— Какое приглашение?
— Ах, вы не одна,— сожалеет ученый.— Ну, ничего, ничего... Мы и кавалера вашего пригласим.
— Позвольте, почему кавалера? Он мой товарищ и такой же, как и я, член литобъединения, — вдруг возражает Тоня.— Правда ведь, Марат?
— Зачем раздумывать? — вмешивается в разговор Луговой.— Это же прекраснейший человек. И потом — кто! Сам Кияшко. Идемте, идемте... Уверяю вас, надолго вам запомнится этот вечер.
Ресторан на центральной улице. В призрачном освещении вечера белеет снег на деревьях и на обочинах тротуаров. Озябшие двухэтажные дома утопают во мраке. Желтые, слабо освещенные окна домов, словно дремлющие глаза огромных животных. А посреди этого вечернего полумрака зеленым огнем горит неоновая надпись над рестораном: «Хурангиз».
Мы идем к ресторану. Луговой как вывел нас под ручку, так и шествуем: он между мной и Тоней, а минералог, по имени Леонид Иннокентьевич, пристроился к ней сбоку. В общем, если разобраться: зажали Тонечку эти два хлыща с обеих сторон, я на отшибе. До чего же сообразительная публика! Оба невероятно внимательны к Тоне. Предупреждают каждый шаг, чтобы, упаси бог, не поскользнулась. Можно подумать, не с девушкой идут, а хрустальный графин с каким-нибудь крепким напитком несут. А меня вовсе не замечают, для них я не существую.
Входим в вестибюль. Народу не слишком много. В глубине зала играет оркестр. Тоня подходит ко мне:
— Марат, помоги раздеться...
— Что вы, что вы, Антонина Сергеевна! — бросается к ней режиссер.— Позвольте я!
Сняв с девушки пальто, отдает швейцару, берет номерок. А я стою, словно кипятком ошпаренный. Не ругаться же с ним.
— С меня причитается,— небрежно говорю я Луговому и беру Тоню под руку.
— За что? — удивляется он.
— За то, что выполнили мои обязанности: помогли ей раздеться...
— Браво, браво, солдат, — говорит Кияшко. Он входит в зал первым и приглашает к столу. — Прошу- с...
Оркестр шпарит фокстротик «Мишка, Мишка, где твоя улыбка!». Перед полукруглым оркестровым возвышением танцуют пары. Некоторое время молча взираем на танцующих, затем Луговой тихонько обращается ко мне.
— Позвольте пригласить вашу даму?
— Пожалуйста,— соглашаюсь я и вижу, как у Тони поджимаются губы.
— Марат, ты что? — спрашивает Тоня. — У тебя какие-то особые права на меня?
Луговой посмеивается. А Кияшко тотчас овладевает вниманием Тони.
— Молодо-зелено, — говорит он полушутя-полусерьезно и подает ей меню.— Прошу вас, Антонина Сергеевна, посмотрите — чего бы нам хорошенького заказать?
— Ну что вы, Леонид Иннокентьевич,— смущается Тоня.— Смотрите сами. Мне безразлично.
— Не скажите, не скажите,— возражает он мягко и вкладывает ей в руки меню.— Я, например, икорку паюсную, можно салатик столичный. Следуйте моему примеру, не пожалеете...
Тоня беспомощно смотрит на меня. Наверное, сейчас она нуждается в какой-то деликатной поддержке, но я не нахожу никаких слов и только скептически ухмыляюсь. Тогда она спрашивает меня:
— Марат, а ты что будешь?
— Икорку тоже, разумеется,— подсказывает Луговой. — Солдатики, они годами ее не видят.
— Я закажу себе сам. Зря хлопочете,— говорю я насмешливо.
— Но это не мы хлопочем,— говорит Кияшко.— Это Антонина Сергеевна о вас беспокоится. И вообще, я попросил бы вас немножко расслабиться. Не надо пыжиться. Тут все свои, все из одного теста. Единственно, что вам угрожает, это... Вон видите двух офицеров? Они как-то косо посматривают в вашу сторону. У вас есть увольнительная?
