положившись лишь на удачу, но, если ему повезет, он, значит, наконец уже до чего-то дорос, и можно жить дальше.
В тот момент Нэш, конечно, решил использовать Поцци — он будто увидел пролом в стене, закрывавшей обзор. Это был еще один его шанс, преподнесенный судьбой в лице карточного игрочишки, будто некий дух в человеческом облике явился в мир исключительно для того, чтобы помочь ему, Нэшу, вновь обрести свободу. Когда парень сделает свое дело, они пойдут каждый своей дорогой. Да, Нэш тогда решил использовать Поцци, но это не означало, будто он отнесся к нему без симпатии. Несмотря на кошмарный вид, Поцци ему понравился — в нем было что-то такое, что сразу же вызывало едва ли не уважение. Парень, по меньшей мере, имел мужество жить по-своему, а этим мало кто может похвастать. Он был азартный, не боялся импровизировать, хотя на плаву держался, рассчитывая только лишь на собственные мозги, не унывал и не потерял присутствия духа даже после такой передряги. Он был неприятный, временами почти несносный, и тем не менее все же внушал доверие. Конечно, трудно было сказать, насколько его рассказ соответствует действительности, хотя, судя по виду, он скорее всего говорил правду, особенно если учесть, что на то, чтобы что-то изобрести, у него просто не было времени. Во всяком случае, так подумал Нэш. А прав он или ошибся, он решил вскоре выяснить.
Нужно было только не выдать волнения, держать себя в руках, так чтобы Поцци подумал, будто Нэш знает, что делает. Он не собирался морочить голову, но интуиция подсказывала, что лучше бы сразу взять главную партию, подчинить бравурность партнера своей тихой, спокойной линии. Поведет он сам — сдержанно, твердой рукой — как старший, по опыту и по возрасту, как человек другого ума и масштаба, и тем самым уравновесит нервозную импульсивность юного выскочки. Когда они подъезжали к северной окраине Бронкса, у Нэша уже был готов план. Возможно, придется выложить больше, чем хотелось, подумал Нэш, но в конечном итоге все должно оправдаться.
Задача его сейчас заключалась в том, чтобы не говорить ничего, пока Поцци не спросит сам, и всегда держать ответ наготове. Так он сможет контролировать ситуацию: создаст впечатление своей полной независимости, а заодно немного собьет с парня гонор. Ни слова не говоря, Нэш свернул на Парковую «Генри Гудзон», а когда Поцци в конце концов, увидев промелькнувшую Девяносто шестую стрит, поинтересовался, куда они едут, Нэш сказал:
— Тебе нужно отдохнуть, Джек. Поесть и отоспаться, да и мне пора перекусить. Мы едем в «Плазу», там все и сделаем.
— В «Плаза-отель»? — сказал Поцци.
— Именно в отель «Плаза». В Нью-Йорке я останавливаюсь там. У тебя есть возражения?
— Никаких. Просто спросил, и все. По мне, так даже очень неплохо.
— Я был уверен, что тебе понравится.
— Ага. Люблю повыпендриваться. Можно сказать, греет душу.
Нэш въехал в подземную парковку на Восточной Пятьдесят шестой, они вышли, достали из багажника вещи и пошли в отель, который был за углом. Нэш взял двухкомнатный номер с общей ванной и, расписываясь в журнале, краем глаза следя за Поцци, отметил, как тот на секунду расплылся в блаженной ухмылке. Это Нэшу понравилось, поскольку означало, что Поцци в него поверил и возблагодарил судьбу. В конце концов, все на свете зависит от режиссуры. Два часа назад жизнь Поцци висела на волоске, а теперь он стоял во дворце и глазел по сторонам, изо всех сил сдерживая идиотскую улыбку. Будь контраст поменьше, Нэшу не удалось бы произвести такого эффекта, но что было, то было, и сейчас, увидев этот съехавший на сторону рот, он понял, что своего добился.
Номер им дали на седьмом этаже (Поцци в лифте сказал: «Счастливое число»), а когда они поднялись и портье, получив чаевые, ушел, Нэш позвонил заказать обед. Два бифштекса, два салата, два жареных картофеля и две бутылки «Бекса». Пока он разговаривал, Поцци отправился в ванную принять душ и дверь за собой закрыл, но не на защелку. Нэш посчитал это добрым признаком. Он послушал, как гудит вода в кранах, потом переоделся в белую чистую рубашку и вырыл из чемодана деньги, которые туда переложил из перчаточного отделения (четырнадцать тысяч долларов, в обыкновенном прозрачном пластиковом пакете). Потихоньку он вышел, спустился на первый этаж и положил тринадцать тысяч в гостиничный сейф. После чего двинулся не прямиком к лифту, а сначала к киоску в холле и купил колоду игральных карт.
