— Галдят, как на базаре! Чего разбушевались? — спокойно пробасил Глыбин. — Нашли преступника! Какие такие за мной страшные грехи, скажи на милость?
— Будто не знает, — скрипнул зубами Чернобров.
— Простачком прикидывается, — добавил Мыркин.
Глыбин усмехнулся:
— Из-за какой-то сотни такой концерт устроили… Я эти гроши для бригадных нужд оставил, на черный день припас… Неужто не имею права?
— Да, не имеешь! — отрубил механик. — Нечего простачком прикидываться. Видать, ты воробей стреляный, надо тебя хорошо прощупать. Да и боцманом заняться не мешает, что-то он к тебе сверх меры льнет и в рюмку чаще прежнего заглядывает. Никогда в нашей бригаде такого не было.
Лицо у Глыбина оставалось невозмутимым, но в глазах появились и заплясали злые чертики.
— Ну что ж…
Он медленно сошел на палубу и скрылся в своей каюте. Через минуту вернулся на корму с тонкой стопкой десятирублевок в руке. Рыбаки на время прекратили работу, следя за ним.
— Вот они! Вот, вот гроши! Нате! Нате! Хватайте! — С этими словами кэп-бриг разжал пальцы. Шелестящие листочки запорхали перед ним, как красные бабочки. Рыбаки смотрели на Глыбина с презрением. Брага кинулся было собирать деньги, но Глыбин яростно цыкнул на него.
— Ну? Чего ж не хватаете? Ну?! — сдавленным от злобы голосом твердил кэп-бриг. На скулах его появились багровые пятна, дергались тяжелые веки.
— Сам соберешь! — сдержанно произнес Лобогрей. — Соберешь и сдашь Ивану Ивановичу…
Глыбин на мгновение замер, точно истукан, потом передернулся всем телом и начал ожесточенно расшвыривать деньги ногой. Несколько десятирублевок упали за борт и розовыми латочками выделялись на бирюзовом стекле воды.
Павлик, который стоял бок о бок с Митрофаном Ильичем, пугливо приник к старому рыбаку, шепча:
— Он сейчас драться будет… Он будет драться…
Митрофан Ильич обнял мальчугана за плечи, успокаивая:
— Не волнуйся, Павлуша. Ты не бойся. Покуражится — и только. Ишь, разошелся. Думает, если над ним начальника нет, то и управы не найдется! Так да не так, бригадир непутевый.
Глыбин, пыхтя, с таким усердием топтал десятирублевки, словно это были змеи.
— На свою же голову стараешься, — тем же сдержанным тоном произнес Лобогрей. — Из заработка вычтем.
Глыбин последний раз топнул ногой, распрямился, перевел дух. Ни на кого не глядя пошел в каюту.
Встреча с приятелем
Солнце, чистое, посвежевшее, медленно оторвалось от фиолетовой черты горизонта и бодро начало набирать высоту. Вода вокруг была тихая, неподвижная. Только там, где проходил сейнер, на ней оставалась искристая зыбкая дорога.
Павлик посмотрел в сторону открытого моря. Он заметил вдали множество маленьких черных черточек, точно свисающих с неба на тонких синеватых ниточках. Это шли сейнеры. Мальчуган радостно догадался: «Дядя Юра все-таки «раззвонил» о большой рыбе у Гнездиловской косы!»
Появлению сейнеров Павлик был рад еще и потому, что на одном из них должен быть Игорь. Шторм, приключение на промысле, трагический случай с Тягуном — есть что порассказать рыжему приятелю.
Павлик заметил его на капитанском мостике «Меркурия», рядом с темно-красным бархатным знаменем, которое ярко пылало под лучами солнца. У Игоря был гордый вид и мужественная осанка. На груди поблескивал бинокль. Но когда рыжий узнал Павлика, вся напускная важность слетела с него. Он сбежал по трапу и, перегнувшись через борт своего судна, протянул Павлику руку в коричневых крапинах. Павлик с чувством пожал ее. Затем приятели очутились на «Меркурии».
Оказалось, бригада «Меркурия» выловила больше рыбы, чем глыбинская. Кэп-бриг «Альбатроса» зря надеялся, что скумбрия есть только близ Гнездиловской косы.
— Нам знамя победителей соревнования вручили, — хвастал Игорь. — Торжественная церемония была. Бон знамя, на мостике!
— Я уже видел, — завидуя, сказал Павлик.
— Ух и работнули! — продолжал восторгаться рыжий. — Я сто сорок рублей заработал. А ты сколько?
— Я же не за деньги помогал!
— Я тоже отказывался, да все-таки полпая мне начислили. Еще бы столько же заработал, но приходится из Доброславска отчаливать домой. На теплоходе пойду. Ты когда-нибудь видел теплоход?
— Видел. А почему тебя домой отправляют? Ведь до занятий далеко.
— Да у меня с алгеброй туговато… — замялся Игорь. — Подготовиться надо. Батя не хочет отпускать, но мать настаивает, радиограммы шлет на имя капитана. А мне ужас как неохота уезжать! Да! А как у тебя с мамашей сладилось?
Узнав, что мама Павлика не стала настаивать на его возвращении, Игорь похвалил ее, назвав сознательной женщиной. Шумно посочувствовал дяде Егору Крабову, которого так некстати «схватил» аппендицит, и, изобразив в лицах несколько случаев, приключившихся за это время на «Меркурии», наконец угомонился.
Теперь наступила очередь Павлика рассказать обо всем, что он видел и пережил на сейнере. Однако подробного рассказа не получилось. Едва Павлик, припомнив не совсем удачное начало своего морского путешествия, изложил подслушанный им разговор, Игорь схватил его за руку и потащил в укромный уголок.
— Ты это все своими ушами слышал? — вытаращив коричневые глаза, громко шептал он. — И какие меры принял? Сейнер обыскали? Может, они где в трюме прячутся?
Смущенный Павлик признался, что сначала он тоже очень беспокоился, а потом как-то забыл об этом происшествие. Ничего подозрительного ведь больше не случилось…
Игорь от досады даже покраснел.
— Ну и растяпа, — стукнул он кулаком по колену. — А если они уже смылись с сейнера, связались с Коршуном и теперь готовят какую-нибудь диверсию?
Павлик чуть не плакал, слушая эти упреки. Что же он наделал? Как теперь быть?
Но Игорь был не из тех, кто теряется и пасует перед трудностями.
— Выход один, — категорически заявил он. — Сейчас мы напишем подробное письмо, и завтра же оно будет у работников госбезопасности, это я тебе гарантирую. А ты нынче же все расскажешь в бригаде. Не всем, конечно, а тому, кому доверяешь, как самому себе.
Не откладывая, Игорь раздобыл лист бумаги, и приятели сели писать письмо.
Страшная ночь
Был поздний вечер. Тихое небо мерцало яркими звездами. Павлик стоял у борта, размышляя, кому же
