– Именно, – Хельмут явно забавлялся. – Только не любовью, а просто телом. Женским. Впрочем, у вас, в России, насколько я знаю, борделей нет, и это значит, что тебе меня все равно не понять. Но я попробую объяснить. Вот скажи, что ты делаешь, когда тебе хочется женщину?
– Какие на фронте женщины? – пожал плечами Александр. – У меня, знаешь ли, если не считать сегодняшнего дня, последняя женщина была как раз в новогоднюю ночь.
– М–м… ладно. Но ведь война не так уж и давно началась. До войны, что ты делал в подобных случаях?
– Слушай, ну тебя к черту с такими вопросами! Даже неудобно как–то. Ну, старался познакомиться с какой–нибудь симпатичной девушкой. На танцах, там, или еще где–нибудь.
– Правильно. Только все подобные знакомства могут прямым ходом привести тебя в церковь.
– В какую церковь? – испуганно спросил Велга.
– А, я и забыл… Ну, к браку. К женитьбе.
– А что плохого в женитьбе?
– Да ничего. Но не будешь ведь ты меня уверять в том, что жениться нужно на всех, с кем переспал? Жениться один раз нужно. И вот ситуация. Я еще никого не полюбил настолько, чтобы жениться, а женщину мне уже хочется. Что делать? Я иду в бордель. А ты знакомишься с кем–нибудь на танцах. А девушка, с которой ты познакомился, потом страдает, потому что жениться тебе на ней совсем не хочется. Тебе не кажется, что моя позиция честнее твоей?
– Хм, – Александр потянулся к бутылке и налил себе и Хельмуту. – Как–то я, знаешь, не задумывался над этим вопросом. Но все равно. Проституция – это плохо.
– Почему? – не отставал друг Хельмут. – Будь любезен объяснить.
– Потому что постель – это часть любви. И очень значительная ее часть. А проститутки этой самой частью и торгуют. А такие как ты эти услуги покупают. Обоюдная вина получается. Это как взятка, понимаешь? Виноват и тот, кто берет, и тот, кто дает. Одинаково.
– Очень интересно, – Дитц уже ухмылялся во весь рот. – А что же ты, такой принципиальный, сегодня спал с этой самой проституткой?
– Чт…кх! – Велга поперхнулся коньяком и непонимающе уставился на Хельмута.
Глаза обер–лейтенанта блестели лукавым голубым блеском.
– Да, мой друг, – скорбно покивал головой Дитц. – как это ни печально, но мы с тобой сейчас в самом настоящем борделе. И будь я проклят, если этому не рад, – впервые в жизни мне не пришлось в нем платить!
И он отрывисто и гулко захохотал.
Глава тринадцатая
Сигнал срочного вызова застал Первого заместителя Председателя Мирового Совета Фернандо Мигеля Арегу в сортире. Это был старый добрый, сколоченный из досок сортир, стоящий высоко в баскских горах неподалеку от хижины, в которой Арега всегда проводил свой отпуск.
Когда этот самый отпуск ему выпадал.
Если не считать сверхскоростного флаера, уткнувшегося обтекаемой мордой в самый край крохотной посадочной площадки перед хижиной, во всей округе в радиусе полутора десятков километров не было ничего, даже отдаленно напоминающего о том, что человечество давным–давно изобрело электричество и даже поселилось на других планетах. Потому что электричества тут отсутствовало. Был аккумулятор во флаере и батарея в телефоне срочного вызова. И все. При необходимости, Первый заместитель Председателя Мирового Совета пользовался керосиновой лампой, чистую воду брал в ручье, что бежал ниже по склону, в сарае хранился изрядный запас дров, а продуктов ему обычно хватало тех, что он брал с собой. Кроме вина и сыра, которые Арега покупал у пастухов. Местное вино не отличалось изысканным букетом, но это было вино его юности, и Фернандо пил его с удовольствием. Он любил эти места за медленное, почти незаметное течение времени, за неотличимые друг от друга дни и ночи, за те мысли, которые приходили ему в голову и те чувства, что посещали его душу в этих древних и вечных горах.
Сигнал не умолкал.
