вашего соизволения я сейчас встану и немного умоюсь — потом поговорим.
— Да что вы, что вы! — смутился Новрузов, видя, что пришел к бакенщику не вовремя. — Извините, что побеспокоил вас.
— Клычдурды меня зовут, — сказал бакенщик, проворно встал и вышел во двор. Взяв кувшин с водой, подал его Доврану:
— Ну-ка, сынок, полей мне на руки — освежусь малость. Довран лил в ладони отцу воду и смотрел то на отца, то на Новрузова. Гость внимательно разглядывал бакенщика, переводя взгляд с крутой мускулистой спины на бритую голову, с бритой головы на черную бороду, выбритую под нижней губой-полумесяцем. Тотчас Новрузов составил мнение, что перед ним человек почитающий старые традиционные обычаи — одежда, бритая голова и борода говорили об этом.
— Ну, вот, — удовлетворенно сказал Клычдурды. — Кажется, мы проснулись. А после сна, сам аллах велел выпить пару пиалок чая. Давай, Довран, ставь тунче на огонь, да сполосни чайники и пиалки.
Довран с сожалением посмотрел через забор, на бахчу, где затаились Генка и Бяшим, и принялся за дело. Пока он разводил огонь в глиняной печке, пока мыл чайники, Новрузов и Клычдурды беседовали, усевшись на тахту.
— Да, уважаемый гость, очень хорошо, что вы ко мне зашли, — завязал разговор Клычдурды. — А то живем — и годами, можно сказать, других людей, кроме себя, не видим. Издалека иногда видим, когда один или другой теплоходик мимо пройдет. Но чтобы вот так, на тахте, это для нас большой праздник, можно сказать. К слову будет сказано, вас-то каким ветром к нам занесло? Не от теплохода ли отстали — вид у вас интелегентного пассажира? В наших краях в городской одежде, можно сказать, никто не ходит. А на вас и рубаха, и штаны, и туфли со шнурками — все, как у городского.
Новрузов, скептически улыбаясь, выслушал длинную речь бакенщика, сказал ему вразумляюще, словно человеку доселе не видавшему цивилизованного мира:
— Хов, Клычдурды-ага, вы и впрямь живете — ничего не видя вокруг! Разве вы не видели, как приехал наш интернат на грузовиках и поселился с вами по-соседству. Больше тридцати палаток в карагачах мы поставили, столовую и павильон из фанеры сколотили. Сын ваш уже побывал у нас в гостях, а вы живете — и ничего не видите вокруг.
— Вот, значит, оно что! — удивленно протянул Клычдурды. — Значит вы не с теплохода! Тогда, значит, я немножко ошибся. Но все равно, мы любому гостю рады. Довран, пошевеливайся, что-то долго возишься с чаем.
— Сейчас закипит, — отозвался Довран, подкладывая под тунче сухие сучья и прислушиваясь о чем говорит отец с гостем.
— Мы в этих местах не первое лето отдыхаем, — продолжал Новрузов. — В прошлом году жили километров за тридцать отсюда, а теперь облюбовали это местечко. Здесь, слава аллаху, Амударья хоть на настоящую реку похожа. Ширина приличная и дженгели вокруг. Зверье всякое водится.
— Ай, какая теперь ширина, — с досадой отмахнулся Клычдурды. — Воды совсем мало стало в реке. Люди говорят, Аму уже и до Арала не доходит. Двумя малыми рукавами впадает в море. Что случилось с рекой — понять невозможно,. Раньше по два, а то и три парохода за день встречал, а теперь мелко стало на реке. Слухи есть, будто бы совсем судоходство прекратится. Тогда придется снять свои бакены да и податься в село. Там сторож требуется...
— Мелеет река, — согласился Новрузов, подумав, и прибавил со знанием дела: — Но мелеет не за счет того, что воды в реке стало меньше. Памирские горы по-прежнему дают хорошую воду Амударье, да только эту воду люди разбирают на поливы. Слышали, конечно, о Каракумском канале?
— А как же! Конечно слышали, — Клычдурды всем своим видом дал понять мол о чем другом он мало сведущ, а о канале, слава аллаху, он наслышан.
— И о Каршинском канале, конечно, тоже знаете?
— А как же, уважаемый! — Клычдурды даже выпрямился и усмехнулся — не думает ли гость, что перед ним ничего не знающий человек.
— Да и только ли каналы, — продолжал Новрузов. — Водохранилищ много новых появилось. Вот и разбирают нашу великую Аму...
