поход на Восток так, как он был начат, не мог привести к победе. Поэтому он определенно стоял за признание Власова, но только не решался вступиться за него, не имея на то разрешения Фюрера.
Как потом выяснилось, Геббельс был согласен с содержанием фильма, но все-таки по описанным соображениям не разрешил его снять. Точно так же и другой сценарий, темой которого была немецко- русская дружба и совместная военная борьба с большевизмом, остался неиспользованным. Автором сценария этого фильма был писатель Ганс Бауман.
В промежуток между визитом Власова к Двингеру и его путешествием в Вену Двингер составил два доклада, которые появились в его книге «Двенадцать бесед 1933–1945». Первый доклад озаглавлен «Что должно произойти в настоящее время, чтобы свергнуть режим Сталина», а другой — «Великая Россия и новый порядок в Европе».
В первой половине июля супруги Двингер поехали в Вену, остановились в отеле «Империаль» и ждали прибытия Власова, которое было отложено на 4 дня. В последний момент возникли затруднения, природа которых осталась невыясненной. Потом мы узнали, что фельдмаршал Кейтель, который, очевидно, хотел доставить удовольствие лично Балдуру фон Шираху, сам взял трубку телефона, чтобы сообщить капитану фон Гроте о разрешении на поездку Власова. Многообещающая поездка могла начаться. Штрикфельдт сопровождал генерала.
Посещение Власовым Вены походило на приезд представителя государства. Почетная рота дивизии «Великая Германия» построилась перед домом Рейхсштадтхалтера. После этого был торжественный обед. В праздновании принимали участие, кроме Власова и Шираха, Двингер и его супруга Валтраут, Штрикфельдт и лидер крестьян в гау Мейерцедт. Последний предоставил Власову автомобиль с шофером, заботился об удобствах гостей и был, кроме того, для Власова очень интересным собеседником во всех вопросах, касавшихся австрийского крестьянства.
Власов и Штрикфельдт жили в той же гостинице, что и Двингеры. Однажды утром госпожа Двингер обнаружила в газетном киоске гостиницы несколько пропагандных листков «Унтерменш». Она тотчас скупила весь запас и просила швейцара их уничтожить. Присутствовавший при этом Власов торжествующе улыбнулся, заявляя: «Унтерменшей нет».
Программа в Вене предусматривала посещение оперы вместе с Ширахом. Давали «Волшебную флейту» Моцарта. Как всегда, и при этом спектакле императорская ложа была заполнена ранеными солдатами. Одним из пунктов программы были также скачки. На Власова большое впечатление произвело посещение придворной испанской школы верховой езды в Лайнце, недалеко от Вены, где полковник Подгайский показал высокую школу липицанеров. Власов сразу понял все исключительное значение этой школы и высказался о том, что она должна быть сохранена, невзирая на все тяжкие времена, а если она перестанет существовать, то ее нельзя будет восстановить.
После осмотра собора Св. Стефана Власов сказал: «Для переживания религиозных чувств нельзя себе представить лучшего чертога, чем этот собор. Я чувствую себя как бедный раскаивающийся разбойник». Ведь этот персонаж часто повторяется в русском эпосе, все чаще с возрастом начинающий раскаиваться и уходящий в отшельничество…
В Вене Власов встретился также с одним из своих прежних немецких противников, участвовавших в битве за Москву, полковником Егером.
На второй день своего пребывания в Вене Власов посетил с Мейерцедтом крестьянский кооператив. Последовавшие за этим деловой разбор и анализы были посвящены сравнению крестьянского, кооператива и советского колхоза, к большому ущербу для последнего.
Вена со своими роскошными зданиями, город, который Власов сравнивал со старым Петербургом, настраивал его меланхолически. Увидав солдата с ампутированными ногами, Власов заметил: «Этого я вообще не могу видеть. В конце концов и мы несем ответственность за это…»
Балдур фон Ширах в большой мере импонировал Власову. Он показал себя как приятный и внимательный член общества, свободный и непринужденный в своих высказываниях. Ширах не считался фанатиком. Он был сторонником взаимного согласия между народами и был очень восприимчив к взглядам Власова. Собеседование их началось с доклада Власова, которому он предпослал короткую личную биографию и сведения о своей военной карьере. Он подчеркнул свою роль при Чан Кай Ши и упомянул битвы под Киевом, Москвой и на Волхове. При этом он указал, что при советских методах войны человеческая жизнь не играла никакой роли. Затем он дословно сказал: «Я больше никакой не коммунист, я — социалист. Я хочу помочь моему народу создать лучшее будущее, освобождая его от большевистского ига. Однако это нам не удастся без посторонней помощи, как доказывают все восстания, которые были потоплены в морях крови».
Его представления об освобожденной России сводились к следующим мыслям: прекращение всех боевых действий после свержения Сталинского режима; перевод военной промышленности на производство ширпотреба и, в первую очередь, сельскохозяйственных машин; свобода для всех; ликвидация ГПУ; свобода религий; открытие церквей; амнистия для членов партии, которые не совершили преступлений против народа; освобождение всех политических заключенных и ссыльных; роспуск колхозов и совхозов; переход к частному хозяйству; свободные торговля и ремесла; без коммунистов, но и без капиталистов; присоединение к объединенной Европе.
Сам Власов и его программа заинтересовали Шираха. Он сразу начал действовать и послал доклад Гиммлеру и Герингу, в котором указывал на необходимость признать Власова, и при этом сравнивал Советский Союз и будущее дружеское к Германии правительство Власова с занятыми территориями Франции и правительством маршала Петена в Виши. Насколько было известно, Ширах еще раньше попытался на приеме у Гитлера встать на защиту Власова, но потерпел неудачу, Гитлер тогда вышел из себя и высказал свое негодование в следующих словах (они были мне дословно переданы Двингером): «Тот, кто в таком духе занимается восточными проблемами, наносит мне в этот момент удар в спину, в то время как я работаю, чтобы одержать величайшую победу в мировой истории».
Казалось, что рейхсштадтхалтер Вены после этого еще больше утерял доверие Гитлера. И другие участники посещения Власовым Вены не остались незатронутыми, тем более, что положение после вердикта Гитлера значительно обострилось, особенно когда появилась угроза возвращения генерала Власова в лагерь военнопленных.
Двингер, который поехал в Берлин, чтобы посетить начальника Главного штаба СС Бергера на Гогенцоллерн Платц и доложить ему о венских совещаниях, получил не вызывающий никаких сомнений ответ: «Вы сегодня же покинете Берлин, поедете в свое поместье и — будете там пребывать до конца войны, если новый приказ не предпишет вам что-либо другое. Вам запрещается публиковать хотя бы одну строчку по восточным проблемам и, особенно, оглашать их по радио. Ваша переписка и, особенно, посещения будут контролироваться. Неофициально вы арестованы. Мы рассматриваем вас как ограниченного в своих действиях.» Это означало домашний арест.
И д-р Геббельс прекратил всякую свою активность в восточной политике и теперь не решался даже одним словом заступиться за Власова у Гитлера. При этом можно предположить, что в тот момент, то есть в середине 1943 года, он был убежден в неизбежном поражении Германии.
Создание в Министерстве пропаганды должности «Уполномоченного по делам Востока» было отменено. Кандидатом на нее был намечен писатель Гюнтер Кауфман, как я выяснил из его писаний в изданиях Института истории.