добровольческих сил с востока на запад с немецкой стороны не существовало, и такое объяснение стало непосильным трудом для немецкого персонала связи с этими частями. Ведь среди добровольцев были не только просто думающие крестьяне, но и прошедшие школу и военную подготовку солдаты, принадлежавшие к высшему слою, вплоть до окончивших академию штаб-офицеров. Если до сих пор немецкая сторона объясняла добровольцам, что они сражаются во имя освобождения своей родины от советского режима, то теперь эти люди задавали себе вопрос: как же я буду отвоевывать свою родину, если я теперь берусь за оружие против так называемых плутократов, англичан и американцев? И при этом у них на всех уровнях, включая и высших офицеров, рождалась мысль, редко выраженная открыто, а чаще скрытая, что мы — оплаченные наемники.
При таком психологически щекотливом положении несущие ответственность немецкие офицеры обратились за помощью и моральной поддержкой к Власову. После долгих размышлений Власов решился обратиться с «Открытым письмом» к не подчиненным ему русским добровольцам и объявить им, как важно вести борьбу не только с режимом Сталина, но и с западными союзниками этой коммунистической власти. Власову было легче выразить убеждение, что теперь пришло время лучше организовать и по военным принципам объединить и обучить современному бою добровольческие части, так как до сих пор их формирование велось не систематически. В конце концов, это могло сказаться с успехом при их дальнейшем использовании на Востоке. Неофициально и с сарказмом Власов добавил к этому, что не будет большого вреда, если кто-нибудь с этим не согласится: и откажется, приведя тут русскую поговорку: «Баба с возу — кобыле легче». Такое письмо было известным насилием, когда Власова заставили написать его.
Заражающиеся с дула ружья против танков «Шерман»
Как и при походах в России, добровольческие части на Западе, за редкими исключениями, были плохо вооружены и снабжены. Посланным Власовым инспекторам в сопровождении немецких офицеров представилась достойная сожаления картина плохого, часто неправильного и недостаточного вооружения и снабжения. Объяснялось это прежде всего тем, что это был уже пятый год войны, и тем, что немцы понесли большие потери. Но, кроме того, играла роль и непредусмотрительность немецких учреждений, ведавших русскими добровольцами. Немцы говорили: «Эта русская толпа лучше всего сможет справиться с русским, польским и чешским оружием. А нам даже для наших солдат не хватает наших винтовок МГ-42, автоматов и гранатометов».
Конечно, такого рода заявления не делались в присутствии власовских офицеров, которые, как правило, в это время уже хорошо понимали и говорили по-немецки. Они предназначались для немецких советников и уполномоченных. Все чаще немцы повторяли ошибку, считая русских добровольцев как резерв в прорывах фронта, с целью сэкономить немецкую кровь. Они их отнюдь не рассматривали равноправными и выполняющими одинаковые боевые задачи своими боевыми товарищами.
Для рассуждающих немецких идеалистов все это было равносильно борьбе с ветряными мельницами. Как часто я мог в этом убедиться, особенно после того, как 21 января 1944 г. Власов попросил меня сопровождать генерала Жиленкова в его инспекторской поездке во Францию. На самом деле мне не хотелось ехать, так как Жиленков (бывший советский комиссар) никогда не внушал мне симпатии. Но Власов настаивал: «Поезжай, поезжай с ним!» (Когда он был в хорошем настроении, он всем говорил «ты».) Кроме меня поехали старший лейтенант фон Клейст и адъютант Жиленкова.
Наше путешествие продолжалось около десяти дней. Каждый день мы посещали два или три батальона, потом ночевали при одном из немецких штабов — дивизионном или корпусном, которые обычно весьма комфортабельно помешались в старых французских дворцах. А на следующий день ехали дальше. Жиленкова всюду хорошо принимали. Всякий раз сервировался коньяк и шампанское, а иногда для разнообразия кальвадос (яблочная водка). Таким образом задание не было обременительным. Но зато у нас были самые разнообразные впечатления.
