лишь ему одному, он решил, что именно так лучше всего показать ей, насколько сильно он ее любит. Близость с Венди не приносила сексуального удовлетворения; ну и пусть, но и такая жизнь была все-таки лучше, чем жизнь без Венди, к тому же она делала его более значимым в собственных глазах – возвышала его над сексом.
Не многие женщины могли бы примириться с подобной ситуацией, но Венди была женщиной совсем иного рода: а) потому что он никогда не говорил ей ничего такого, во что можно было бы искренне поверить, вкушая, к примеру, романтический ужин в «Пяти колоколах». «Я так люблю тебя, Венди, что не могу сдержаться и начинаю мастурбировать, когда смотрю, как трахаются в порнофильмфах»; б) потому что сложившаяся ситуация пробуждала у Венди естественный инстинкт мученицы. Поскольку вины ее в этом быть не могло (Венди очень хорошо сознавала, что она красива), вина всецело лежала на нем. Они поехали в Релейт, где, как рассказывал мне потом Дэнни, провели все время, обсуждая ее проблемы: смерть отца, отношение к отчиму. Его также не очень волновало то, что секс не имеет в его жизни первостепенного значения: он, по обыкновению, постоянно шутил по этому поводу. Как, впрочем, и она.
– О господи, сегодня вечером по телевизору «Девять с половиной недель». Видно, придется после фильма тебя трахнуть.
– Если ты еще помнишь, как это делается.
Занятия сексом стали для них поистине большим событием. Иногда Дэнни в присутствии Венди с торжеством объявлял об этом мне и Карлосу, причем делал это так, как будто речь шла о случайном половом контакте с незнакомой партнершей.
– Мы занимались этим прошлой ночью, – объявлял он, ожидая, что мы в знак одобрения похлопаем его по спине.
– Да, – кивала головой Венди. – А сейчас мы думаем над составлением расписания занятий сексом.
Откройте любую газету или журнал, посмотрите любую мыльную оперу, фильм или спектакль – на вас обрушится град явных и неявных доводов о том, что секс и любовь неразделимы и что секс – это высшее проявление любви. Это всегда бесило Дэнни, потому что он считал, что
– Посмотрите на это с других позиций, – говорил он мне и Карлосу, когда мы пытались убедить его в том, он не прав. – Кто любит свою девушку сильнее? Мужчина, который видится с нею лишь для того, чтобы заниматься с ней сексом, или мужчина, который видится со своей девушкой, потому что он любит быть с ней и ему доставляет удовольствие вместе с ней наблюдать ну хотя бы идиотский желтый шлейф, оставляемый самолетом? Второй мужчина любит сильнее, согласны? Старики, которые не могут уже заниматься сексом со своими женами, по идее, должны бы сходить с ума при виде молоденьких девиц. Но они остаются со своими состарившимися женами из-за прожитых вместе лет и общих воспоминаний. То же самое и у нас с Венди. Когда я состарюсь, вы оба будете завидовать мне. Да, да, будете! Когда мы с Венди в веселом настроении будем просто гулять, держась за руки, вы будете в это время пытаться совершить с понравившейся вам девушкой то, что будет вам уже не по силам. И тут вы почувствуете, что что-то из вашей жизни ушло. А со мной этого не будет.
– Да, только не забудь упомянуть, что ты, когда она будет ходить на почту за пенсией, будешь прилипать к экрану телевизора и пялиться на то, что тебе уже будет не по силам.
В ответ Дэнни расхохотался.
Поначалу, пока Венди предполагала, что причиной таких отношений является какая-то прошлая трагедия, о которой Дэнни ей не рассказывал, все было хорошо, но когда она начала понимать, что Дэнни попросту не испытывает к ней влечения, ситуация сделалась более затруднительной. По мере того, как все известные средства исчерпались, Дэнни стал выдумывать смехотворные причины, не позволяющие ему заниматься сексом, частенько ссылаясь на медицинские противопоказания, вычитанные в моем «Справочнике домашнего врача». Сперва Венди воспринимала эти выходки с сочувствием: «Бедный Дэнни. Мальчики, вы должны уделить ему кое-что из своих горошин на этой неделе. Должно быть, у него воспалились гланды».
Со временем Дэнни стал еще большим ипохондриком, чем я; он убеждал себя в том, что уже все испытал и через все прошел. Однажды он скорбно-трагическим голосом объявил о том, что медицинское обследование выявило у него все признаки полицитемии, а это значит, что его организм вырабатывает слишком много кровяных клеток. Для разжижения крови он стал ежедневно принимать по полтаблетки аспирина.
