навыкате глазами, он ограничился тем, что поднял вверх огромные руки, словно моля о пощаде.
Равануза! Куда бы ни сунулся комиссар, отовсюду вылезало это имя. Банкир поистине становился каким-то наваждением. Что бы ни происходило, он всегда оказывался в центре всего, как паук посередке сотканной им паутины. Кто же в действительности этот ловкий, беспринципный человек, столько раз попадавшийся и всегда выходивший сухим из воды?
Глядя на него, Каттани отметил, что движется он бесшумно, как кошка.
— Уважаемый комиссар, — сказал он со своей обычной холодной агрессивностью, — вы напрасно теряете время. Суммы, которыми вы так заинтересовались, это законнейшие финансовые операции, и необходимы они для того, чтобы двигать вперед туризм, жилое строительство, торговлю, сельскохозяйственную деятельность. Это живая кровь, питающая экономику нашего города.
— Экономику, насколько можно судить, поистине чудодейственную, ибо она увеличивает суммы капиталовложений, подобно тому, что Иисус Христос проделал с рыбами. Но объясните, пожалуйста, финансируемые предприятия тоже получают такие же астрономические прибыли?
— Чего не знаю, того не знаю. Спросите об этом, например, у графини Камастры. У нее строительная фирма, и она вкладывает капиталы во многие предприятия.
По своей станции Сици-ТВ Нанни Сантамария ежедневно передавал репортажи о «наделавшей столько шума операции полиции». На телеэкранах появлялись изображения лишившихся работы рабочих, толпящихся перед запертыми воротами строек. «Хватит! Пора прекратить это безобразие! — кричал в микрофон какой-то каменщик с окурком в углу рта. — Мы все тут честные люди, настоящая мафия на севере Италии!»
Потом их сменяла раздосадованная физиономия строительного босса Беллеми. «Это, черт подери, несправедливо, — блеял он. — Всю жизнь я трудился и приносил жертвы, а теперь из-за чьих-то капризов гибнет моя фирма». Он махал рукой перед самой телекамерой, и на экране крупным планом появлялась его чудовищно громадная лапа. «Они хотят контролировать? А какого дьявола они собираются проверять? Тут каждый кирпич полит нашим потом. Все это пора прекратить! Положа руку на сердце говорю: мне жаль не столько себя, сколько моих рабочих. Они, бедняги, остались без работы. Это бесчеловечно, потому что каждый из них должен кормить семью. Что с нами случилось, что мы, как собаки, грыземся между собой?»
В глубине кадра группа рабочих-строителей выражала одобрение его словам энергичными кивками и криками протеста: «Хватит! Позор! Все устали!»
Сцена менялась, но суть оставалась прежней. Телекамера панорамировала сверкающую «стенку» орехового дерева в кабинете предпринимателя, потом показывала сидящего за массивным столом его самого. Тоном мудрого старца он жаловался на молодых,, намекая на комиссара Каттани: «Они неосмотрительны, их надо сдерживать. Представители государственной власти должны отдавать себе отчет в том, что непродуманными действиями можно непоправимо подорвать экономику, поставить под угрозу краха весь город с непредсказуемыми последствиями социального порядка. Поэтому я призываю также и наши политические власти предпринять уместные шаги».
Сразу же после этого телевидение предоставляло слово местным политиканам. «Я принадлежу к оппозиции, — представился с экрана советник муниципалитета Патти, нервно поправляя огромные черные очки. — Но считаю, что в такой момент, как сейчас, следует забыть о таких понятиях, как «большинство» и «оппозиция», и все политические силы должны выступить единым фронтом. Я считаю своим долгом выразить самую глубокую озабоченность по поводу происходящего. Э, нет, дорогие господа, нельзя выставлять полгорода преступниками. Моя партия всегда со всей ясностью заявляла: нет — мафии, нет — наркотикам, но теперь мы говорим «нет» также и попыткам без всякого разбора поставить всех — и правых и виноватых — на одну доску».
Дон Манфреди метнул на своего брата Нанни испепеляющий взгляд.
