Образование Маленького Дерева

нашлись четыре сладкие картофелины, и он отдал их бабушке. Она тут же испекла из них пирог. Пирог разрезали на куски, и Билли Сосна съел три. Мне достался один, и я надеялся, что он не возьмет последний. Мы встали из-за стола и сели у очага, а кусок пирога остался лежать на сковороде.

Билли Сосна много смеялся. Он сказал, что я вырасту большой и буду выше дедушки. Что мне было очень приятно. Он сказал, что бабушка еще похорошела с тех пор, как он ее видел, что понравилось бабушке, да и дедушке тоже. Я почувствовал, что Билли Сосна начинает мне нравиться, хоть он и съел три куска пирога — ведь, в конце концов, картофель был его собственный.

Все мы расселись по местам вокруг очага: Билли Сосна на стуле с прямой спинкой, бабушка — в своем кресле-качалке, дедушка — в своем, подавшись вперед. Я понял, что предстоит нечто необычайное. Дедушка спросил:

— Ну, Билли Сосна, что слышно нового?

Билли Сосна откинулся назад вместе со стулом, отчего стул поднялся на дыбы и замер на двух задних ножках. Большим и указательным пальцем он оттянул нижнюю губу и, открыв небольшую баночку, положил в рот немного жевательного табаку. Он предложил баночку бабушке и дедушке, на что они покачали головами. Торопиться Билли Сосна явно не любил. Он сплюнул в огонь.

— Вот что я вам скажу, — объявил он наконец. — Очень может быть, при таком-то деле, мои обстоятельства вполне даже поправятся.

Он снова сплюнул в огонь и по очереди оглядел нас всех.

Я толком не знал, о чем он говорит, но ясно было, что дело это крайне важное. Дедушка это тоже понял, потому что он спросил:

— Что же это за дело, Билли Сосна?

Билли Сосна снова поднял стул на дыбы и обстоятельно изучил балки крыши, потом сложил руки на животе.

— В прошлую, значит, среду… нет, надо полагать, во вторник — вечером в понедельник я играл на танцах в Джоди Дэне… Дело было, значит, во вторник. Стало быть, оказался я во вторник в поселке и… Знаешь тамошнего полицейского, Смокхауса Тернера?

— Да, да, видел, — сказал дедушка с нетерпением.

— Ну, стало быть, вот как было дело, — вернулся к своему рассказу Билли Сосна. — Остановился я, значит, на углу перекинуться со Смокхаусом парой слов, и вдруг, откуда ни возьмись, у заправки через дорогу тормозит большущая машина, а сверкает, что тебе медная пуговица. Смокхаус ее не заметил… но от меня ничто не скроется. В машине сидит тип, и так расфранчен, что впору хоть на похороны. Сразу видно — большой город. Выходит он, значит, из машины и говорит Джо Холкомбу залить ему в бак бензина, а я между тем все на них поглядываю, и что я вижу? Он все время озирается по сторонам, как бы исподтишка! Мне это сразу бросилось в глаза, вот я и говорю себе: «Это преступник из большого города». Но заметьте, — продолжал Билли Сосна, — я ни слова не сказал Смокхаусу. Я это только про себя сказал. Смокхаусу я говорю: «Ты меня знаешь, Смокхаус. Слыханное ли дело, что бы я выдал человека закону? Но преступник из большого города — случай особый, а вон тот тип кажется мне очень даже подозрительным». Посмотрел Смокхаус на типа и отвечает: «Может, оно и правда, Билли Сосна. Сейчас поглядим». Переходит он дорогу, подходит к машине…

Тут Билли Сосна опустил стул на все четыре ножки и сплюнул в огонь. Потом он довольно долго всматривался в горящие поленья. Я почувствовал, что сейчас умру от любопытства, если не узнаю, что было дальше с преступником. Наглядевшись вдоволь на поленья, Билли Сосна продолжил свою речь:

— Как всем известно, Смокхаус ни читать, ни писать не умеет, но я сносно разбираю буквы. Так вот, значит, на всякий случай, решил я, составлю-ка я ему компанию. Завидев нас, подозрительный тип забрался обратно в машину. Мы подходим к машине, Смокхаус наклоняется к окну и вежливо так спрашивает типа, что это он делает у нас в поселке. Тут тип как-то забеспокоился, — я-то сразу заметил, — но ответил, что едет во Флириду. Что показалось мне подозрительным.

