сбудется».
Ермолов со своими свитскими выехал из Тифлиса в мае, когда от князя Мадатова пришла весть, что обстановка в ханстве более чем благополучная. К свите командующего присоединились Устимович и пожалованный в звание коллежского асессора Грибоедов. Генерал обоим обещал показать красоты земного рая: печальный замок Нухи и солнечные долины Ширвана, бесподобный город-крепость Фитдаг, прилепившийся на вершине горы, и древний городище Бердаа. Командующий, как мог, скрывал истинную цель своей поездки - знал, что его действия придутся кое-кому не по душе. Не лучше ли, если летний поход будет выглядеть красивой увеселительной прогулкой?
Дорогой через Кахетию, которая в мае цвела всеми прелестями, на какие щедра природа в этих краях, Ермолов то и дело показывал Грибоедову прелестные уголки, поляны, усыпанные маками и ромашками, развалины древних крепостей. Иногда кавалькада сворачивала с дороги, осматривала каменные стены и бойницы древних сооружений. Но на уме у Ермолова было совсем иное. Он с досадой думал: «Брать и обращать в свои порядки мы научились, но управлять — боже упаси... Бездари и плуты!»
В Нухинском дворце — великолепнейшей архитектурной жемчужине Кавказа, где Грибоедов восхищался мастерством зодчих, вовсе не думая о том, что плиты дворца окрашены кровью павших, — командующий принял решение перевести здешнего коменданта Старкова в Ширван.
— А что с Высоцким, ваше высокопревосходительство? На повышение стало быть? — полюбопытствовал Старков,
— Выси необъятны, майор, — с усмешкой отозвался генерал. — И все стремятся к всевышнему,
Командующий сбил с толку нухинского коменданта, а у господ свитских вызвал своим каламбуром угодливый смех.
Спустя несколько дней в Старой Шемахе, когда офицеры собирались на охоту и зашли к Ермолову, он любезно отказался:
— Нет, нет, увольте, господа. Поезжайте без меня.
Проводив их, командующий вызвал Высоцкого. Желтобровый офицер с морщинистым лицом вошел и остановился на пороге. Ермолов, не приглашая его сесть, сказал весело:
— Ну и задал же ты мне хлопот, комендант. На Мадатова клевещешь, тать. О каких-то трехстах дворах бормочешь?
— Простите, ваше превосходительство, но донос мой есть суть правды.
— Ну вот, пожалуйста, — засмеялся Ермолов, сухо поблескивая глазами. — Заговор налицо. Придется тебе, Высоцкий, сдать комендантство майору Старкову, - Ермолов посмотрел на тучного, с одутловатыми щеками Старкова, который сидел в кресле у окна. Тот вскочил и отчеканил хрипло:
— Рад стараться, ваше высокопревосходительства.
— Сядь, — сказал командующий. — А ты, Высоцкий, сегодня же приступай к сдаче дел.
— Ваше высокопревосходительство! Да за что же?
— Прочь, каналья! — рявкнул командующий, и лицо его запунцовело. Видно, трудно ему далась игра в вежливость.
Высоцкий выскочил.
Подумав, Ермолов взглянул на штабного офицера?
— Подготовьте также приказ об отстранении Ладинского от командования полком и назначении командиром 1-го карабинерного полковника Муравьева.
— Слушаюсь, Алексей Петрович!
— О приказе Муравьеву пока не сообщайте, скажем позже. А Ладинский пусть приготовится к сдаче.
— Слушаюсь.
С каким удовольствием командующий расправлялся теперь со своими немощными врагами, кои пытались очернить Мадатова, а следовательно, и его самого — наместника Кавказского края, генерала от инфантерии, многоуважаемого Алексея Петровича Ермолова!
Он долго еще не мог успокоиться, мысленно вел борьбу со своими противниками. Подозревая, что некоторые офицерские чины на стороне Высоцкого, он распорядился сменить состав комендантства и таможни. Затем вызвал Махмуд-бека — одного из влиятельных богачей Старой Шемахи — и в короткой беседе вынудил его написать донос на коменданта Высоцкого. Грубое обращение, взятки и прочие грехи пали на голову бывшего коменданта Ширвана — вряд ли ему отделаться от офицерского суда: сиди и жди подлейшей участи.
С возвращением свитских с охоты Ермолов переменился. Куда делась его прежняя суровость! Был он со всеми вежлив, играл в вист, много шутил, выдавая анекдоты и каламбуры, и уж совсем не хотел говорить о делах и политике, будто они его вовсе не касались, Когда командующему доложили, что к нему приехали, какие-то киргизы и просят принять их, он выпроводил, адъютанта за то, что отвлекает его от игры в бильярд пустячными разговорами.
Адъютант удалился и до самого вечера не тревожил генерала. Но едва кончилась долгая утомительная игра, вновь напомнил:
— Алексей Петрович, смею доложить, что приезжие с того берега. Хан какой-то. Не то Хият, не то Каят...
— Кият! — тотчас догадался Ермолов. — Так чего ж ты мне сразу не сказал?
— Но, Алексей Петрович, Вы не захотели слушать.
— Веди. Пригласи ко мне. Хотя нет, погоди. Сюда не надо. Накройте столы у Старкова, встретим, как подобает.
В сумерках на комендантском дворе, у крыльца большого белого дома е жестяной крышей, заиграл оркестр. Собрались свитские, войсковые офицеры, приглашенные на ужин. В низком, но просторном помещении, — раньше в нем жили солдаты, — поставили столы и скамейки для гостей.
Туркмены приехали вчетвером: Кият-хан, Таган-Нияз в двое слуг — Атеке и Абдулла. Вместе е ними штурман Баранов.
Ермолов самолично встретил гостей. Стоя со свитскими во дворе комендантства, он по-дружески обнял Кията, а с остальными поздоровался за руку. Примеру генерала последовала и его свита.
Командующий с самой весны ожидал встречи с Киятом. Хотел отблагодарить его за спасение моряков у себя, в Тифлисе. Намеревался устроить пышный прием, дабы заслуги туркмен, а равно и восточная политика Ермолова, проводящаяся столь успешно, были услышаны в Санкт-Петербурге и отмечены в печати. Но Кията в Тифлисе он не дождался. Пришлось чествовать его здесь, в захолустном городке. Генерал, однако, надеялся, что и отсюда изойдут слухи, долетят до самой столицы.
Господа и гости уселись за длинным столом, заставленным восточными яствами. Ермолов провозгласил тост за героический поступок Кията и его соплеменников. И, едва выпили, обратился ко всем:
— Каково, господа, а?! Корабль разбился: морякам русским грозит явная смерть, а наш уважаемый Кият-ага уже тут как тут!
— Браво, хан!
— Кияту тост!
— Слово Кияту! — понеслись голоса.
Ермолов попросил Кият-хана сказать несколько слов господам.
Кият встал, оглядел всех прищуренными глазами — при свете огня видел плохо, и высказался скромно:
— Служба моя государю велит мне исполнять мои обязанности с честью. Буде не приду я вам на помощь, то какой же я подданный ак-патши?!
Офицеры с восторгом соединили бокалы. И едва Кият сел, командующий велел сказать что-нибудь штурману, Тот извинился, достал из бокового кармана лист бумаги и подал Ермолову:
— Не сочтите за дерзость, ваше высокодревосходительство. Мной написано свидетельство о героических действиях Кият-хана, которое я вам и вручаю.
— Молодец, моряк, — с чувством отозвался Ермолов и взял бумагу. — Я отмечу твой доблестный поступок.
Ужин прошел весело. Гости понравились офицерам. А на следующий день Ермолов принял Кията в
