— Никто пока не должен знать о смерти Аллакули-хана, кроме нас троих, — четко выговорил мехтер, и глаза его строго заблестели. — Ни жены, ни сыновья... кроме наследника... Веди меня к усопшему — я должен лично засвидетельствовать его кончину.
Мехтер с постельничим прошли по узкому коридору во двор ханского дома и поднялись на высокий айван. Прежде чем войти в комнату, Юсуф-мехтер остановился и, стараясь быть спокойным, с деланным безразличием посмотрел вниз, где в некотором отдалении стояли белые юрты ханских жен. Женщины, ни о чем пока не подозревая, занимались своими делами. Для полного успокоения их мехтер поклонился, изобразив на лице подобие улыбки, и только потом вошел в прихожую, а из нее в спальню. Аллакули-хан лежал на устланном коврами полу и был накрыт белым саваном. Мехтер постоял у порога, затем тихонько подошел к покойнику и открыл его лицо. Оно было желтым, словно покрасили хной, но в нем застыло властное благородство повелителя. Мехтер вновь накрыл мертвеца и дрожащим голосом распорядился:
— От повелителя не отходить ни на шаг. Сюда никого не пускать. Ни одного слова о его кончине никому... Сейчас я отправлю людей в Хазарасп за Рахимкули-торе...
Спустя полчаса полусотня нукеров, которую возглавил Худояр-бий, уже стремглав скакала вдоль канала Палван-ата к Хазараспу, везя тайное послание. Поздно ночью наследник приехал в Хиву. В тронном зале собралась религиозная знать во главе с шейх-уль-исламом Кутбеддином-ходжой, также были приглашены все находящиеся в тот день в Хиве бии и амалдары. Шейх-уль-ислам возвел Рахимкули-торе на трон, облачил в ханскую одежду, вручил скипетр и зачитал хутбу в величии нового повелителя. Утром с дворцовой стены глашатай провозгласил о кончине Аллакули-хана и вос шествии на престол его старшего сына — Рахимкула, отныне именующегося великим ханом Хорезма.
Русские, находясь в Гульбанбаге, не ведали ни о смерти хана, ни о его торжественных похоронах. О том, что к власти в Хиве пришел новый повелитель, узнали случайно от ханского кучера, вернувшегося из столицы после трехдневной тризны. Кучер также предупредил, что теперь долго придется ждать, пока новый владыка Хорезма пожелает принять их — до окончания траура.
X
В середине декабря Рахимкули-хан собрал первый совет амалдаров. Недавний кутила и женолюб, презиравший шейх-уль-ислама, приняв скипетр повелителя, сразу же увидел свою основную опору в Кутбеддине-ходже. Этот желчный старик теперь не отходил от него, нашептывал сладко: «Слушайся во всем меня, сын мой, и все твои деяния будут услышаны и приняты Аллахом». Кутбеддин-ходжа на совете, как только зашла речь о русском посольстве, злобно выкрикнул:
— Это они, неверные, убили Аллакули-хана! Наш покойный маградит нарушил запрет Аллаха — принял русских, и потому был наказан. Разве могут избежать наказания неверные?!
Амалдары ответили шейх-уль-исламу глубоким молчанием. Рахимкули-хан нахмурился и промолчал тоже. Шейх распоясался еще больше:
— Все болезни и вся скверна заносятся в нашу могущественную страну неверными. Сказано пророком: выжигай их огнем и поражай мечом, но мы забыли эту мудрость. И мы головою платим за наше легкомыслие. Сегодня Аллах покарал одного хана, завтра, если мы не исправим ошибку, он может покарать и ныне восшед-шего на престол Рахимкули. Хан, прикажи казнить русского посланника и всех приехавших с ним! — Кут беддин-ходжа повернулся к повелителю и склонил голову в ожидании единственного и всесокрушающего слова «повелеваю».
Рахимкули-хан нахмурился еще больше, сжал в руке скипетр, но промолчал.
Мгновенно уловив его нерешительность, не очень уверенно, словно предлагая или советуя, заговорил Юсуф-мехтер:
— Ваше величество, отрубить головы русским никогда не поздно, если они и вправду, как считает шейх-уль-ислам, накликали смерть на нашего незабвенного. Но можем ли мы, твои ближайшие советники и слуги, верить в наваждение и колдовство русских? Мы не можем этому верить, ибо русский посол приехал с открытым сердцем от самого ак-падишаха. Русский царь хочет с нами жить в мире. Зачем ему желать смерти ханам Хорезма?