— Как тебе только не совестно? — сказал он. — Ты затеял гнусную кампанию против полицейского комиссара, честнейшего человека. Ты нападаешь на него изо дня в день по своему мерзкому телевидению.
— Ну и что? — расхохотался журналист. — Это не помешает ему сделать карьеру.
Вместо ответа священник изо всех сил залепил братцу пощечину.
Нанни Сантамария даже покачнулся и схватился за щеку.
— Святая мадонна, что с тобой?
Священник был гораздо плотнее и сильнее его. Он притянул к себе Нанни за лацканы пиджака.
— Я говорю тебе не как священник, а как твой брат: ты должен чувствовать себя подонком. Ты ведь помогаешь мафии и торговцам наркотиками.
Журналист, опустив голову, чуть ли не со слезами в голосе ответил:
— Да разве ты что-нибудь понимаешь? Тебе хорошо говорить, надел эту черную рясу и плевал на все. Что ты знаешь о сложностях жизни? Запомни хорошенько: я не могу позволить себе роскошь строить из себя героя. Телестудия принадлежит не мне, я ее открыл на их деньги. И если буду взбрыкивать, мне конец. Понял?
Во второй половине дня Каттани отправился на строительство, которое вела фирма графини Камастры. Как ему и посоветовал Равануза, он хотел послушать, что скажет эта опытная в делах женщина, и получить хоть какое-то представление о том, сколько наживают предприниматели благодаря фондам, предоставленным им банком.
— Комиссар, что вы со мной делаете? — встретила она его, снисходительно улыбаясь. — Вы уже присылали ко мне ваших людей, и они установили, что у меня все в ажуре. А теперь провести ревизию вы решили сами?
Всякий раз, встречая ее, Каттани удивляло, насколько сильно его влечет эта женщина. Рядом с ней все остальные казались такими заурядными, такими неинтересными.
— Нет, — ответил он, — я пришел не за тем, чтобы допрашивать. Скажем так: я пришел за консультацией.
Здороваясь с ним, она немного задержала его руку в своей.
— За консультацией, — задумчиво повторила графиня. — Вы не возражаете, если мы поговорим об этом в рабочей столовой? Я как раз собиралась пойти перекусить и буду рада, если вы будете моим гостем. Они направились в столовую. У входа перед ними почтительно расступились несколько рабочих.
— Добрый день, госпожа графиня.
— Добрый день, — ответила женщина, рассыпая улыбки налево и направо. Потом вполголоса обратилась к Каттани: — Я иногда хожу сюда обедать. Надо, чтобы меня считали за демократку. В наше время это полезно.
— Да, — согласился с ней Каттани, — ловкий приемчик. Старая знать командовала рабочими при помощи кнута, а новая шагает в ногу со временем и прибегает к лести, обещаниям, панибратству.
Налив из кувшина себе и комиссару вина, женщина спросила с ободряющей улыбкой:
— Ну так какого же рода вам потребовалась консультация?
Каттани холодно произнес:
— На самом деле я не нуждаюсь в каких-либо консультациях. Кажется, я все уже понял сам. От вас я, пожалуй, мог бы услышать лишь подтверждение своих подозрений.
— Каких подозрений? — отозвалась женщина. — Разрешите? — И взяв сигареты Каттани, вытащила из пачки сигарету.
— Относительно капиталов, предоставляемых банком Раванузы, — сказал комиссар и чиркнул спичкой. Графиня сложила ладони домиком вокруг огонька и потянулась к нему зажатой во рту сигаретой. — Я уверен, что эти деньги идут на финансирование нелегальных сделок. — Он также извлек сигарету. — Эти счета на имя Жасмина и Мака... — и вновь чиркнул спичкой, закурил. — Эти счета используются для платы поставщикам наркотиков. — Она даже не моргнула глазом. Каттани продолжал: — Эти капиталы идут вовсе не на развитие экономики. Здесь процветает торговля наркотиками. Они поступают с Ближнего Востока, их
