живодерне. Сырых бифштексов в витринах висело ну сотни — вот где можно стать вегетарианцем. Но ресторан был на уровне. По стенам фотографии — кинозвезд, политиков, и, если честно, тогда я там просто обалдел. Наверное, это и была цель. Отцу захотелось меня сразить, он и постарался. После обеда мы пошли на бокс в «Гарденс». На следующий день — туда же на баскетбол, играли два монстра, два университета, а в воскресенье двинули на Большой стадион, где играли «Гиганты» с «Краснокожими». Не подумай, приятель, места у нас были не на верхотуре — лучшие были места. Ну да, конечно же, я прибалдел и уши развесил только так. К тому же, куда бы мы ни пошли, он везде вынимал из кармана толстенную пачку и тратил налево-направо. Десятки, двадцатки, полтинники — давал не глядя. Швырялся на чаевые, будто бы так и надо. Коридорным, швейцарам, носильщикам. Стоило им только руку протянуть, а он — нате, пожалуйста, будто, блин, помирать назавтра собрался.
— Понятно, впечатление он произвел. Но тебе-то понравилось?
— Да не очень. Я подумал тогда: если так вот и нужно жить, то что же я-то до сих пор так не жил? Понимаешь, про что я?
— Думаю, да.
— Разговаривать мне с ним было непросто, и все время было не по себе, неловко. Он передо мной похвалялся — какие сделки он, мол, заключает, чтобы, значит, мне показать, какой он весь из себя, а я даже толком-то и не понимал, о чем речь. Советы давал. «Обещай, что пойдешь учиться в старшую школу, — это он раза два сказал или три. — Пообещай закончить старшую школу; тогда всю жизнь будешь на диване валяться». Я был совсем еще сопляком, учился в шестом классе — и что я в этом тогда понимал? Но он привязался, и я пообещал. Пришлось. Хуже всего было, когда я рассказал про те сто долларов. Я-то думал, ему будет приятно узнать, что я их храню, а он так просто и обалдел, и лицо стало такое, будто я его оскорбил. «Денежки копишь, — сказал он. — Да это всего лишь паршивый клочок бумаги, парень, и какого черта ты его прячешь в коробочке!»
— Слова настоящего мужчины.
— А то! Он только и делал, что показывал, какой он настоящий. Правда, в итоге я поступил не совсем так, как он хотел. Помню, вечером в воскресенье, когда мы вернулись, я приехал домой весь перевернутый. Он мне выдал еще сто долларов, и на следующий же день я после школы пошел и всё потратил — всё. Он сказал, чтобы я их тратил, я и потратил. Но только не на себя, на себя не захотелось. Я пошел в наш ювелирный и купил матери жемчужное ожерелье. До сих пор помню, сколько оно стоило. Сто восемьдесят девять долларов, включая налоги.
— А сдачу куда дел?
— Купил ей большую коробку шоколадных конфет. Такую, знаешь, в виде сердечка.
— Ей, должно быть, было приятно.
— Ага. Села и заплакала, когда я выложил ей все это барахло. Я был рад, что так сделал. На душе полегчало.
— А как насчет старшей школы? Сдержал обещание?
— Ты за кого меня принимаешь, за дурака, что ли? Конечно, закончил. И, между прочим, неплохо. Средний балл был четверка с минусом, играл в баскетбольной команде. Я был хороший игрок.
— Ты что, на ходулях там бегал?
— Я был защитником, парень, и хорошим защитником, можешь мне поверить. У меня прозвище было — Мышь. Я был верткий, шмыгал у них между ног и мячи проводил только так. Один раз побил школьный рекорд — за одну игру пятнадцать подач. Я в команде был джокер.
— Стипендию в колледж тебе все же не предложили?
— Предложили, но какие-то крохи — ничего интересного. Да кроме того, я тогда уже решил, что лучше играть в покер, чем стать каким-нибудь занюханным менеджером.
— Потому ты и пошел продавцом в универмаг.
— В универмаге я был временно. На выпускной мой старикан мне преподнес подарок. Прислал чек на пять тысяч долларов. Как тебе это нравится? Шесть или семь лет ублюдок не появлялся, а тут вспомнил, что у меня выпускной. Пример смешанных чувств. Я чуть не помер от радости. Но как же мне хотелось дать этому гаду по яйцам.
— Написал благодарственное письмо?
— А как же. Полагается ведь говорить спасибо, не так ли? Но он не ответил. Ни разу с тех пор даже не звякнул.
