Аллакули-хан, поколебавшись, велел начинать стрельбы.
Пушки давно были заряжены и нацелены, требовалось только воспламенить запальники. Сергей подал команд}. Пушкари бросились к орудиям. После команды «пли» прогремел залп, и место, где стояли мишени, окуталось черным дымом. Грохот был настолько мощным, что многие сановники от страха упали наземь. Потрясен был и сам Аллакули-хан: побледнел, съежился. Когда рассеялся дым и на горизонте не оказалось ни одной мишени — все они разлетелись, — хан удовлетворенно произнес:
— Это подобно чуду!
— Да, ваша светлость, это чудеса из чудес! — восхитился Юсуф-мехтер.
— Это ужаснее, чем гром! — сравнил Рахимкули-торе, держа за руку младшего брага Мухаммед- Эмина.
— Если узнают враги о пушках, они не захотят воевать с нами.
Сановники, один перебивая другого, сладкоречиво защебетали перед ханом. Лишь Кутбеддин-ходжа был подавлен, видя, как поднимается авторитет русского пушкаря. Ниязбаши-бий, кисло улыбаясь, еще раз усомнился:
— Повелитель, стены Герата — не из досок!
— Сейчас мы повезем самую большую пушку в Газават и там проверим на старой крепости! — принял решение Аллакули-хан.
— Повелитель, возможно ли такое? — стесненно возразил Кутбеддин. — Смею напомнить вашему величеству, что газаватская крепость освящена благостью Аллаха: она неприкосновенна.
Аллакули-хан без труда догадался — не стенами старой крепости дорожит шейх-уль-ислам, а боится громкой славы русского пушкаря Сергея. Его пушки привели в восторг всю знать после первого залпа. Но если перед главной пушкой не устоят древние стены Газавата, тогда не пойдет ли ропот среди тех же придворных! «Напрасно шейх-уль-ислам мучил Сергея в зиндане. Христианская вера не мешает ему заботиться о чести и могуществе Хорезма!». Хан с минуту раздумывал, как поступить, и тут на помощь ему пришел Мухаммед-Эмин:
— Отец, ну что же мы ждем?— потребовал он с недетской властностью. — Ты же сказал свое слово! Разве может хан отменять свое решение? Ты меня учил другому!
Сановники потихоньку посмеивались между собой, Сергей положил руку на плечо ханского отпрыска:
— У нас, у русских, говорят: устами младенца глаголет истина. Вели, повелитель. Тут всего-то до Газавата верст пять
— Давай, поехали! — распорядился Аллакули-хан и направился к скакуну.
Хан со свитой уже скрылся за садами, а пушкари все еще мучились, впрягая в самую тяжелую пушку двух бактрианов. Верблюды потянули ее с видимой натугой. Колеса заскрежетали, врезаясь в землю. Не сколько пушкарей помогали, среди них Егор и Василек,
— Экая стерва, ровно попадья старая!— ругался Егор — Еще и с Чарбага не выехали, а она уже в землю лезет. А что будет, когда по пескам ее покатим?! Ты вы подумал, господин бий, что делать, не то хан свою плеть на твоей спине иссечет.
— Подумал давно, — огрызнулся Сергей. — Только сделать еще не успел. Нынче, как вернемся из Газавата, разорим одну кибитку да на войлоки порежем. Войлочные обода на все колеса поставим. Обовьем и бечевой обмотаем, небось, легче будет.
— Эхма, а ты и впрямь семи пядей во лбу! — обрадовался Егор. — Вот только придумать пока никак не можешь, как нам, несчастным, из ханской неволи сбежать,
— Заткни хлебало, кость бы тебе в горло! — выругался Сергей. — Услышат нукеры — они тебе так убегут, что опять сам в мусульманство запросишься. Тоже мне, беглец.