Мне это и самому показалось подозрительным, и дедушка, на которого я взглянул, тоже кивнул головой.

Билли Сосна продолжал:

— Смокхаус спрашивает: «А ты откуда будешь?» Тип отвечает, что из Чикарги[6]. Смокхаус говорит, что оно, пожалуй, и ничего, что из Чикарги, но, все равно, дескать, ехал бы он, тип, потихоньку своей дорогой, на что тип отвечает, что как раз и собирается, а я тем временем… — Билли Сосна покосился на бабушку и дедушку, — …я тем временем незаметно обошел машину сзади и разобрал, что написано на номерном щитке! Отвожу я Смокхауса в сторону и говорю: «Вот он тебе все толкует, что он из Чикарги… а у самого на номере написано: „Уллинойс“!» Тут старина Смокхаус бросился на преступника, как зеленая муха на сироп, — вытаскивает его, значит, из машины, да так и говорит, напрямик, значит, без обиняков… Если ты, говорит, из Чикарги, зачем же это, говорит, Уллинойс написан у тебя на номере? Тут Смокхаус понял, что преступник — у него в руках! Застигнутый врасплох, он даже не нашелся, что ответить: ясное дело, попался на голой лжи, как вы сами понимаете. Пытался он, конечно, отделаться всяческими отговорками, но нашему Смокхаусу что-что, а палец в рот не клади!

Теперь и сам Билли Сосна от волнения полыхал, как жаровня.

— Смокхаус посадил преступника в тюрьму, а мне сказал, что, мол, проверит, что следует. Дело пахнет большой наградой. Я получаю половину. А если вспомнить, как это тип разодет, — вы бы его видели! — вполне даже может быть, что награда выйдет и побольше, чем мы со Смокхаусом себе думаем.

Дедушка с бабушкой согласились, что дело, похоже, как нельзя обещающее, а дедушка прибавил, что не одобряет преступников из большого города, — которых я тоже не одобряю. В общем, всем нам стало ясно, что Билли Сосна все равно что уже разбогател.

Но Билли Сосна ни капли не задавался. Он сказал, может случиться и так, что награда и не составит такой уж большой суммы. Он, Билли Сосна, никогда не кладет все яйца в одну корзину и не считает цыплят раньше осени, — что вполне разумно.

Он сказал, что на всякий случай проделал еще другую работу. Он сказал, что недавно компания по производству жевательного табака Ред Игл проводила конкурс, и победителю было обещано пятьсот долларов, — а этого человеку, можно сказать, достаточно, чтобы на всю жизнь поправить свои обстоятельства. Он сказал, что взял заполнить бумагу, а всех дел-то было, что написать, почему ты любишь редигловский табак. Он сказал, что изрядно потрудился, пока ее заполнял, но в конце концов сочинил самый победительный ответ, какой вообще бывает на белом свете.

Он сказал, большинство народу на конкурсе только и писало, что Ред Игл, мол, хороший табак, как и он сам написал, только он-то, — он пошел дальше. Он сказал, что написал про редигловский табак, что он лучший, какой он жевал в своей жизни, и еще написал, что никогда не станет жевать другого табаку, помимо редигловского, до конца своих дней. Он сказал, что задал своей голове славную работу, но когда редигловские воротилы увидят его, Билли Сосны, ответ, они поймут, что постепенно вернут все свои денежки, потому что он, Билли Сосна, будет покупать редигловский табак всю оставшуюся жизнь, а если, к примеру, дать деньги кому придется, кто говорит только, что Ред Игл — хороший табак, и на том отпустить, не исключены случайности.

А настоящие воротилы, сказал Билли Сосна, не полагаются на случайности, особенно если дело идет о деньгах; потому-то они и богаты. Так что можно считать, что редигловские денежки все равно что уже у него в кармане.

Дедушка согласился, что деньги, похоже, верные. Билли Сосна подошел к двери и сплюнул табак. Он вернулся к столу и взял последний кусок пирога из сладкого картофеля. Я уже почти не возражал, хотя мне по-прежнему хотелось пирога. Я решил, что, пожалуй, Билли Сосна заслужил этот кусок — учитывая, как он разбогател.

Дедушка достал свою каменную флягу, и Билли Сосна отхлебнул два или три глотка, и дедушка отхлебнул один. Бабушка покашляла и принесла свой сироп от кашля. Дедушка попросил Билли Сосну достать скрипку и смычок и сыграть «Алое Крыло». Дедушка и бабушка притопывали в такт. Он