— Бывает и похуже.
— Блин, да мне давно до него нет дела. К тому же все, что ни делается, все к лучшему.
— Тогда-то и началась твоя карьера.
— Соображаешь, приятель. Моя блистательная карьера, путь наверх к высотам славы.
После этого разговора Нэш уловил легкий сдвиг в своих чувствах к Поцци. Чувства стали мягче, добрее, и пусть неохотно, однако Нэш все же признался себе, что есть в этом парне нечто изначально хорошее. Разумеется, Нэш не бросился тотчас ему на шею, выкладывать все как есть, но ему захотелось — и с той минуты все больше хотелось — взять его под крылышко, опекать и защищать. Возможно, причиной тому была щуплая, худосочная фигурка — будто бы Поцци, остановившись в росте когда-то, в явно несытом детстве, и впрямь остался ребенком, которому еще расти и расти, но, может быть, так подействовала на Нэша история про отца. Слушая Поцци, Нэш то и дело вспоминал собственное детство, невольно, с удивлением отмечая элементы сходства: заброшенность, нежданные деньги, неизжитая до конца обида, — что, конечно, задело в нем живую струнку. Если начинаешь в человеке узнавать себя, он перестает быть чужим. Так или иначе, чем-то вы оказываетесь уже связаны. Нэш вполне отдавал себе отчет в том, что эти мысли нужно от себя гнать, что это ловушка, но ничего не мог с собой поделать и против воли проникся теплыми чувствами к непутевому, худущему почти мальчишке. Расстояние, их разделявшее, неожиданно сократилось.
Нэш решил отложить экзамен и в первую очередь заняться одеждой Поцци. До закрытия магазинов оставалось еще полдня, и незачем было заставлять его шататься по отелю, как клоуна, в спадавших штанах. Нэш понимал, что вести себя нужно жестче, но Поцци еще не оправился от побоев, и у Нэша недостало духа заставить его немедленно демонстрировать свои таланты. Конечно, это была ошибка. Покер — экзамен на прочность, проверка реакции в экстремальных условиях, и самый хороший способ узнать, на что человек способен, сыграть с ним тогда, когда он без сил валится с ног. Поцци экзамен провалит почти что наверняка, и деньги, которые Нэш готов выложить на одежку, будут выброшены на ветер. Но, готовый к неприятным открытиям, Нэш все же решил не спешить. Он оттягивал конец, делая перед собой вид, будто бы у него еще есть надежда. Кроме того, ему самому захотелось прошвырнуться по магазинам. В конце концов, несколько сотен погоды ему не сделают, зато, сводив Поцци куда-нибудь, например в «Сакс» на Пятую авеню, и он тоже получит удовольствие. Поход обещал быть забавным, а если на том и кончится, он по крайней мере потом вспомнит о нем с улыбкой. В магазине Поцци оправдал все расходы с лихвой, устроив такое представление, на какое Нэш, проснувшись в то утро в Саратоге, не смел и рассчитывать.
Поцци начал валять дурака в тот же самый момент, как только они переступили порог универмага. Я вам что, студентик какой? или пидор? заявил он в мужском отделе, лучше буду ходить в полотенцах. Оно, может быть, и сойдет, если ты мистер Дерьмистер Третий с какой-нибудь Парк-авеню, а он-то Джек Поцци, нормальный парень, из Ирвингтона, штат Нью-Джерси, и чтоб ему провалиться, если он напялит на себя вот это розовое позорище с крокодилом. Там, откуда он родом, в таком на порог не пустят. Сдерут, раздерут и смоют в сортире. Оскорбленный в своих лучших чувствах, Поцци нес эту околесицу, не забывая разглядывать женщин, замолкал, если в отдел заходила покупательница покрасивее или помоложе, силился взглядами навести контакт, а потом едва не вывихивал шею, провожая глазами колыхание бедер. Двоим из них он подмигнул, а к третьей, которая ненароком задела его за руку, тут же шагнул знакомиться.
— Привет, малышка, — сказал он. — Какие планы на вечер?
— Полегче, Джек, — раз или два предупредил его Нэш. — Успокойся. Нас отсюда вышвырнут, если не угомонишься.
— Я и так спокоен, — сказал Поцци. — Нельзя, что ли, парню попытать счастья?
Поцци будто бы знал, что Нэш от него ждал чего-то подобного. Он устроил спектакль явно
