и пленить посла. Разорил несколько деревень в поисках посольства и ни с чем вернулся назад.
Тифлис, с первых дней войны впавший в растерянность вскоре преобразился. Крики и суета сменились четкими действиями. Грузинские князья собирали отряды в один за другим уводили их к русско- персидской границе. Создавались армянские дружины. Уже в августе ополченцы под командованием князя Чавчавадзе нанесла персам ряд ощутимых ударов.
Спешно съезжались, скорее сбегались, с Горячих вод а Тифлис генералы и офицеры. Война застигла их далеко от своих подразделений. Прямо с дороги являлись они в штаб командующего, докладывали о своем возвращении и выезжали тут же к войскам.
Ермолов в эти дни почти не ложился спать и выезжал из штаб-квартиры лишь затем, чтобы взглянуть на очередной сформированный отряд и благословить людей на подвиг. Вновь возвратившись в кабинет, он отдавал распоряжения, диктовал приказы. Два штабиста едва успевали за ним.
Просторный вестибюль, парадная мраморная лестница, ведущая на второй этаж, гудели от множества голосов и топота сапог. В воинской суете нелепо выглядели белоснежные фигуры греческих богов и богинь, расставленные в вестибюле и на лестнице. Проходя мимо них, Ермолов морщился: «Какое несоответствие между войной и этой боголепной идиллией!» Но они, эти боги и богини, все время заставляли думать о Петербурге, о царском дворце, где гоже на постаментах красовались боги, а рядом, за тяжелыми массивными дверями, в кабинетах восседали всесильные мира сего; от них зависела судьба кавказского наместника. И, чтобы облегчить свою судьбу, свое незавидное положение, Ермолов жаждал скорейшей победы над Персией, строил планы сокрушительного разгрома и изыскивал дополнительные войсковые резервы.
Вернувшись с осмотра добровольческих дружин, в один из дней Ермолов вошел в кабинет начальника штаба. У Вельяминова сидели офицеры. Командующий попросил их удалиться на время. Едва они вышли, сокрушенно вздохнул и, усаживаясь в кресло, сказал:
— Вот уж действительно: поспешишь — людей насмешишь.
Вельяминов насторожился, побледнел, думая, как велика допущенная оплошность и кому за нее расплачиваться. Командующий, поняв, что не на шутку перепугал старика, поспешил его успокоить:
— Да нет, нет, Иван Александрович... Ничего такого страшного не произошло. Поторопился я — Муравьева отправил с глаз подальше.
— Неужто и его в Петербург... к ответу? — испуганно проговорил Вельяминов.
— Нет, не в Петербург и не к ответу. К туркменам его надо бы отправить. Эх, как бы он помог мне, если б вместе с Киятом поднял его джигитов да ударил по Астрабаду и Мазандерану! Будь сие сделано, Аббас-Мирза наверняка увел бы с Аракса и перебросил на восток половину своей армии.
Вельяминов задумался, застучал пальцами по столу, Ермолов ухмыльнулся:
— Или не нравится тебе, Иван Александрыч, моя затея?
— Нравится, Алексей Петрович. Я думаю о другом. Не проиграть бы в Джелал-Оглу без Муравьева. Он ведь там такое развернул: из ничего крепость сделал и командует отменно. Право рисковать не стоит, тем более к Кияту мы можем послать переводчика Муратова. Он не менее уважаем туркменцами.
— Что ж, пожалуй, ты прав, Иван Александрыч. Садись-ка, подготовь письмо Кияту, чтобы поднимал свою туркменскую вольницу. Заодно морскому штабу в Баку приказец сочини, чтобы поддержали Туркменией с моря. И к этому Муратову нарочного отправь, — Ермолов задумался. Его глаза выразили недоверие: — Впрочем, письмо я напишу сам.
— Как вам будет угодно, — отозвался Вельяминов.
— А теперь, старина, извини меня, я отправляюсь к себе. — Ермолов легко встал с кресла и удалился, не закрыв за собой дверь.
Войдя в свой кабинет, он увидел стоящего у распахнутого окна Меншикова.
— Слава те господи, хоть вы живы, князь! — обрадовался командующий, садясь, и усадил его рядом в кресло. Слушал, однако, рассеянно. Меншиков нервничал, чувствуя, что своим возвращением доставил Ермолову больше хлопот нежели удовольствия.
