— Я приготовлю сандвичи. Будешь?
— Не откажусь.
Короткие, ничего не значащие реплики, как неуверенные, осторожные шаги двух человек по шаткому мостику навстречу друг другу. Поспешишь, ошибешься — и в пропасть, из которой так трудно, так долго выбираться. Да и хватит ли сил выбраться?
Пока Джессика нарезала хлеб, ветчину и сыр, Кевин вскипятил воду, достал кружки.
— Тебе черный?
— Да.
Сели друг против друга, разделенные столом, словно ничейной полосой.
— Когда выходишь на работу? — спросил Кевин, сделав первый глоток.
Джессика пожала плечами.
— В понедельник. Но… — Не зная, стоит ли продолжать, она замолчала и откусила кусочек сандвича.
Кевин вопросительно посмотрел на нее.
— Что?
— Похоже, меня там не ждут. Вчера заходила Бетти и рассказала, что мое место уже занято. Энтони Рашмор…
— Об этом я и хотел с тобой поговорить.
— При чем здесь ты? — удивилась Джессика. — Если учредительный совет принял решение, мне остается только подчиниться. Странно только, что все случилось в мое отсутствие и меня даже не пригласили.
— Учредительный совет принял решение оставить тебя на посту главного редактора. Тони Рашмор уволился. И знаешь, кто был твоим самым рьяным защитником?
— Кто?
— Билл Стентон.
Она удивилась бы куда меньше, если бы Стентон потребовал отправить ее на костер.
— Но… Бетти сказала, что именно он обвинил меня в публикации непроверенных материалов, в клевете на власти города и в неспособности проводить взвешенный курс.
— Так оно и было, — с усмешкой подтвердил Кевин. — Позавчера. Но вчера Стентон развернулся на сто восемьдесят градусов, снял все свои обвинения, объяснив их тем, что был неверно информирован, и заявил, что в сложившейся ситуации возглавлять «Кроникл» может только один человек — ты.
— Откуда ты знаешь? — все еще не веря услышанному, спросила Джессика.
— Меня попросили присутствовать на заседании совета.
— Тебя? Извини, но какое ты имеешь отношение к нашей газете? Скупил акции?
— Знаешь, я до сих пор больше полагаюсь на бумажки с портретами президентов, чем на все прочие. Дело в другом. Ты можешь меня выслушать?
Рассказ занял минут десять, и Джессика слушала с открытым ртом, боясь пропустить хоть слово. Когда Кевин закончил, она машинально поднесла к губам кружку и даже не заметила, что кофе уже остыл.
— Значит, Стентон собирался выставить свою кандидатуру на пост мэра?
— Да, но прежде, чем это сделать, он хотел вылить как можно больше грязи на Киркленда. А потом, когда мэр подаст на газету в суд, добиться твоего увольнения и поставить главным редактором своего человека.
— Почему же он отказался от этого плана?
— Потому что у мэра нашлись свои рычаги давления. Какие именно, я не знаю. Но он пустил их в ход. По моей просьбе.
— Вот как?
— Люди мэра совершили несколько весьма серьезных ошибок. Один из них, Тед Кэхилл, пробрался ночью в твой дом. Думал, что я действовал по твоему заданию. Другой искал компромат в моей квартире, а когда не нашел, открыл газ в кухне, рассчитывая отправить меня прямиком на небо.
Джессика охнула.
— Я встретился с Кэхиллом и сказал, что его человек оставил отпечатки на моем столе и что их обнаружила полиция. Кэхилл понял, чем это грозит, и предложил компромисс.
— Какой?
— Он убеждает мэра оказать давление на Стентона, а я гарантирую возвращение добытых материалов. Киркленду это не очень понравилось, но оказаться вовлеченным в скандал с проникновением в чужое жилище и покушением на убийство было бы равносильно политической смерти. Стентон же согласился воздержаться от нападок на Киркленда и оставить тебя во главе редакции, потому что в противном случае город узнал бы о его собственных грешках.
— Получается, ты всех их шантажировал. — Джессика покачала головой. Кевин промолчал. — Но зачем?
— Что зачем?
— Зачем ты пошел на такой риск? Насколько я понимаю, никаких отпечатков на твоем столе не было, так ведь?
Он неохотно кивнул.
— И полицию ты не вызывал.
— Нет.
— И мэр мог запросто…
— Не мог, — возразил Кевин. — Понимаешь, такие люди, как мэр или Стентон, готовы пойти на большой риск, только когда им грозит смертельная опасность. Им есть что терять. Мне же терять было нечего. В крайнем случае я бы просто уехал из города.
Джессика вскинула голову.
— Ты собирался уехать?
— Ну… в общем… да, такая мысль приходила мне в голову.
И в этот момент Джессика с абсолютной ясностью поняла, что должна что-то сделать. Можно, конечно, обижаться, злиться, негодовать и так далее, но что в результате? Остаться одной? Стоит ли вообще жить, если ты не способен удержать возле себя любимого или удержаться возле него? Никакие принципы, никакая логика, никакая гордость не согреют твою пустую постель и не дадут того наслаждения, которое она испытала совсем недавно, когда Кевин держал ее в объятиях.
Она шагнула к нему.
— Вот что, мистер Моррисон. Если вы вознамерились удрать из нашего города, то знайте, что сделаете это только через мой труп.
Ошарашенный столь категорическим заявлением, Кевин несколько секунд просто смотрел на нее, потом сделал шаг вперед и взял ее за плечи.
— В таком случае мне придется задержаться здесь… ненадолго.
— На всю жизнь, — прижимаясь к нему, поправила Джессика.
— Это смахивает на шантаж, — прошептал он.
— Так накажи меня. Займись со мной любовью, Кевин.
Его лицо потемнело.
— Разве ты…
— Я хочу тебя. — Джессика просунула дрожащую руку под рубашку Кевина, провела внезапно повлажневшей ладонью по густым пружинистым волосам. — Пожалуйста.
Он дернул за поясок ее халата, но узел только затянулся.
— Я тоже, — облизывая пересохшие губы, прошептал Кевин и, разведя полы халата, положил руки на ее истосковавшиеся по ласке груди.
Джессика едва не задохнулась от удовольствия и, приоткрыв губы, потянулась к нему.
Они целовались, как сумасшедшие. Его губы впились в ее рот, потом перешли ниже, сомкнулись на соске. Джессика застонала от пронзившего ее наслаждения и подалась вперед со всей страстью, скопившейся в ней за две недели разлуки.
— Тебе хорошо?