— Ладно, мехтер, я подумаю. И вы тоже все подумайте, как поступить с русскими, — обратился хан к сановникам и заговорил о войне с Бухарой. Какой уже день его тревожили слухи лазутчиков из Бухарского ханства. Эмир Насрулла, принимая русского посланника Бутенева, позволил открыть широкую торговлю русским купцам в Бухаре Когда же они заполонили своими товарами базары и лавки, то английские приказчики, торговавшие от Ост-Индской компании, дабы изгнать русских, вдесятеро сбавили цены на свои товары В это лето русские купцы, подчиняясь низким рыночным ценам, сплошь разорились и отправились в Россию ни с чем. Едва они уехали, англичане вернулись к прежним ценам, а затем подняли их до возмутительных размеров. Теперь началось разорение самой Бухары. Озлобленный Насрулла, чтобы выместить свою досаду, обвинил двух английских офицеров, побывавших в Хиве, в шпионаже и отрубил им головы. Рахимкули-хан, рассказывая об этом сановникам, возмущался:
— Этот толстозадый Насрулла распространяет слух, будто я послал к нему шпионами англичан! Он смеется надо мной, и я проучу этого негодяя! Мы-то знаем истинные цели Насруллы. Он казнил англичан в угоду русским... Чтобы вернуть их купцов на свои базары.
— Воистину так, ваше величество! — подтвердил Кутбеддин-ходжа, — От русских идет все зло! Надо уничтожить их, как поступил много лет назад хан Шир гази с Бековичем!
Сидящие перед ханом амалдары зашевелились, начали переговариваться друг с другом: одни поддержи вали шейх-уль-ислама, другие пока что не решались на это. Рахимкули-хан, закрывая совет, еще раз попросил сановников подумать, как поступить с неверными.
Данилевский, находясь в полном неведении о делах, творящихся за стенами Гульбанбага и в самой Хиве, все же не терял надежды, что кто-то в конце-концов появится и даст ход остановившимся переговорам. Он все время прислушивался к чуткой тишине ханского поместья, то и дело посылал к воротам казаков выяснить обстановку. Казаки же возвращались и докладывали: «Никого нет, кроме нескольких нукеров, кои сторожат ворота». Топографы подали мысль о бегстве, Данилевский обругал их: «Сие слабодушие, господа, — верный шаг к виселице. Если покажешь спину — потеряешь голову».
В холодное декабрьское утро, когда в саду свистел северный ветер, обещая вот-вот принести снег, к дому посольства подъехал незнакомец в шерстяном чекмене и косматой туркменской папахе. Не спеша он слез с ко ня, привязал его к дереву и направился к айвану. Данилевский в окно рассматривал приехавшего и отмечал про себя, что этого высокого рослого господина у него в гостях пока не было. Странным показалось послу и то, что незнакомец приехал один. Пока Данилевский размышлял, кто он и зачем пожаловал, приезжий вошел в дом, поздоровался с казаками и, переступив порог комнаты, заговорил на чистом русском языке:
— Здравия желаю, господин полковник. Прошу про щения, что до сих пор не навестил ваше высокоблаго родие, не было подходящего случая.
— Кто вы? — удивился Данилевский. — У вас такой нормальный русский выговор, что, право, можно поду мать...
— Русский я, — не дал договорить офицеру гость. — Сергеем зовут. — И видя, что ошеломил посланника, уточнил: — Сергей Лихарев, бывший артиллерист, фейерверкер... Дезертир... Бежал с Кавказа в Персию, убил офицера-лекаря за его сучьи повадки... Многим, гад, насолил... Но на мне он осекся...
— Нда-с, любопытно, — смутился Данилевский.— Надеюсь, не для расправы над нами явились сюда?
— Наоборот, господин полковник. Я пришел предупредить, что вас ожидает участь Бековича- Черкасского.
— Нда, — растерялся Данилевский. — И кто же вам об этом сказал? Слухи или, может быть, кто-то из сановников?
— Не обессудьте, господин полковник, но я у них — министр артиллерии, на правах бия, а,