– Венди расстроилась из-за того, что больше нам уже не потрахаться вволю, – без тени иронии сообщил он мне в один из вечеров. – Что же мне делать? Ведь даже эрекция от случайного прикосновения может быть для меня смертельной.
Через некоторое время то ли Доминик, то ли Люси рассказали нам то, чем поделилась с ними Венди: «Результаты теста отрицательные; она сама видела официальный ответ лаборатории, но он упорно настаивает на том, что страдает этим заболеванием. Венди просто хочет знать, в чем дело. Она хочет помочь ему. Бедная девочка, ведь так недолго и помешаться».
Внезапно, в приступе откровения, Дэнни признал, что намеренно избегает сексуального общения. Он рассказал мне, что часто по несколько дней не моется, отчего головка его пениса распространяет неприятный запах. То вдруг он начинал упрекать Венди в избыточном весе, хотя она была стройная, как тростинка. Однажды стал упрекать ее в том, что она неправильно держит его член: «У нее голова постоянно забита какой-то чушью, поэтому она и расслабиться-то не может. Это все из-за папаши. А мне что прикажешь делать? Представляешь, она берет мой член двумя пальчиками, как будто это дротик для дартинга».
Для Венди это был воистину мученический поступок, но она все-таки ушла от Дэнни – ушла, чтобы помочь ему, освободить его, чтобы он наглел себе кого-то лучше, чем она. В действительности же, как мне кажется, она просто нашла более достойный и заслуживающий ее внимания объект, которому свет и тепло ее лампы помогли и осветить путь, и согреть душу.
Я до конца своих дней буду помнить тот день, когда Дэнни уезжал из Тринг-роуд. Иногда мне кажется, что наша жизнь – это лишь череда значимых моментов и событий, которые, подобно элементам складной картинки, обретают смысл и значение, лишь будучи сложенными воедино. Но я совершенно четко знал, что в то время это был значимый момент, настолько значимый, что сейчас его важность стала еще больше. Дэнни получил назначение на военную базу в Херфорде, в Германии, где располагалась служба радиовещания. Для него это было серьезным карьерным продвижением, поскольку ему предложили вести утреннее шоу для аудитории более многочисленной, чем в Чалфонте, да еще и в прямом эфире. Возможно, он и сам ушел бы от Венди, но в любом случае расставание с ней было нажатием на курок пистолета, приставленного к сердцу, хотя тогда казалось, он воспринял произошедшее спокойно, слишком спокойно, как мы все в то время думали. За три дня до вылета в Германию отец и Джейн приехали на своем «лэндровере» и увезли его со всеми вещами к себе. Я примерно три мили ехал вслед за ними по Эйлсбери-роуд, пока они не повернули на Астон-Клинтон. Это было 29 декабря 1998 года.
Иногда мне почти наверняка кажется, что между Дэнни и мной существовала некая телепатическая связь – во взгляде, которым Дэнни посмотрел на меня, когда их машина свернула на Бич-роуд, было что-то, что мгновенно внушило мне: этого момента мне не забыть никогда. У меня чутье на подобные вещи. Я никогда по-настоящему не задумывался над каким-либо событием, пока оно не случалось. Я никогда не прогнозировал, как буду воспринимать что-либо, пока это что-либо не происходило. Но наступление значимого момента я всегда чувствовал мгновенно и безошибочно. Люси плачет в состоянии шока, который провоцируют раздражение, опасная ситуация на дороге, сообщение в новостях о младенцах, родившихся без сердечных клапанов. Я плакал лишь тогда, когда сам был непосредственно вовлечен в эти значимые моменты – когда ты знаешь, что то, что случилось, – необратимо; когда что-то кончается навсегда; когда будущее вдруг начинает казаться непредсказуемым.
Прежде я отчасти радовался тому, что мы разъезжаемся. Мы взяли от Тринг-роуд все, что было можно, и скоро должен был наступить Новый год. Время начинать новую жизнь. Я сидел за рулем своего желтого «форда-фиесты», и вдруг меня как будто осенило – два года нашей жизни закончились. Дэнни сидел на заднем сиденье отцовского «лэндровера» и, стиснутый коробками, выгнул шею, чтобы смотреть назад, на меня; смотреть, не улыбаясь, не махая рукой, не делая вообще никаких движений – просто смотреть. Когда отец включил указатель поворота и машина стала перестраиваться в другой ряд, готовясь повернуть, это
