ход шли ракеты. Вероятно, город поджигался для устрашения тех, кто засел на холме в детинце, и было ясно, что с минуты на минуту ракеты обрушатся и туда, ломая стены и уничтожая оставшихся брашенцев, а заодно с ними людей и киркхуркхов.
А между лесом и стенами города – это отряд увидел позже – попирали землю два внушительных шаттла (корабли–матки каравос Раво, и это тоже выяснилось потом, не были способны взлетать и садиться на планеты с атмосферами и притяжением, сравнимым с земным и выше), которые и доставили к Брашену этот последний аргумент.
– Бой с вертолётами – там, под Москвой, – сказал Дитц. – Все помнят? Делаем так же!
– Согласен, – ответил Велга. – «Горынычей» было восемнадцать, а здесь всего–то шесть. Мы их сделаем. Валера, на взлёт!
– Есть!
– Руди, на взлёт!
– Есть!
«Ганс» и «Маша», развернув крылья и хвостовое оперение, прыгнули в воздух.
Опыт борьбы с вертолётами «Горыныч» пригодился. Уже через пару минут две машины пришельцев, объятые пламенем и дымом, обрушились вниз, на улицы города, не сумев увернуться от ударов плазменных пушек.
Но бой, как очень скоро выяснилось, только начинался.
«Горынычами» управлял машинный разум, а здесь за штурвалами (или что там у них было) сидели живые пилоты.
И так быстро сдаваться они не собирались.
К тому же на смену сбитым с шаттлов взлетели ещё четыре машины.
Восемь против двух.
Однако, как верно заметил Велга, «Горынычей» было восемнадцать против двух, и все они закончили своё существование пылающими кострами на земле.
Потому что силовое поле крепче любой брони, а заряд плазменной пушки всегда даст фору даже самой совершенной боевой ракете и, тем паче, очереди из крупнокалиберного пулемёта. А именно этим, обычным с точки зрения землян оружием – ракетами и пулемётами – оказался вооружён враг, и силовое поле у его машин отсутствовало.
Но были у врага и козыри.
Теперь, когда фактор неожиданности сошёл на нет, противник стал гораздо увёртливее, и большая часть плазменных зарядов, выпущенных с «Ганса» и «Маши», пропадала зря.
На стороне каравос Раво, как и тогда, в бою с вертолётами, оказался фактор времени.
Силовое поле и плазменные пушки жрут массу энергии, а «Маша» и «Ганс» начали драку после целого почти дня трудного пути.
– Ещё пять минут максимум, и всё, – сообщил Майер Дитцу, когда счёт стал шесть–ноль в пользу людей. – Энергия почти на нуле.
– Держи ровнее, не дёргайся. Рыскаешь, как пьяный гамбургский моряк в штормовую погоду.
– Я?! Целиться не надо, герр обер–лейтенант, надо попадать.
– Поучи меня, поучи…
Дитц выстрелил.
– Горит, сволочь!
– Вот так–то.
– И ещё один!
– Ага, это уже русские попали. Два на два. Ну, ещё разок…
Однако добить себя до конца враг не дал.
Оставшиеся две машины, как по команде, развернулись, пошли на снижение, на несколько мгновений зависли над шаттлами и, словно осы в гнездо, нырнули в люки грузовых отсеков.
И тут же двигатели шаттлов полыхнули огнём.
– Не стрелять! – приказал Велга. – Пусть уходят. Этих мы не достанем – слишком здоровые. Только остатки энергии потратим.
Но остатки энергии потратить всё–таки пришлось. Уходящие ввысь шаттлы, высверкнули напоследок огнём кормовых лазеров и попали.
Силовые поля «Маши» и «Ганса» поглотили удар, но сил на то, чтобы удержаться в воздухе, у машин не осталось, и они, будто две подстреленные утки, ломая кусты, рухнули на склон холма, который венчал детинец. И, если бы не плотно пристёгнутые ремни и природная крепость вездеходов, всё могло бы закончиться очень печально…
Пир начался засветло.