— Есть,— отвечаю я и думаю: действительно, чего это я петушусь? Все-таки, как ни говори, а мама права. Во мне течет ревнивая восточная кровь. Надо усмирять ее, иначе она ударит в голову.
— Марат, так я заказываю красную икорку и салат. Согласен? А горячего что? — спрашивает Тоня.
— Выбирай на свое усмотрение. Чего себе, то и мне.
Спустя час мы спокойно ужинаем. Ничего особенного не произошло от того, что я смирил в себе ревность. Просто я стал меньше смотреть на Тоню, и она постепенно увлеклась полуинтимной беседой с ученым. Лал, гранат, малахит и двусмысленные улыбочки. Луговой тоже не теряется. Едва оркестранты берутся за инструменты, он тотчас ведет Тоню на круг и вальсирует с ней. И тоже что-то ей говорит, отчего Тоня смущенно смеется. Эти многомудрые талантливые ловеласы делают все, чтобы взорвать меня. Вот режиссер принялся льстить...
— Милая Тонюшка... Да ей богу, вы не знаете себе цены. Вы могли бы сыграть любую заглавную женскую роль в репертуаре моего театра. Такая обаятельная внешность может пленить самого тонкого ценителя классической красоты....
— Адам Яковлевич, зачем вы так льстите? — не очень уверенно обижается Тоня.
— Это не лесть, Антонина Сергеевна,— подхватывает, прожевывая пищу, Кияшко.— Как-нибудь, когда мы останемся с глазу на глаз, так сказать наедине...— И он выразительно смотрит на меня и вновь двусмысленно улыбается Тоне.
Тоня зарделась. Смущена вконец, вот-вот расплачется. Ну, знаете: кажется, всему есть предел.
— Тонечка, мне пора,— говорю я и смотрю на часы.
— Как! Уже? — удивляется она, и я вижу, как не хочется ей покидать это теплое уютное местечко.
— Впрочем, ты можешь оставаться...
— Ну, нет, Маратик. Мы уйдем вместе,— тотчас поднимается она.
— Но до отхода поезда всего двадцать пять минут!
— Тогда поторопимся. Мужчины, что же вы сидите? Я кладу деньги на стол, и мы с Тоней, а за нами и
Луговой, спешим к раздевалке. Кияшко ведет расчет с официантом. Он догоняет нас уже на улице. Я понимаю: если сейчас не побегу во всю мочь, то обязательно опоздаю на поезд. Но до чего неприятно оставлять Тоню с этими двумя подвыпившими мужиками.
— Тоня, провожать меня не надо...
— Марат, но как же так? Ну, погоди... Дай я тебя поцелую.
Поцелуй Тони оправдывает ее легкомысленное поведение. Мне становится легче, и я в порыве благодарности говорю:
— Друзья, не в службу, а в дружбу, проводите Тонечку до общежития... А пока до свидания, Адам Яковлевич... Завтра замполит пришлет за вами машину. Будьте дома... До свидания,— подаю я руку Кияшко и вдруг забываю его имя и отчество. А, была не была, подумаешь, ученый! Говорю с какой-то лихостью: — До свидания, Лал Малахитович!
Ухожу в темноту ночи и слышу звонкий смех Тони и раскатистый басок Лугового.
9.
Луговой на следующий день должен был приехать на занятия драмкружка, но почему-то не явился. Замполит отправлял за ним машину, а его не оказалось дома. Может, продолжают пировать? И Тоня вместе с ними? Позавчера я пытался дозвониться до пединститута. Коммутатор постоянно занят. И я на следующий день был вновь у телефонисток. Встретила меня Маша Михайлова:
— А! Старый знакомый! Все еще продолжается ваша любовь?
— По-моему, да. Но если не прибавить огня, может и погаснуть.
— Есть такие опасения? — смеется Маша.
