воинам взять с собой по порожнему мешку. На вопрос: «Для чего нужны мешки?» — полководец не ответил и посоветовал не задавать глупых вопросов. Теперь, глядя на мешки, сарбазы строили самые нелепые догадки. Наиб-ос-Салтане слышал их разговоры, однако твердо решил, что говорить, куда и зачем идет войско, пока что рано.
Снова горели костры. Но на этот раз не было шуток. Спать легли в полночь. На рассвете — опять в седла. Восточной стороной прошли мимо древних стен. Плач шакалов доносился из развалин и нагонял на сарбазов тоску.
Еще четверо суток тряслись в седлах и на верблюжьих горбах каджары. Местность у Балханских гор оказалась на редкость пустынной. И дальше, к морю, тоже тянулись безжизненные степи. Изредка, завидев чабанскую чатму с бродящими поодаль овцами, десятка два-три всадников скакали туда и пригоняли овец. Кочевники каким-то чудом узнавали о приближении персиян и заблаговременно, сняв кибитки, угоняли скот подальше в пески.
Последний привал Бедиуз-Заман сделал на колодце Сегрешем. Здесь удалось захватить большую отару овец, пригнанную чабанами на водопой. Ночью в стане персиян было шумное веселье. Поутру, одолев последние два фарсаха между гор и берегом моря, вышли они к Вознесенскому укреплению. Сразу, как выскочили не гребень горы и остановились над котловиной, Наиб-ос-Салтане, прерывисто дыша, воскликнул:
— Вон оно, исчадье ада!
Бедиуз-Заман окинул жадным взглядом Красноводскую бухту и, увидев большой белый крест возле самой воды, привстал на стременах. Весь отряд остановился и, угрожающе ропща, принялся рассматривать русский лагерь. Возле креста стояло несколько туркменских кибиток, а в море — у самого берега — два киржима. Иомуды, увидев неожиданных гостей, тащили детей. Бедиуз-Заман вздрогнул, натянул уздечку. Конь затанцевал под ним.
— Именем шахиншаха! Да восславит деяния наши! Приказываю разбить крест свиноедов, камни от креста сложить в мешки! Милость хакима будет к тому, кто привезет в Астрабад камней больше других! Бисмилла!
Конники с гиканьем ринулись в низину, к морю. Не прошло и часа, как русский крест был повален и разбит на части. Персы дробили его на мелкие куски и набивали камнями мешки. Занятые «богоугодным» делом, они даже не обратили внимания на туркмен, которые едва успели сесть в киржимы и теперь спешно удалялись от берега.
На Челекене в те дни царила знойная тишина. Люди почти не выходили из кибиток или сидели в тени на кошмах, пили чай. Даже солеломщики и пшеновары, кому Кият-хан перед отъездом наказал заготовить побольше соли и нефтакыла на продажу, не рвались к работе. Целыми днями они торчали возле кибиток: играли в дуззум. Сюда же каждое утро приходил и Кеймир. Он тоже мостился в холодке и целыми часами, склонившись, сидел, обдумывая каждый ход.
Батраки первыми узнали о нападении персиян на крепость. В полуденный час, когда они сидели кучкой, к берегу причалил киржим, и подошедший яшули сказал:
— Парни, не вовремя развлекаетесь. На Красной косе гуляют каджары. Людей бьют, в плен уводят, скот забирают. Русский крест разбили.
Они мгновенно собрали дуззум, принялись расспрашивать: откуда взялись персы, кого ограбили, сколько их. И когда яшули сказал, что их больше трехсот человек, челекенцы присмирели. Начался было ропот: «Что поделаешь — много их, да и Кият-ага нет». Кто-то предложил идти к Булат-хану. Но большинство обратили взоры на Кеймира: батраки на него больше надеялись, нежели на старейшин.
— А не скажешь, какой дорогой они пришли? — спросил Кеймир.
— Как не скажу? Скажу, пальван. Хивинской дорогой они пришли,
— Значит, и обратно по ней пойдут, — заявил с уверенностью Кеймир и предложил: — Если сядем, не теряя времени, в киржимы и отправимся к Махтум-Кули-хану, то можно будет встретить рейятов.
Совет пришелся всем по душе. Тотчас договорились плыть на пяти киржимах — пять всадников в каждом. Те, у кого были свой конь и оружие, бросились готовиться в дорогу. Кеймир в какой уж раз пожалел, что нет своего скакуна, но подумал и решил — Махтум-Кули-хан даст на время.