За пару часов до этого над Брашеном опять погуляла хорошая гроза – с ветвистыми, в полнеба, молниями и бурным ливнем. Молнии очистили воздух, ливень смыл засохшие кровь, слизь и грязь с тротуаров и стен. Трупы убрали ещё раньше, накануне: своих с почестями похоронили, чужих частично закопали, но большую часть свезли к реке Браше и побросали в воду – рыбам и прочим речным обитателям на поживу.
Вообще, город оживал буквально на глазах. И всего–то одни местные сутки прошли с того момента, как подоспевшая на двух удивительных боевых машинах нежданная подмога сокрушила наседавшего врага, утроившего ещё один, третий по счёту и самый страшный штурм Брашена, и обратила его в бесповоротное бегство, а народ уже начал покидать детинец, возвращаться в свои дома, убирать мусор с улиц (отчего–то во время эпидемий и войн его скапливается особенно много), налаживать жизнь.
Но на званый пир, который Вершинный князь Дравен Твёрдый устроил по случаю двойной победы (над «термитами» вместе с их хозяевами и Ржавой Смертью), понятно, явились все, кто был способен ходить.
Столы накрыли в обширной княжеской трапезной на первом этаже – для дружины и дорогих гостей и союзников и во дворе – для простого люда. Но широкие, начинающиеся чуть ли не от самого пола, окна трапезной по случаю тёплой погоды (гроза не в счёт) распахнули настежь, тем самым как бы показывая всем присутствующим, что князь в этот праздничный день не делает особых различий между воеводой и купцом, дружинником и хлебопеком, пятиглазым киркхуркхом и человеком.
Как и положено хозяину и правителю, первым с золотым кубком в руке поднялся во главе стола Вершинный князь народа рашей Дравен Твёрдый. И его слова в упавшей, словно камень с неба, тишине, услышали все.
– Сегодня я пью не только за победу, – сказал князь. – В нашей жизни хватало побед, и они – уверен – будут ещё. Сегодня я пью за начало возрождения народа рашей и всех айредов. Ещё несколько дней назад нам казалось, что всё кончено и утрачены последние надежды. Но среди нас появился молодой лекарь Йовен Столеда – встань, Йовен, пусть все тебя видят. Йовен Столеда, ученик Ронвы Умелого! Йовен Столеда, давший нам оружие против Ржавой Смерти! Да, нам ещё предстоит сразиться со страшной болезнью во всех уголках нашей страны, а затем и за пределами её. Но у нас есть оружие! И это оружие станет очень скоро ещё несокрушимей, благодаря нашим союзникам и друзьям. Тем, кто пришёл к нам на помощь в самый трудный момент за всю историю существования народа рашей. Встаньте, друзья, пусть все посмотрят на вас и запомнят, кому они обязаны жизнью и свободой. Потому что, если бы не вы, мы бы не устояли против нового смертельного врага, который, как специально, явился именно в тот момент, когда мы были слабы. Спасибо вам. Мы никогда не забудем о том, что вы для нас сделали. Ну и, конечно, вы, мои верные брашенцы. Посад и дружина! Те, чьё мужество и стойкость ещё воспоют в песнях и летописях, о чём я лично позабочусь. Встаньте, други мои. Я хочу всех вас видеть! Встаньте и давайте выпьем. За нас! За нашу победу! За новую жизнь!
Поднялись к губам, задрались доньями к небу и затем дружно опустились на столы золотые, серебряные и оловянные кубки, стеклянные чаши, глиняные и деревянные чашки и кружки. Вина, самого лучшего, из личных запасов, князь Дравен не пожалел для всех, и пирующие оценили это – с первых минут за столами воцарилось дружелюбное весёлое оживление и атмосфера чуть ли не всеобщей любви и братства. С известными ограничениями, впрочем, обусловленными не только различиями в общественном положении, но и расовой принадлежностью. Правда, уже после третьей здравицы (За здоровье нашего