Когда Нэш вернулся, Поцци уже сидел у себя в комнате. Обе двери в ванную, разделявшую спальни, были распахнуты, и Нэш увидел, как тот развалился в кресле, замотанный в два или три белых полотенца. По телевизору шла субботняя дневная киношка, на этот раз про кунфуистов, и, когда Нэш просунул голову в дверь сказать, что пришел, Поцци показал ему на экран и сказал, что, наверное, нужно будет начать брать уроки у Брюса Ли.
— Сморчок вроде меня, — сказал Поцци, — а ты только смотри, как он раскидывает всех этих гадов. Если бы и я так умел, хрена с два у меня бы что вчера отобрали.
— Как себя чувствуешь? — спросил Нэш.
— Все болит, но переломов вроде бы нет.
— Значит, будем надеяться, выживешь.
— А то! На скрипке, может, уже и не смогу играть, но выжить вроде как точно выживу.
— Сейчас принесут обед. Если хочешь, можешь пока надеть мои штаны. Поедим — пойдем что-нибудь тебе купим.
— Хорошая мысль, однако. Я тут как раз сидел думал про то, что, кажется, все же не так у нас жарко, чтобы ходить в римской тоге.
Нэш швырнул ему синие джинсы, под стать красной футболке, и Поцци опять стал похож на ребенка. Чтобы не падать, штанины ему пришлось закатать.
— Классный у тебя гардеробчик, — сказал он. — Ты что, ковбой из Бостона?
— Со смокингом подождем, посмотрим сначала, как ты умеешь себя вести. Не хватало, чтобы ты мне его заляпал кетчупом.
Привезли обед на тележке, где погромыхивали тарелки, и они оба сели за стол. Поцци с энтузиазмом взялся за бифштекс и жевал с увлечением, но минуты через две вдруг отложил нож и вилку, будто утратив к еде интерес. Откинувшись к спинке стула, он обвел взглядом комнату.
— Забавно, как вдруг возьмешь и ни с того ни с сего что-то вспомнишь, — сказал он сдавленным голосом. — Я здесь, знаешь ли, уже был, потом, правда, забыл напрочь. Это было сто лет назад.
— Если сто, то, значит, совсем в детстве, — сказал Нэш.
— Ага, совсем. Мы сюда приезжали с отцом, в конце года, на выходные. Мне было, наверное, одиннадцать или, может, двенадцать.
— С отцом? А где была мать?
— Осталась дома. Они разошлись, когда мне еще года не было.
— Ты жил с матерью?
— Ага, в Ирвингтоне, в Нью-Джерси. Там я и вырос. Мрачный, задрипанный городишко.
— С отцом часто виделся?
— Да я даже понятия не имел, что он у меня есть.
— А потом в один прекрасный день он приехал и свозил тебя в «Плазу».
— Ага, примерно. Правда, тогда он приехал не в первый раз. В первый он так появился, что перепугал до ужаса. Дело было посреди лета, мне было восемь, и я сидел у нас на крыльце перед домом. Мать была на работе, и вот я и сидел один, лизал замороженный сок на палочке, апельсиновый, и смотрел на улицу. Даже не спрашивай, с какой я стати запомнил, что сок был апельсиновый, — просто помню, и все. Вот как будто сейчас держу в руках. День был жаркий, и я сидел со своей сосулькой и думал: когда долижу, возьму велик, съезжу к Уолту, к приятелю, и мы на заднем дворе у него пообливаемся из шланга. Сосулька моя начинает таять, каплет мне уже на ногу, и тут вдруг у нас на улице появляется белый «кадиллак» и медленно так ползет. Вот же была машина. Новенькая, чистенькая, фары с защитной сеткой, диски белые. Дядька за рулем будто бы заблудился. Притормаживал перед каждым домом — голову из окошка высунет и смотрит, где номер. Я слежу за ним, весь обляпался, и тут он подъезжает и останавливается. Как раз перед нашим крыльцом. Выходит из «кадиллака», идет по дорожке в шикарном белом костюме и широко так мне улыбается. Сначала, когда я его увидел, то подумал, что это Билли Мартин. Ты ведь знаешь этого тренера — бейсболист. И я думаю про себя: с чего бы это ко мне приехал Билли Мартин? Может, хочет взять в команду, на подхват? Господи Иисусе, чего только, блин, дети не выдумают. Но он подошел уже