Часто мы убеждались в том, что добровольческие части на Атлантическом валу занимали неправильные позиции. Немецким полковым и дивизионным штабам недоставало понимания ментальности русских людей и их боевых привычек. Так, мы побывали в одном батальоне велосипедистов, который был выдвинут в самые передовые окопы, вместо того, что использовать его как «пожарную команду» слегка позади главной боевой линии. Только там этим молодым парням могли пригодиться их велосипеды. Можно себе представить, как при этом ошибочном размещении отряд мог действовать против современной мощно вооруженной десантной части. Ведь она бы действовала при поддержке тяжелой морской артиллерии, перепахавшей огнем береговые позиции, и вела бы атаку с помощью танков-амфибий. К счастью этого батальона, англичане и американцы не высадились в этом месте…
Мы повстречали также казачье подразделение, которое тоже было загнано в узкие окопы, чтобы отбивать десант, имея всего по 15 патронов на винтовку — большего количества среди трофейного оружия не нашлось. Любящий свободу и выросший на коне в степи казак предпочитает открытый бой. Он чувствует, что стены окопов ограничивают его возможности к действию. Немецкому начальнику этой части убедительными словами была растолкована вся эта глупость. Мы советовали ему этих казаков посадить на реквизированных лошадей, занять ими позицию в двух километрах позади главной боевой линии, тренировать и держать их в постоянной боевой готовности и бросить их навстречу проникшему в это расположение врагу. Такой боевой порядок соответствует диким боевым привычкам казаков в конном строю. Только таким образом они могут оправдать себя в современном бою. Красная армия до сих пор имеет кавалерийские казачьи части в качестве резерва.
Многие немецкие командиры частей были благодарны за такие и подобные советы и охотно следовали им. Немецкие коменданты в населенных местах создавали для себя охрану из таких казаков. Казак выглядит очень красочно: длинная шашка, красные лампасы на штанах, папаха, сидящая на правой половине головы, и вьющийся чубчик волос; помимо этого — патронные газыри на груди, реже бурка, то есть плащ кавказцев из лохматой шерсти. Такой казачий эскорт, сопровождавший комендантов при их инспекционных выездах, очень импонировал французам. Это были «дикие люди», с которыми ни на каком языке нельзя было объясниться и которые при помощи своей нагайки могли навести порядок.
Здесь я вспоминаю, что в одном батальоне немецкий командир был полностью русифицирован своими добровольцами. Этот человек пил с ними водку, в батальоне был организован хор певчих, который исполнял русские народные песни, а командир меланхолично их слушал. И такое бывало…
Другой батальон, который мы посетили, занимал позицию прямо на берегу Ла-Манша и для немцев заслуживал особого внимания. Солдатами тут были не бывшие чины Красной армии, а молодые добровольцы 18–20 лет, набранные в Белоруссии, а офицерами — эмигранты из Франции в среднем возрасте 40 лет. В этом батальоне атмосфера напоминала порядки в бывшей царской армии: офицеры были «отцами» своих солдат. Ни в одной из советских частей я не встречал такого взаимопонимания, вернее — как раз наоборот. Как правило, в советских частях солдаты ненавидели своих офицеров. Почему? Советская военная система считает необходимой ненависть солдат к офицерам, она исключает возможность прежде всего бунта офицеров или восстания. Такого рода чувства ненависти сохранились и позже, когда красноармейцы попадали в немецкий плен, и даже первое время и во власовской армии. Исключением был непререкаемый авторитет фельдфебеля, которого почитали как вышедшего из солдатского звания. Он был, как это бывало и в немецких частях, чаше всего «ротной матерью».
Генерал Жиленков всюду выступал очень обстоятельно, и ему во многих горячих выступлениях резко возражали. Но в упомянутом батальоне ему не задали ни одного вопроса. Возможно, что его ненавидели не только как бывшего советского офицера, но по выговору распознали в нем бывшего комиссара.
Питание немецких частей, а с ними и русских добровольческих подразделений, что касается качества и количества, с момента десанта нельзя было считать хорошим. Поскольку офицеры и солдаты русских добровольческих частей получали одинаковый с немцами паек и довольствие, то жалобы были сравнительно редкими. Когда же они все-таки поступали, службе снабжения рекомендовалось вместо обычного немецкого рыночного продовольствия посылать русским центнерами лук и чеснок, которые можно
