день из Манглиса был вызван Муравьев. Генерал не сказал ему, что за ним установлена слежка, что есть какое-то указание насчет его персоны, а только предложил взять из полка две роты и отправиться в Караклис. Муравьев попытался выяснить, отчего столь спешные и неотвратимые меры, но Ермолов только вздохнул и отвел взгляд:

— Выполняйте приказание, полковник!

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! — с нескрываемой обидой произнес Муравьев и повернулся, чтобы уйти.

— Постой! — хмуро окликнул Ермолов и, подойдя ближе, покачал головой:

— Надеюсь, Николай, понимаешь, в какую сторону колесо завертелось? С глаз подальше — так оно лучше будет.

— Понимаю, Алексей Петрович,— не сразу отозвался Муравьев.

— Ну, иди.

На другой день вдогонку Муравьев получил предписание командующего:

«Если ваше высокоблагородие находитесь на Манглисе, предписываю тотчас отправиться в Караклис, где найдете мои предписания...»

Приказ пришел в тот момент, когда роты готовились в поход в солдаты укладывали в повозки всевозможный скарб и провиант. На одной из фур громоздилась в разобранном виде белая туркменская кибитка. Муравьев взял ее с собой.

ГОСУДАРЕВЫ ПОСЛАНЦЫ

Муравьев едва успел приехать в Караклис, как пришло известие: персы атаковали Мирак. Вторглись на рассвете. Посеяли панику. Русские в беспорядке начали отступать, оставляя селения.

В Караклис потянулись солдаты с разгромленных пограничных постов, и Муравьев взялся формировать роты, чтобы укрепить город. Въезды обратились в ямы и траншеи. Поперек улиц встали полковые фуры, арбы, фаэтоны, которые отовсюду катили местные жители. Ночи проходили без сна, в тревоге.

Персы предприняли несколько атак. Каджарская конница размахивала саблями у самых стен. Гарнизон стойко отбивал налеты, но пришел приказ командующего отступить. Ночью войска и население покинули город. После нелегкого перехода по горам роты закрепились в Джелал-Оглу.

В то время как основные силы эриванского сердара Гасан-хана атаковали русский лагерь, отряд из четырехсот всадников окольными путями — по горам и ущельям — вышел к Борчалу, разорил несколько деревень и напал на немецкую колонию Екатериненфельд. Персы и на этот раз не изменили себе: ворвались на улицы немецкой деревни в предрассветный час, когда их никто не ожидал. Большинство селян было изрублено прямо в постелях или дворах, остальную часть, в основном женщин и детей, каджары угнали в плен.

Наступление персиян продолжалось весь июль и август. Войска Аббас-Мирзы захватили большинство территорий Восточного Закавказья. Двенадцать русских батальонов, рассеянных по границе, неся потери, с трудом сдерживали натиск. В Тифлисе царил переполох: формировались добровольческие отряды грузин, переправлялись войска на Аракс из Дагестана, ждали подкрепления из Петербурга и приезда генерала Паскевича. Ходили разнотолки об участи князя Меншикова. Одни говорили, что шах истребил русское посольство, другие распускали слухи, что Меншиков бежал морем в Астрахань. Но были далеки от правды и те и другие.

В последний день августа, когда Муравьев осматривал развалины старой крепости Лори, думая превратить ее в оборонительный рубеж, прискакал вестовой и сообщил, что из Персии возвращается Меншиков. Тотчас Муравьев вернулся в Джелал-Оглу встретить князя.

Посол со своей свитой приехал перед вечером. Вспотевшие и запыленные дипломаты выглядели так, будто вырвались из преисподней. Муравьев осведомился, где приготовить свите жилье: в крепости или здесь, в лагере? Сам же подсказал, что в лагере, пожалуй, безопаснее. Меншиков устало согласился:

— Да, да, голубчик. Конечно, здесь. Поставьте шатры возле вашей юрты.

Когда приезжие разместились, посол заглянул к Муравьеву.

— О, у вас тут не дурно! А в шатре духота — дышать нечем...— князь оглядел своды кибитки, спросил вдруг: — Ермолов жив?

— Да, ваша светлость, жив,— удивленно ответил полковник.— Что, разве были какие-то слухи?