— Я слушаю, слушаю вас, дорогой князь! — подчеркнуто вежливо говорил Ермолов, когда посол замечал, что командующий, глядя на него, думает совершенно о другом.
Меншиков с какой-то озабоченной учтивостью оглядывал стены, украшенные картинами, продолжал:
— Если черт мутит всех и вся, то англичане — персиян. Я считал наших союзников более порядочными господами. Иначе зачем сэр Макдональд покинул спешно Ост-Индию и прибыл в Тегеран? В то же время непонятно, почему Генри Виллок — эта ходячая тень Аббаса-Мирзы, который только и знал, что науськивал принца на нас, вдруг на приеме у шаха занял позицию миролюбивой Голубки и даже заискивал передо мной? Двуличие бесподобное, Алексей Петрович.
Ермолов, все время дымивший трубкой, устало сказал
— А какой, к дьяволу, был бы из него дипломат, если б он не умел вести двурушническую политику? Мне кажется, князь, вы, сбитый с толку Нессельроде, не совсем разобрались в тамошних хитросплетениях. Я думаю, Макдональд приехал из Индии не за тем, чтобы шах непременно навязывал нам войну.
— Но позвольте, Алексей Петрович! — удивленно вскинул подщипанные брови Меншиков.
— Не удивляйтесь, князь. Макдональд прикатил в Тегеран предупредить шаха, чтобы он ни в коем разе не начинал войну без участия Турции. Англичане знают: поодиночке мы легко разобьем любую из двух этих держав. Шах, подстрекаемый Аббас-Мирзою, видимо, не захотел ждать, пока султан Махмуд даст согласие на совместное выступление.
— А по-моему... — попытался было возразить Меншиков, но командующий прервал его:
— Не внаю, как по-вашему. Но по сути Персия, навязав нам войну, проиграет ее. И больше персиян пострадают от этого англичане. Мы вытесним их из Северной Персии и ближе подвинемся к Индии. А как вам известно, Англия, по утверждениям дипломатов, за тем и находится в гостях у персиян, чтобы спасти от нас индийские богатства.
Меншиков, убежденный не столько доводами, сколько менторским тоном генерала, скептически усмехнулся:
— Как я понял из нашей беседы, Алексей Петрович, вы абсолютно уверены в победе над Персией?
— Я никогда не сомневался в этом.
— Тогда позвольте спросить. Для чего вы затребовали у государя дополнительные войска и даже... помощника?
Ермолов, отвернувшись, какое-то время смотрел в окно и курил трубку. Затем как-то внезапно повернулся и с явным пренебрежением бросил:
— Этого вам не понять, князь. Простите за откровенность.
Меншиков, усмехаясь и хмыкая, стал натягивать перчатки.
Ермолов вышел следом за ним, злобно играя желваками и кривя губы. Он скрылся в спальне и не велел тревожить его.
Лежа в постели с подложенными под затылок ладонями, глядя на синий расписной потолок, Ермолов думал о каверзном вопросе Меншикова и последнем сообщении адъютанта: «Завтра въезжает в Тифлис Паскевич», Генерал покусывал губы: «Боже мой, какой же я беспомощный идиот! Ну, ладно, затребовал войско, А помощника-то зачем? Ведь явно расписался в своей полководческой слабости. Перепугался восстания, ареста. Одиночество испугало. Погрешил перед вольнодумцами и перед самодержцем одновременно Занял золотую серединку. Но когда и кого эта золотая серединка приводила к почестям и славе?» Ермолов заскрипел от досады зубами и накрыл лицо подушкой. Ночь он провел в мучительных раздумьях.
Утром, однако, он был бодр к весел. Вошел в кабинет, здороваясь со встречными штабистами. Сам раздвинул тяжелые занавеси на окнах и попросил дежурного офицера, чтобы пригласил Вельяминова. Старик-генерал вошел, горбясь. Ермолов сразу заметил:
— Болен, Иван Александрыч... или настроение?
— Да уж ждать хорошего неоткуда.
— А Паскевич! Это ли вам не фрукт! — засмеялся раскатисто командующий и сказал: — Ты вот что. Сейчас же вышли навстречу ему в Мцхету отряд. Поставь в голову кого-нибудь из генералов. Сам от
