— Лепешки, апа, лепешки. К сыну в гости еду, подарки внукам везу, — еле выговорил насмерть перепуганный Яроцкий.
Не подозревал лейтенант милиции Вахоб Сангинов, что в одном самолете с ним летит человек, которого ищет не только он, но разыскивают по всей стране.
В кармане у Вахоба лежала фотография Яроцкого. Но старик настолько оброс и похудел за последние дни, что узнать его было очень трудно.
* * *
Сангинов доложил комиссару о результатах поездки в Узбекистан.
— Неплохо... Неплохо... Отложите пока все остальные дела, займитесь только «шелковым». Его надо быстрее закончить. — Подумав немного, комиссар добавил:
— Конечно, можно было бы подключить к вам более опытного работника, но думаю, что вы и сами справитесь... Желаю успеха.
Вскоре лейтенанта вызвал к себе Кабиров:
— Радуюсь вместе с вами: «шелковое дело» считают межреспубликанским. Я усматриваю здесь заслугу всего райотдела... Да, звонили из управления. Приказали, чтобы вы занимались только этим делом. Так-то оно так, но кто-то должен и другие дела исполнять: заявления граждан рассматривать и патрулировать по райцентру. Вы уж не уклоняйтесь и от остального...
Вахоб оставался работать на ночь. Снова и слова обдумывал и оценивал факты, уточнял, что в первую очередь надо сделать. Перечитал все протоколы, официальные материалы, свои старые заметки. Получилась задача со многими неизвестными.
Нужно было выяснить: кто причастен к хищению коконов в колхозе «Рассвет», где еще имели место такие хищения, кто тот «красивый узбек», который приезжал в Тигровую балку, к Ураку, куда он исчез, на каких предприятиях принимали ворованный шелк. Многое должны были дать последующие сообщения из Маргелана.
Сангинов уходил из отдела под утро, когда за Пянджем загоралась заря. Воздух был чист и свеж. С полей, вплотную подходящих к поселку, ветер доносил запахи хлопковых плантаций: отсыревшего за ночь волокна, лимонного сока, листьев и химикатов. Поселок спал. Только на хлопковом пункте кипела работа. Росли горы белоснежного хлопка.
Хорошо в это время было Вахобу. Удовлетворяла мысль: за прошедший день сделано все, что было можно, на что был способен. Можно спокойно отдохнуть. Полюбоваться звездами, небом, которое с каждой минутой становилось светлее и светлее. На душе так же, как и в природе, было тихо и чисто. А дома ждала Лютфи. Ласковая, заботливая.
По мере того, как «шелковое дело» шло к концу, неизвестные заменялись фактами в виде протоколов допроса, заключений экспертов, вещественными доказательствами. Одновременно Сангинов все больше и больше чувствовал враждебность Кабирова. На словах начальник одобрительно относился к работе Вахоба, а на самом деле всячески пытался тормозить ее.
Сангинов, глядя на начальника, часто думал: феодально-байские пережитки сохранились не только по отношению к женщине, как у нас обычно считают. Не менее живучи они и во взаимоотношениях людей, в быту, в оценке своей личности, в отношении к труду, к товарищам по работе. Раз я начальник, я всегда прав! — Так думал Кабиров. Что хочу, то ворочу! — Так говорили раньше баи и беки. Поведение Кабирова было типичным феодально-байским пережитком.
Но Сангинов не опускал руки. «Без драки нет и победы». Эти слова, сказанные как-то Константином Ивановичем, хорошо запомнились Вахобу.
Недовольство действиями Кабирова росло не только у Сангинова, но и у большинства сотрудников отдела. И, наконец, оно нашло выход. В октябре состоялось отчетно-выборное партийное собрание.
Проходило оно, как обычно, в кабинете начальника. И как всегда, Кабиров опоздал. Хмуро осмотрев собравшихся, он сел за стол на свое место. Так уж было заведено, что его, по традиции, избирали в президиум и начальнику не приходилось покидать своего удобного кресла. На этот раз привычный ход собрания нарушился. Кабирова в президиум не избрали. Место начальника занял старшина Самиев.
Удивленный Кабиров вышел из-за стола и сел на стул.