— Нет, нет, что вы! Просто голова его оценена в пять тысяч туманов. Аббас-Мирза нанял человека и давно послал его в Дагестан за головой командующего. Я предпринимал попытки предупредить Ермолова об этом, не увы, все мои письма перехватывались персами. И вообще, господин полковник, я считаю чудом, что бог помог мне избежать верной гибели.

Князь принялся с огорчением рассказывать о своей посольской миссии, то и дело отмечая варварские обычаи и грубое обращение с ним. Он не имел больших полномочий и при первой же встрече с Аббасом-Мирзой в Тавризе был оскорблен невниманием и незаинтересованностью: принца. В разговоре о пограничных территориях князь пошел на незначительные уступки, считая, что этим в полной мере удовлетворит принца. Однако Аббас-Мирза поставил условия, о каких Меншиков не смел и думать: перс заговорил о возвращении каджарам всех завоеванных русскими земель на Кавказе. Князь, разведя руками, произнес «увы» и был холодно выпровожен из дворца. Не добившись ничего определенного, он поехал в Султаниз, куда отправился на отдых Фетх-Али-шах, Принц обогнал русского посла и прибыл в Султаниз раньше.

— Уже тогда было очевидно, что война неизбежна,— признался князь.— Но я делал все от меня зависящее, чтобы предотвратить ее. Прежде всего, я был поражен, когда узнал, что шах не собирается оказать мне никаких почестей. Только щедрые подарки государя растопили холодность в этом негодяе. Но, представляете, полковник, как он меня встретил?

— Примерно представляю, — улыбнулся Муравьев.-— Я ведь был в Султаниз и присутствовал на приеме с Алексеем Петровичем.

— Ну, тан тем лучше! — обрадованно ваговорил Меншиков. — Вы, конечно, помните этот драный оранжевый дворец на взгорье, пиршественную залу, трон. Представьте себе, вхожу я к этому царю-царей, как подобает, подаю послание нашего государя, а эта старая кукла сидит, даже рукой не шевельнет. Застыл как изваяние. Я ему грамоту в руки — не реагирует. К бороде поднес — молчит, как мумия. Какой-то министр подскочил сбоку, выхватил у меня грамоту, а шах к ней так и не прикоснулся. Делового разговора, разумеется, не состоялось. Видимо, шах уже тогда решился на войну с нами. А по прошествии нескольких дней меня к всю мою свиту попросту взяли под стражу. Мы не могли сделать ни одного шага без присмотра назойливых шахских соглядатаев...

— Смею спросить вас, князь. Что ж, вы так и не добились дипломатической аудиенции? — поинтересовался Муравьев, прислушиваясь к ночи. Где-то далеко раздались сухие щелчки выстрелов, и опять все смолкло. Меншиков осведомился, не посмеют ли эти бестии напасть ночью. Муравьев заверил, что лагерь под надежной охраной, и князь возобновил прерванный разговор:

— Второй прием, в общем, состоялся, но увы...— князь печально улыбнулся. — Я напомнил шаху, что наши войска готовы оставить Мирак, предложил некоторый обмен пограничных урочищ и опять услышал, что шаху нужен весь Талыш. Снова пришлось напомнить е моих мизерных полномочиях, и тут случилось то, чего я вовсе не ожидал. Мне показали письмо Нессельроде, адресованное садр-азаму о том, что я наделен широкими полномочиями, и карта моя была бита. Потом унизительное шествие до Эривани и бегство.

С утра Меншиков вместе с Муравьевым объехали вокруг Джелал-Оглу. Князь нашел, что крепость достаточно хорошо укреплена, однако не мешало бы выставить на стены пушки, Муравьев развел руками: несколько полевых орудий — вот все, чем располагал он для битвы с персиянами. Князь прожил в Джелал- Оглу еще день в третьего сентября в полдень под прикрытием роты 41 егерского полка с одним орудием и несколькими казаками со всею миссией отправился в Тифлис.

Вскоре Муравьев узнал, что Гасан-хан все эти дни караулил русское посольство. Второго сентября, за день до отъезда миссии, сбитый с толку своими лазутчиками, он ворвался в русский тыл, надеясь настигнуть

Вы читаете Море согласия
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату