В сумерках один из дворовых парней принес Сергею пол-лепешки и кисть винограда. Сергей поел и лег на соломе. Утром, чуть свет, его подняли, сняли с шеи колодку и повели со двора в низину, к морю. На каменистой дороге стояло несколько арб, Сергей залез на вторую. Ехали долго, удаляясь все дальше и дальше от залива и селения, и вот взору открылась пойма реки и рисовые поля. Слуги Али-Замана распрягли лошадей и пустили их пастись, Сергея повели на гумно, где обмолачивали рис. Он взялся за вилы и начал разбрасывать солому. Один из слуг тотчас вырвал у него зилы и приказал насыпать е мешки зерно. Лихарев безропотно подчинился. Делал спокойно свое дело, а сам украдкой осматривал прилегающую к пойме реки местность. Всюду за рисовыми полями высились камыши, а дальше простиралась, насколько охватывал глаз, голая равнина, уходящая на север. На востоке были едва различимы отроги далеких гор. Наполнив мешки, Сергей принялся укладывать их на арбу. Он отнес четыре мешка и отметил, что персы совсем не следят за ним: занялись картами. Сели в кружок, ругаются, кричат друг на друга, «Нет, лучшего момента не будет!» — решил Сергей. Он не спеша уложил в арбу пятый мешок, прокрался к пасущимся невдалеке лошадям, поймал одну за уздечку и в следующее мгновение вскочил ей на спину. Сначала поехал медленно, оглядываясь назад. Заехав за камыши, ударил лошадь каблуками в бока и помчался вскачь, С полчаса он гнал коня, не сбавляя его бег, пока не понял, что лошадь — не скаковая, можно ее н загнать. Перевел снова ее на шаг. Ехал и оглядывался. А когда лошаденка отдышалась малость, опять пустил ее вскачь. «Сбежал, сбежал, теперь меня не догнать!» — радостно приговаривал Сергей, но куда ехал, сам не знал.
Сергей ехал по равнине четыре часа. Совсем было уже успокоился, и вдруг со стороны дальних гор увидел отряд всадников. Погнал он лошаденку вскачь, чтобы скорее скрыться, но поздно: увидели его наездники-чужаки, повернули лошадей и бросились в погоню. Измученная лошадь вскоре захрипела и повалилась на бок. Вскочив, Сергей побежал, да далеко ли убежишь на своих двоих! Один из преследователей метнул аркан, и Сергей, как подкошенный, свалился.
III
На пограничной речке Кара-су, разделявшей персидские и туркменские земли, издревле существовал невольничий рынок. Огромный рабат, (Рабат — постоялый двор) куда свозились на обмен и продажу рабы, никогда не пустовал. Набеги туркмен на персидские селения и карательные вылазки персов на туркменские аулы совершались довольно часто, и маклеры никогда не сидели без дела. После каждого налета в Кара-су появлялись родственники угнанных в рабство, заявляли о пропавших. Маклеры тотчас отправлялись в Хиву, Астрабад, находили угнанных, сговариваясь об обмене или возвращении за деньги, платили задаток, назначали время обмена.
Осенью, как только немного спала жара, в Кара-су с плененными персами приехали хивинские туркмены. Привезли закованных в цепи человек сто — мужчин, женщин, детей. Пленников сопровождали сердары Рузмамед и Кара-кель с молодыми джигитами. Впрочем, и сами сердары не были старыми. Рузмамеду — лет двадцать семь, а Кара-кель года на два моложе. Оба высоки ростом, костисты, длиннолицы, в богатых светло-коричневых чекменях из верблюжьей шерсти, в косма тых папахах и желтых хромовых сапогах. У обоих аккуратно подстрижены черные, полумесяцем, бородки. Оба царственно спокойны, полны достоинства и превосходства перед другими. Под ними — красивые скакуны-ахалтекинцы с огненными глазами и грациозно выгнутыми шеями. Персы, курды, прибрежные туркмены со Страхом и почтением взирали на них, пока шел обмен и торговля пленными.
Поручив слугам заниматься делом, сердары с не сколькими телохранителями зашли в чайхану. Только расположились на тахте, как к ним подсел маклер по имени Ханам, хорошо им знакомый пройдоха.
— Рузмамед, и ты, Кара-кель, да простит меня Аллах, но я не знаю, к кому из вас прежде всего обращаться: оба вы — барсы, один другого сильнее и благороднее,
— Говори, с чем пришел, — недовольно отозвался Рузмамед. — Зачем лебезишь, как маймун? (Маймун — обезьяна)
Ханам на мгновение сник, словно бы обиделся, но тут же заговорил еще медоточивее:
— Да будет известно моим могучим барсам, что попусту Ханам-ага разговоры не заводит. Хочу сообщить вам, что у одного здешнего бая появился русский солдат, сбежавший от персов. Бай хотел его вывести на базар и продать, но я шепнул ему, чтобы подождал вашего приезда. В прошлый раз, Рузмамед, ты говорил мне, будто бы хивинскому хану нужен пушкарь.
— Да, помню о таком разговоре, — подтвердил Рузмамед и посмотрел на Кара-келя. Тот спросил:
— А далеко сейчас этот солдат?
— Да не далеко, рядом. Если сладим в цене, то я покажу, Я бы мог этого русского привести сюда, да боюсь, персы донесут о нем русскому капитану на Ашур-ада. (На острове Ашур-ада в Астрабадском заливе находился русский морской порт.) Тогда русские власти могут потребовать его назад.
— Ладно, не пугай и не набивай цену. Поехали! — Рузмамед слез с тахты и направился к лошадям. За ним последовали Кара-кель и маклер.
Спустя час они были у бая, кибитки которого стояли на взморье. Сергей Лихарев, грязный к обросший, весь в ссадинах, сидел прикованный к териму, (Терим — решетчатый остов кибитки) на цепи, как злой пес. Увидев, что к нему направляются хозяин и три богато одетых человека, приподнял голову, бросив на гостей недобрый взгляд, но все же встал. Рузмамед рукояткой камчи небрежно дотронулся до разодранного халата Сергея, затем тронул его подбородок.
— Убери кнут, кость бы тебе в горло! — выругался Сергей, гневно сверкнув глазами.— Сволочи, вы продаете меня из рук в руки, но учтите, душу я свою не продал. И не продам!
Сергей высказал все это на татарском языке, что немало удивило сердаров.
— Он мне нравится, — сказал Рузмамед, посмотрев на Кара-келя.
— Да, этот солдат еще не стал рабом, — согласился Кара-кель и спросил: — Ты пушкарь?
— Хоть бы и пушкарь. Ну и что!?
— Нам нужен пушкарь. Если ты будешь подчинять ся нам, с твоей головы не упадет ни один волосок!
— Подчиняться я никому не собираюсь! — заорал Сергей. — И вообще на всех вас плевать хотел, кость бы вам в горло!
— Сколько ты хочешь за русского? — спросил Рузмамед у бая.
— Сто тилля дадите, я буду доволен. — Бай смущенно опустил голову, запросив вдвое больше, чем за обыкновенного раба-перса.
Туркмены переглянулись, но промолчали, подумав, что при русском солдате торговаться было бы грех. Сердары ушли в кибитку, уплатили за раба, потом переодели его в туркменскую одежду, посадили на верблюда и поехали в Кара-су.
Сергей, навидавшийся за эти дни всякого, быстро свыкся с новым своим положением. О сказочной Хиве он слышал еще мальчишкой. И сейчас, раскачиваясь на верблюжьем горбу, думал: «Хуже, чем было, не будет, раз хивинскому хану пушкарь понадобился!»
Ехали без остановок до вечера. В сумерках осадили верблюда, расстелили сачаки и разложили снедь. Возле каждой скатерти сели по шести-восьми джигитов. Сердары ужинали отдельно. Сергея же усадили рядом о собой. Ели из одной чашки: макали в нее куски чурека, обжигая пальцы, поругивались. Сергей основательно освоился в обществе кочевников. Сначала помалкивал, лишь сопел, пережевывая пищу, затем осмелел:
— Ну, нехристи, кость вам в горло! Неужели в Хорезме деревянных ложек нет?! У нас в Расее ложками хлебово едят. Тоже, как и вы, едят из одной чашки, но ложками!
— Теперь ты тоже будешь по-нашему есть-пить, — ровно, без малейшей обиды, сказал Рузмамед. — Ложки не будет, водки не будет, русской бабы тоже не будет. Будешь с пушкой спать. Если веру нашу примешь — хан Аллакули разрешит тебе взять в жены сартянку, С ней ты познаешь верх блаженства... — Рузмамед и Кара-кель засмеялись,
— Обойдусь как-нибудь, — глядя с недоверием на хохочущих сердаров, отозвался Сергей и озорно