Секретарь Мирзоахмедов, не поднимая головы от бумаг, прочел свой доклад, который был скорее похож на отчет райотдела, чем на анализ работы парторганизации. Он особо подчеркнул, что в этом году на 2 процента увеличилась раскрываемость преступлений. Упомянул секретарь и о положительных сдвигах в борьбе с хищениями социалистической собственности.
— Если в прошлом году нами было возбуждено три дела на расхитителей, то за три квартала этого года уже четыре, — подчеркнул он. Получалось, что недостатков нет и все идет куда лучше! И не просто лучше, а из года в год лучше!
Внимательно слушая доклад, Сангинов никак не мог отделаться от впечатления, что он написан под диктовку Кабирова. То же стремление умолчать о недостатках, попытка нарисовать картину полного благополучия и даже отдельные выражения тоже его...
Беков задал вопрос:
— Какие дела имелись в виду по линии ОБХСС?
— Точно не помню, но знаю, что в этом году привлекались к ответственности три спекулянтки коврами, а также шофер автобазы за то, что вывез пять покрышек, — ответил Мирзоахмедов.
— У дружинников хлеб отнимаем, — подал кто-то реплику.
Среди коммунистов послышались смешки.
О «шелковом деле» в докладе не было сказано ни слова. Сангинова это задело и не потому, что не отмечался его труд. Просто упомянутые дела по своим масштабам не шли ни в какое сравнение с «шелковым».
Заметив, что лейтенант немного приподнялся с места, Кабиров счел необходимым вмешаться:
— Что сделали мы все вместе и, в частности, вы, товарищ Сангинов, за то и отчитывается наш парторг. Если вам кажется мало, надо было лучше работать!
Начались прения. Судя по реплике, начальник был склонен свернуть обсуждение, пустить его по желаемому для себя руслу. Необходимо было выступить. Сангинов попросил слово:
— Вчера я прочитал в газете статью токаря. Этот рабочий сэкономил государству в год свыше пяти тысяч рублей. По его методу работает сейчас весь завод. Рядом с нами на хлопковых полях люди экспериментируют, ищут новое, добиваются высоких урожаев. А мы работаем по-старому, ковыряемся в мелочах. Есть сигналы, что разворовывают тысячи, а мы разоблачаем — на копейки. К тому же, хвалимся, что положение стало лучше. Если не видеть ничего, кроме цифр, то показатели неплохие. А что кроется за ними — завмаг обвесил покупателя — дело. Палочка в отчете. Старик продал на базаре перекупленный картофель — дело. Палочка в отчете. Слов нет, и с этими преступлениями тоже надо бороться, но это работа участковых уполномоченных. В то же время мы отмахиваемся от серьезных дел. А почему? Да потому, что они сложные и трудоемкие. А жулики, видя нашу нерасторопность, наглеют. У меня сложилось впечатление, что товарищ Кабиров беспокоится не о борьбе с преступниками, а о благополучном... отчете. Были бы там палочки да проценты. Лишь бы его не поругали...
Все выступление Сангинова коммунисты прослушали на одном дыхании. Так смело и прямо правду о работе отдела давно уже никто не говорил. Когда Сангинов сказал последние фразы, все замерли, ожидая чего-то особенного. Председательствующий постучал карандашом по стакану и невпопад сказал:
— Тише, тише, товарищи, не мешайте, — хотя стояла мертвая тишина. Коммунисты настороженно молчали. Просить слова никто не решался.
Кабиров то бледнел, то краснел. Было видно, что он еле сдерживает гнев.
— Разрешите мне, — тяжело поднимаясь, не своим голосом попросил Кабиров. Начальник откашлялся, стараясь справиться с волнением. Этого с ним никогда не было — волноваться перед своими подчиненными. Это было не в привычках Кабирова.
— Мне очень жаль, но товарищ Сангинов открылся сегодня всем нам не с лучшей стороны. Да мы все замечали, что он непрочь похвалиться своими успехами, поставить себя выше товарищей по работе. А сейчас в его выступлении прозвучала уже и демагогия чистой воды! Не считаясь с фактами, толкуя их, как ему вздумается, товарищ Сангинов бросил тень на весь коллектив, что скрывается за его желанием опорочить своих товарищей по работе? Зачем понадобилось лейтенанту Сангинову вводить в заблуждение
