гвозди, проволока, соль говорили о том, что центр атрекцев вступил в пору процветания. Люди уже поговаривали о постройке домов на сваях, но пока что не решались: хоть и велика сила на Атреке, но кто знает, может быть, опять придется сниматься с места, если налетят каджары.
Караванщики из Ахала и с берегов Мургаба, отдохнув после долгого пути и волнений, причиненных сражением с каджарами, тотчас приступили к товарообмену. Порядка придерживались такого же, как если б торговали в Гурьеве, Астрахани или Саратове. Только пошлин пока что не было, хотя и наставлял Кият-хан своего верного помощника Махтум-Кули-хана, чтобы торговля велась, как и везде.
Под навесами два дня царило оживление. Купцы взвешивали и сдавали шерсть, обменивали на казаны и чаши ковры и хивинские шубы. Гости посещали кибитки гасанкулийцев, пили чай и вели толки о торговле. Караван-баши Сапар-ага, сотник Дурды-сердар из Мары и еще несколько знатных гостей пребывали в кибитке Махтум-Кули-хана.
— Не ожидал я увидеть у вас такое, — признался Сапар-ага. — Ехал и побаивался; как бы не вернуться со своими товарами обратно. А тут, оказывается, не хуже, чем на волжском мейдане. Я ведь два раза ходил с караванами в Астрахань до того, как Мухаммед-Рахим-хан закрыл нам пути в Русею.
— Что и говорить, — недовольно отозвался Махтум-Кули-хан. — Один аллах знает, что там у вас делается в Ахале да на Мургабе. И на Лебабе, говорят, туркмены тоже не хозяева.
— На Лебабе хозяйничают слуги эмира Хайдара, — сказал Сапар-ага. — На Мургабе — сам шайтан не разберется. Вот Дурды-сердар лучше меня знает. Пока он вел свой караван к Дуруну, где произошла наша с ним встреча, его несколько раз останавливали то хивинцы, то бухарцы. Дурды-сердар наверно понял, кто из них повелевает на Мургабе.
Дурды-сердар вяло улыбнулся, покачал головой:
— Мухаммед-Рахим и вмир Хайдар, как два шакала, делят наше добро и земли. Хивинцы теперь посильнее. Совсем уже вытеснили бухарцев.
— А что же туркмены?
— Ай, разве поймешь... Одни — на Хиву, другие — на Бухару, а все больше каждый о себе думает.
— Поневоле вспомнишь наших мудрецов, — после непродолжительного молчания сказал Махтум- Кули-хан. — И Фраги, и Сейиди, и все другие наши великие поэты постоянно говорили о разобщенности племен и призывали к объединению. Да что там. Даже русский полковник Муравьев и тот заметил нашу слабость. Вместе, говорит, вы большая сила, но порознь — каждый из вас слаб.
Когда купцы стали не спеша собираться в обратный путь, Махтум-Кули-хан позвал всех на той. Между кибиток, словно снег, забелели кошмы. Иигиты и торговцы усаживались кружками. Им стелили сачаки, ставили чаши с шурпой и жареным мясом, несли верблюжий чал, кипятили и подавали в фарфоровых чайниках чай. Напротив хана устраивался с дутаром бахши. Махтум-Кули-хан приглашал гостей, чтобы подсаживались поближе. Алты-хан, Сапар-ага, Дурды-сердар, Кеймир сели рядом с ним. И он, когда люди немножко освоились, велел бахши петь.
Может быть, хан предупредил бахши, чтобы пел о согласии и дружбе, а может, бахши и сам понял, какие песни сейчас нужны. Зазвучала знакомая с детства мелодия, и над степью понеслась песня Фраги:
Воздвиг туркмен твердыню и создал волю. Никакой враг не сможет взять эту крепость, Стоят войска туркмен — сто тысяч копий. Мечи у них подобны мечу зюльфикару.
И у хозяев, и у гостей сердца переполнялись гордостью. В глазах — преданность и восхищение, будто никогда не было распрей у племен, никто не ссорился и не обижался на другого.