Наспех пальван простился с матерью. Прижав к груди сына, сел в парусник и направился к южной косе острова, где договорились собраться. Когда он подвел киржим к берегу, все уже были в сборе. Тотчас завели в парусники коней, сами сели и отправились в Гасан-Кули. Толпы островитян — старики, женщины, дети — провожали воинов, стоя на берегу.
В пути были три дня. На четвертый вошли в залив.
Остановились у кочевья, вывели из киржимов лошадей, сразу отправились к хану. Подошли к белой кибитке. Кеймир окликнул хозяев. Сначала из соседней юрты выглянула женщина, затем вышел седобородый Ораз-ага, отец хана. Кеймир подошел ближе:
— Салам-алейкум, яшули, мир дому твоему. Все ли у вас благополучно?
— Слава аллаху, сынок, все хорошо. Только сына дома нет. Ты-то кто такой будешь?
Кеймир назвал себя и объяснил, по какому делу приехали челекенцы. Яшули сразу оживился, глаза заблестели. Сказал торопливо:
— К Махтум-Кули еще вчера утром от гокленов Алты-хан прискакал. Сказал, что беглер-бег отправился на Красную косу. Сын сразу поднял джигитов, поехал следом. Ты, сынок, веди своих людей к Мисриану — там и найдешь моего сына.
— Яшули, даю тебе в залог свой киржим... Дай мне твоего коня, чтобы я мог ехать!
Ораз-ага оценивающе взглянул на челекенцев, чуть-чуть нахмурился и стал отвязывать стоявшего у агила скакуна.
— Для доброго дела, сынок, ничего не жалко. Пусть сбережет аллах тебя на моем скакуне. Только поезжай быстрей. Дорогу на Хиву знаешь?
— Знаю, яшули. Спасибо за коня. Всю жизнь буду молиться, чтобы аллах продлил твои дни в этом мире! — Кеймир пришпорил скакуна и поскакал по дороге к Атреку. Отряд помчался за ним. Скоро всадники скрылись вдали за густыми метелками камыша.
В полночь достигли колодцев Даш-Берден и не нашли здесь ни людей, ни человеческого жилья. Оставшиеся в живых кочевники после нашествия персиян сняли свои кибитки и удалились в неизвестном направлении. По всему было видно, что каджары тут похозяйничали как следует. Всюду валялись бараньи кости, воняло падалью, и поодаль выли шакалы: всадники не вовремя потревожили их — в самый разгар пиршества. К развалинам Мешхед-и-Мисриана челекенцы ехать ночью не решились.
Чуть развиднелось — поднялись на ноги, стали оглядывать местность. С кургана было видно на много фарсахов вокруг. На востоке лежала зеленая равнина, на западе синели стены древней столицы Дахистана.
Кеймир предложил заехать з Мешхед-и-Мисриан, но сначала надо поесть и выпить по пиале чая. Курбан — близкий друг пальвана — и еще несколько батраков тотчас, надергали сухих стеблей евшана, развели огонь и поставили кумганы с водой.
Отворачиваясь от едкого, горьковатого дыма, Кеймир вдруг увидел идущий с востока караван. Длинная цепочка верблюдов пока была едва заметна, но угадать было нетрудно, что караван идет к морю. Кеймир выпрямился, стал пристально вглядываться вдаль. Друзья пальвана, заметив что он чем-то заинтересован, тоже вскочили на ноги.
— Неужто персы? — проговорил Курбан.
Никто не подтвердил его предположения. Все смотрели в ту сторону, откуда выплывало огромное солнце и приближался караваи верблюдов.
— Сто с лишним инеров, — опять нарушил молчание Курбан.
— Нет, это не каджары, — уверенно выговорил Кеймир. — Это — купеческий караван. И как мне думается, купцы едут из Ахала.
— А может, с Мургаба? — высказался кто-то еще.
— Разница в том небольшая, и те и другие туркмены, — озабоченно сказал Кеймир. — Беспокоит меня, как бы купцы вместе со своими верблюдами и товарами не попали в руки каджаров. Я думаю, надо предупредить торговцев об опасности.
Не раздумывая больше, Кеймир оставил на кургане половину отряда, с остальными двинулся