По ровной дороге вдоль канала пушка покатилась легче. Спустя час пушкари с кулевриной остановились перед полуразрушенной, с оплывшими стенами, старой крепостью с четырьмя башнями. Сергей собственноручно заложил в пушку ядро со взрывателем, навел прицел на левую башню, взял чуточку ниже, боясь промахнуться, и поднес к стволу запальник. Ухнула кулеврина — эхо раскатилось по равнине, дым черным столбом вскинулся над стеной, полетели в разные стороны глиняные осколки Башня развалилась на глазах у всех. И опять перепуганные сановники были в восторге. Хан подозвал Юсуф- мехтера и велел ему одарить пушкарей шелковы ми халатами.
— Ну, мать моя, живи — не хочу! — захлебывался от радости Василек.
И Егор был доволен:
— А что, халат можно променять на мешок риса. Нажраться хоть разок вдоволь
Другие пушкари, подталкивая кулеврину, тоже приговаривали:
— Щедр, однако, царь Хорезма!
— Пошли ему господь Бог счастья да славы!
Сергей ехал впереди рядом с Рузмамедом и Каракелем в свите хана. Возле Чарбага Аллакули-хан приостановил своего коня, подозвал Сергея:
— Завтра выкатывай пушки на Хазараспскую дорогу.
Тут же хан пустил коня рысью, и свита поспешила за ним. Сергей окликнул Рузмамеда:
— Сердар, тебе будто бы спешить незачем. Сейчас распоряжусь да отправимся ко мне...
Сергей поручил Егору к утру все десять пушек вывезти к Хиве, к Хазараспским арыкам, зашел в мастерские, приказал литейщикам до утра изготовить еще десятка три больших ядер для кулеврины. осмотрел арбы, нагруженные боеприпасами, накрытыми шерстяными мешками.
— Утром выеду на большак, к каналу. Жди меня там... — предупредил он Егора
Через полчаса они были в Хиве, на подворье Юсуф-мехтера. Прежде чем подняться на айван, где Татьяна с Меланьей суетились, накрывая на стол. Сергей повел Рузмамеда по двору.
— Тут вот мои пушкари живут. Здесь огород небольшой, сад урюковый. Словом, обзавожусь хозяйством.
Рузмамед, осматривая двор, хмурился. Выговорил наконец:
— Хвастался петух: «У меня, свой сарай, у меня много кур», а все равно хозяин съел петуха, Тебя Юсуф-мехтер тоже съест.
— Эка, друг, обрадовал ты меня! — Сергей засмеялся и повел гостя на верхний айван. Поднимаясь, приговаривал: — У мехтера зубы гнилые, Последние зубы на мне сломает. Да и чего ради он жрать меня станет, когда я ему позарез нужен, как пушечных дел мастер!
Женщины подали еду — огромную чашу с шурпой, лепешки пышные, посыпанные маковым зерном. Ни столе стояла бутыль с самогоном. Сергей налил в пиалушки.
— Ну что, сердар, выпьем за встречу и за поход, чтоб удачно прошел?
— Убери, — Рузмамед поднял обе руки, отстранив питье. — Коран запрещает мусульманам пить вино,
— Запрещает вино, а это чистейшей пробы самогон! — начал настаивать Сергей. — Кара-кель три дня у меня тут был, с удовольствием пил. Вино нельзя — самогон можно. Было бы вино, я и сам бы не стал его пить...
Сергей тремя глотками опорожнил чашку, крякнув, закусил огурцом. Рузмамед решительно отставил пиалу и принялся за шурпу. Ел молча и серьезно, словно исполнял святое дело.
— Тань, может, ты пригубишь? — Сергей подморгнул жене.
— С ума что ль сошел, — беззлобно отмахнулась она. — Нельзя мне.
— Почему нельзя-то?
— А то не знаешь — почему? — она покосилась на живот, хотя под широким платьем беременность ее вов се не была заметной.
— Ну, тогда мы с Малашей. Подойди, старая!
Та и рада стараться. Сама себе налила, чашку перекрестила, буркнула под нос: «Ну, будем здоровы», и выпила, не поморщившись.
— Видишь, —облегченно сказал Сергей, — баба пьет, а ты, Рузмамед, боишься.
— Ай, если Кара-кель пил, давай я тоже выпью.
— Вот это по-нашенски! — обрадовался Сергей и подал сердару чашку. Себе еще налил: — Ну, так за удачу. И чтобы мехтер не слопал меня, как петуха!