В перерывах между песнями бахши Махтум-Кули-хан, продолжая развивать мысли о союзе туркменских племен, сказал уверенно:
— Если осенит нас аллах своей милостью и если урусы окажут покровительство, Кият-ага сумеет всех примирить. Единое государство туркмен думает сделать наш хан.
Гости соглашались, однако мало верили в успех Кият-хана: слишком много было препятствий. И первое — текинцам надо было выйти из подчинения Хивы, а племенам Лебаба — освободиться от ига бухарского эмира.
Потом заспорили о государстве, стали выяснять, каким оно должно быть. Махтум-Кули-хан заговорил о законах и пошлинах, Алты-хан тут же начал возражать:
— Нет, дорогой хан, хоть убей меня, но я не могу понять — к чему пошлины! То, что Кият-ага решил объединить все туркменские племена — это я понимаю. Это правильно. Но зачем с них брать пошлины?
— Наука о пошлинах — сложная, Алты-хан, — с некоторой напыщенностью отозвался Махтум-Кули- хан. — Государство без пошлин существовать не может.
— Почему не может? — не утерпев, спросил Кеймир.
— Потому что все должны одному подчиняться; только тогда будет согласие между всеми.
— А пошлины при чем?
— Вах, люди! — хлопнул себя по лбу хан. — Деньги казне нужны. Много всякого надо купить. Хлеб надо? — Надо! Сукно, бумазею надо? — Надо! Оружие надо? — Надо!
— Но разве все это каждый купить себе не может?— опять спросил Алты-хан.
— Каждый себе покупать, каждый себе торговать, каждый за себя воевать — какое же это государство будет? — опять принялся объяснять Махтум-Кули-хан. — Поверьте мне, если третью часть дохода от проданных товаров вы отдадите в общую казну, вам же лучше будет, Кият-ага говорит — это государственная политика. С него ведь урусы пошлины берут. Они — с него, он — с нас. Это и есть политика. И не Кият эти пошлины придумал. А если ты, Алты-хан, или ты, Кеймир, захотите продать чего- нибудь урусам, то без Киятова ярлыка они не возьмут у вас ничего: ни соль, ни нефть, ни ковры. Такой уговор у нас с русскими купцами.
— Русские не возьмут, персы возьмут, — спокойно возразил Алты-хан.
Махтум-Кули и на это припас ответ. Сказал, усмехнувшись:
— Персам сюда теперь дорога закрыта. Ярмол-паша приказал у острова Ашир-ада держать корабли. А в Астрабад поедешь после мисрианской стычки — назад не вернешься.
Кеймир рассудил:
— Значит, Кият-ага решил за счет батрацкого пота богатеть?
— Пальван, зачем плакать раньше времени? — пристыдил Кеймира хан. — У тебя свой киржим. Тебе горевать не придется. — Подумав, Махтум-Кули добавил: — . И вам, — он посмотрел на текинцев и гоклена, — бояться не надо. Если признаете Кията — друзьями его будете. А друзей Кият-хан ценит.
Гости задумались, и Махтум-Кули-хан сказал музыканту:
— Эй, бахши, разговорам конца нет. Начинай-ка новый дестан.
Бахши взял в руки дутар, уселся поудобнее и ударил по струнам. Звонкий его голос полетел над тельпеками.
Челекенцы отправились в обратный путь, когда закончился той. Возвращались все целыми и невредимыми, везли с собой пленников. Веселье продолжалось и в море: пели, рассказывали всякие небылицы и хвастались проявленным в бою геройством,
Кеймир в пути подсаживался к связанному Мир-Садыку, заводил разговор о ЛеЙле. Перс рассказывал обо всем, что интересовало пальвана, но отвечал на все подавленным голосом: знал — быть ему в плену до самой осени. Раньше этого времени паломники из Мешхеда не вернутся. Лейлу не украдешь. Махтум-Кули до пиршества, устроенного в честь победы, отправил одного персиянина в Астрабад с письменным условием о