И так всегда, обреченно подумал Арега, вытаскивая из нагрудного кармана ненавистную трубку, почему обязательно в сортире? Он выслушал пятиминутное сообщение, бездумно разглядывая сквозь дыру в доске от выпавшего сучка привычный кусочек неба и гор, задал два вопроса, на один из которых не получил внятного ответа, кряхтя, поднялся и натянул штаны. Было ясно, что отпуск кончился, – не каждый день на Землю возвращаются атланты. И не каждый день вслед за ними приходит опасный враг.
Но ведь ты же сам об этом говорил Гурвичу не далее как семь дней назад, подумал он, шагая к хижине. Ты же сам пожелал человечеству жестокого и сильного врага. А теперь удивляешься тому, что этот враг пришел. Пора бы уже было за девяносто два года жизни понять, что время от времени то, чего желаешь, происходит. Бог ли, дьявол осуществляет наши желания – неважно. Важно, что они осуществляются. Важно и страшно. М–мда, это называется – накаркал. Что–то надо делать, однако… Армии у нас нет, боевых кораблей тоже нет. А что есть? Два–три десятка грузо–пассажирских кораблей на фотонной тяге, древние законсервированные ракеты с ядерными боеголовками, с которыми никто толком не знает, как управляться. Мощные промышленные лазеры есть.
Время.
Вот чего у нас точно нет, так это времени.
Он зашел в хижину, наскоро побросал в сумку нехитрые свои пожитки, окинул внимательным взглядом помещение (не забыл ли чего?), прикрыл дверь, залез в кабину флаера и задвинул дверцу. Три часа лета. У него будет время подумать.
* * *
Вадим Андреевич Сальников, идейный вдохновитель и лидер тайной организации «Восход», не спал уже двое суток. И спать ему не хотелось. Нервное возбуждение, вызванное близостью цели, к которой стремился последние тридцать лет жизни, действовало на него сильнее любого стимулятора. Впрочем, двое суток без сна – не такой уж большой срок для, в общем–то, еще довольно молодого (что такое в наше время шестьдесят лет!) и хорошо тренированного организма. Но зато теперь осталось всего несколько часов до того момента, когда концы нитей, протянутых сквозь года и километры, сойдутся, наконец, в его руках. И тогда, в точно отмеренный срок, он дернет одновременно за все эти концы, и жизнь на планете Земля пойдет тем путем, которым должна пойти. Он, Вадим Андреевич Сальников, спасет разжиревшее человечество. Он скажет миру правду и откроет слепцам глаза. Именно слепцам. Одно то, что ему уже почти удался его невероятный план, говорит о том, что человечество ослепло окнчательно. Оно разучилось не только предвидеть, но даже и просто видеть и замечать опасность, которая выросла и окрепла прямо у него под носом. Господи, ведь ему даже не пришлось особо и прятаться все эти тридцать лет! Но те, кому по определению положено было озаботиться его умонастроениями и практическими действиями, просто не обращали на него и его организацию никакого внимания. Подумаешь, очередной исторический клуб! Таких десятки и сотни по всей Земле. Ну, покалечат друг друга в очередной раз на Полигоне в очередном шутовском сражении… Не они первые, не они и последние. Чем бы, как говорится, дитя не тешилось, лишь бы… Вот именно, что «лишь бы». Это самое «лишь бы» они и проморгали. И теперь его задача сделать так, чтобы сородичи снова обрели зрение. Острый, внимательный, с опасным прищуром взгляд. Да, для этого придется пролить кровь. И даже, вполне возможно, много крови. Но разве были в истории человечества моменты истины, которые обходились без крови? Нет, таких моментов не было. Человечество всегда платило за свои ошибки и за свое прозрение кровью, потому что ничего другого история к оплате не принимала.
Аппаратура создана, собрана, испытана и настроена. Оружие готово. Люди тоже. Никто, кроме него, не знает всего плана. Он тщательно изучал историю, много думал и совершенно точно знает, что доверять нельзя никому. Даже ближайшим соратникам. Потом, когда все свершится, многие из них, вполне возможно, ужаснутся содеянному и отойдут от него. Самые слабые. Именно те, из–за которых, планета превратилась в место жизни неженок и слизняков. Двуличных лжецов, которые даже сами себе не могут признаться в том,