У Доврана тем временем закипела в тунче вода. Мальчик не спеша заварил в два фарфоровых чайника чай, а сам прислушивался к разговору отца и начальника пионерлагеря. Довран прислушивался и думал: «Сейчас товарищ Новрузов заговорит о сбежавших из клеток зверушках и обвинит в их бегстве меня... и еще Генку с Бяшимом...» А Новрузов тем временем пока что говорил совершенно о другом:
— Как подумаешь, уважаемый Клычдурды-ага, какие большие дела совершили наши люди в послевоенное время, так сердце гордостью полнится за своих земляков.
— Да это так, — согласился бакенщик, принимая от сына чайники. — Ну, вот, слава аллаху, дождались — сейчас попьем в свое удовольствие. Угощайтесь, дорогой гость.
— Спасибо, Клычдурды-ага, спасибо. — Новрузов подождал пока хозяин наполнит ему пиалу, затем пригубил ее, поставил и бросил в чай кусочек сахара... — Вот я и говорю, — вернулся к начатому разговору. -Люди все, как люди, ничего в них особенного нет. Вчера еще бегали босиком, а сегодня работают на экскаваторах, на бульдозерах, за чертежами в кабинетах сидят. Раньше в Туркмении трудно было найти грамотного человека, а теперь невозможно найти хотя бы одного безграмотного...
Клычдурды кашлянул, поперхнулся чаем, и поставил пиалу на кошму.
— Да, это, конечно, так, — проговорил не очень внятно.— Но вы пейте чай, дорогой гость, а то остынет.
— Спасибо, я пью, дорогой Клычдурды-ага... Вот, скажем, вы... Наверное, вы тоже, прежде чем стать хозяином реки, управлять катером и так далее, учились где-то?
— Ай, дорогой товарищ, какая учеба! Я все время вот здесь, на реке, а тут у кого учиться. Здесь всему учит сама река.
— Но в школу-то вы раньше ходили! — удивился Новрузов. — Не могли же вы без школы...
— Дорогой гость, я только один день в школе-ликбезе был, но и то нас всех, кто пришел в школу, шайтан разогнал.
— Какой шайтан?! — Новрузов глаза округлил, подумал; оказывается бакенщик с причудами.
— Дорогой гость, в тридцатом большой клуб в моем селе построили, там и школу открыли. Мне восемь лет было. Учитель пришел, говорит: «Пойдем, научу тебя грамоте, на паровозах сам будешь ездить, на аэропланах летать!» Я ему говорю: «Ладно, пойдем», Пришли в клуб, сели. Учитель говорит: «Здравствуйте, дорогие дети, а шайтан слово в слово его, повторяет — с крыши откуда-то дразнит. Учитель опять говорит: «Сегодня мы начинаем учебу», а шайтан— опять слово в слово повторяет, да так громко кричит, что мурашки по телу ползут. Еще учитель что-то сказал, а шайтан опять не унимается. Я смотрю, мои сверстники вскочили со скамеек и бежать из клуба. Я тоже убежал... На этом моя учеба закончилась...
— О каком шайтане вы говорите? -не поверил Новрузов.— Не было никогда и никогда не будет никаких шайтанов.
— Ай, дорогой Новрузов, конечно, не было и не будет. Но тогда мы темными людьми были. Оказывается слова учителя повторял не шайтан, а эхо. Клуб был большой и пустой, вот в нем и поселилось эхо. О том, что это не шайтан, я узнал только перед войной. На войне уже, на фронте машинами управлять научился. На «полуторке» ездил, на «студебеккере». Катером управлять тоже ничего нет сложного.
— Дорогой, Клычдурды-ага, простите за откровенность, но я должен спросить вас о вашем сыне, Довране. Вчера мне мои ребята-пионеры сообщили, что вашему сыну исполнилось десять лет
— Ай, дорогой гость, до учебы ли ему! — Клычдурды кисло сморщился. — Одни мы тут с ним. Мать у него умерла. Раньше все бедная Сенем делала, а теперь этим сын занимается. Мне-то самому некогда еду варить, чай кипятить, дрова колоть; воду носить, огород поливать, овец пасти..
— Да, действительно... — согласился Новрузов, — Но у меня даже в голове не укладывается, чтобы в наши дни, когда все до единого дети учатся в школах, нашелся такой, как ваш сын... Надо что-то придумать, иначе его будущее незавидно.
— Дорогой гость, что можно придумать Можно реку бросить, уехать в село, устроиться сторожем.. Но
