перебинтованы.
Так мы ехали определенное время.
Неожиданно первая машина нагнала измученную женщину с ребенком, бредущую на восток. Я ее посадил в кузов, и разговаривал с ней только сам. Другие же сидели и стонали.
Женщина, плача, рассказала мне о тяжелых бедах, обрушившихся на ее голову. Я ей сообщил, что смогу довезти ее до моста, а там пусть она остановит любую попутную машину.
Подъехав к мосту, мы остановились. Солдаты, охранявшие мост, посмотрели в нашу сторону.
Я помог сойти женщине с ребенком и громким голосом сказал, что начальник охраны поможет ей сесть на попутную машину. У солдат, охранявших мост, не возникло против нас ни малейших подозрений. Они даже перестали за нами наблюдать. К этому времени вторая наша машина двинулась вперед, мы же должны были задержаться здесь, пока первая не достигнет контрольно-пропускного пункта другой стороны моста, потому что операцию нужно было начинать одновременно с обеих сторон моста.
Наш шофер сделал вид, что носит воду, чтобы залить ее в радиатор.
Когда наша машина доехала до пункта назначения, я дал сигнал начинать операцию. В считанные минуты патрули на мосту были ликвидированы, а мы без потерь овладели самим мостом, имевшим большое стратегическое значение.
Впоследствии по этому мосту двигались наши войска, которые заставляли отступать большевиков на восток.
Завершение этой операции состоит из нескольких элементов. Но главным элементом является то, что я посадил в машину русскую женщину с ребенком. Едва ли она пожелала бы нам помочь, узнав, кто мы такие!... — улыбнулся собственной шутке подполковник.
Однако мы заставили ее нам помочь, о чем она даже не догадывалась.
В связи со всем сказанным, я надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, господа офицеры!».
— Понимаем, господин подполковник! — ответил Зиммер за себя и обер-лейтенанта.
— Ну, если понимаете, то можно точно так же воспользоваться Курбанмедовым и Векиловым. Это ничего, что они не желают нам помочь. Немецкий ум вынудит каждого служить Великой Германии, — торжественно произнес Кинцель, заканчивая свою речь.
— Господин подполковник, вы человек, мыслящий государственными масштабами. Поэтому укажите, как нам по предварительным данным работать с этими двумя, — стеснительно проговорил Зиммер.
— Да, капитан. Я рассказал бы вам об этом, даже если бы вы и не просили. Проведите беседу с Курбанмедовым и Векиловым о покровительстве Германии Временному Туркестанскому правительству. Прочитайте им также лекцию о том, как в Хорезме и других областях угнетенные народы Средней Азии, сплачиваясь, борются за свою независимость. А затем дайте им понять, что они тоже, возможно, в скором времени сумеют попасть к себе на родину. Обучите их также методам подпольной деятельности.
— Простите, господин подполковник. Разрешите уточнить, можно ли проводить работу с Курбанмедовым и Векиловым, если они еще не приняли присяги на верность великому фюреру? — спросил Зиммер.
— Спокойно можете работать, капитан. Гестапо заставит принять присягу. Ведь гестапо у нас чудо. Да, кстати, капитан. Я вам еще третьего возьму из гестапо.
— Кто это, господин подполковник?
Подполковник, прищелкивая пальцами правой руки, некоторое время раздумывал: Потом узнаете!
* * *
Штурмбаннфюрер СС Вагнер холодно встретил подполковника Кинцеля. Он считал себя униженным вследствие того, что абвер у него отобрал Курбанмедова и Векилова, которых он должен был расстрелять.
После официального приветствия Кинцель достал из портфеля пачку денег и протянул ее Вагнеру.
— Господин штурмбаннфюрер, поздравляю вас от всего сердца. За подготовленные кадры абвер награждает вас денежной премией, и я с удовольствием выполняю это поручение.
Получение денежной премии сразу подействовало на Вагнера. Улыбка растянула его губы, он вызвал солдата и приказал принести две чашки кофе по-турецки.
Выпив кофе, Вагнер осторожно вытер вспотевшее лицо носовым платком, потом вытащил из сейфа папку с личным делом.
— Коллега, на этот раз я вам преподнесу более интересный экземпляр.
Загадочно улыбаясь, Вагнер открыл папку и начал читать:
— Эшшиев Басар, тридцати лет. Родился на территории Хивинского ханства. Сын крупного феодала. Его отец в двадцатых годах служил в отряде Джуней-ида, а затем организовал собственный отряд, несколько лет сражался против большевиков. В тридцатых годах бежал со своей семьей из СССР и вплоть до сороковых годов занимался басмачеством.
Басар добровольно пришел к нам. Ненавидит большевиков, беспощаден к ним, честолюбив. Вернувшись в Хиву, хочет стать ханом. Владеет всеми видами оружия. Здоров. Имеет родственников в Хиве, может на них опереться.
Закрыв личное дело, Вагнер выжидательно посмотрел на подполковника, но тот молчал. Тогда Вагнер протянул ему папку.
Открыв личное дело, подполковник начал внимательно рассматривать фотографию, с которой на него глядел Басар Эшшиев. Плоское круглое лицо со следами оспы, узкие глаза. На голове чалма. Короткая бородка была похожа на приклеенную, усы аккуратно подбриты.
Кинцелю не понравилась эта фотография. Поморщившись, он спросил у Вагнера:
— А где сейчас этот Эшшиев? Штурмбаннфюрер встал.
— Пойдемте, коллега, я вас познакомлю с ним. Они пришли на площадку, где гестаповцы издевались над непокорными пленными.
Отдавая рапорт, руководивший пытками палач сказал:
— Господин штурмбаннфюрер! Десять пленных, которые отказались выполнять приказ, расстреляны, и их трупы отправлены в крематорий. Сейчас будем наказывать комиссара. Разрешите продолжать?
Вагнер одобрительно кивнул.
Трое гестаповцев огромного роста под прицелом автоматов вели высокого пленного. Лицо его было в кровоподтеках, глаза опухли. Волосы на голове спутались. Не обращая внимания на окрики гестаповцев, он шел спокойно, гордо неся окровавленную голову.
Подойдя к стене, возле которой палачи расстреливали пленных, он обернулся, махнул рукой и крикнул:
— Подождите одну секунду!
— Что вы хотите? — спросил Вагнер по-русски, шагнув вперед.
Пленный, не торопясь, снял с себя изорванную куртку, брюки, деревянную обувь, и сложил все в стороне.
— Это все я оставляю вам. Придет время, когда вы это наденете!
Его слова вывели Вагнера из себя. Щелкнув пистолетом, он подошел к пленному.
— Большевик?
— Большевик, комиссар. Я тот, кого ты так не любишь и боишься, — сказал пленный громко.
— Этого даже расстрелять мало. — Вагнер огляделся по сторонам. — А куда делся Эшшиев?
— Я здесь, — подбежал Эшшиев, одетый в гестаповскую форму.
— Эшшиев, поручаю вам убить этого большевика своим методом. Начинайте!
Пленного, еле стоявшего на ногах, Эшшиев ударил по голове и сбил с ног. Затем вытащил ножик и на сгибе локтя безжизненной руки перерезал вену. Брызнула фонтаном алая кровь. Эшшиев ожидал обычной похвалы, посмотрел на Вагнера, но на этот раз тот молчал.
Пытаясь все же заслужить похвалу, Эшшиев слизнул кровь с лезвия ножа, затем, набрав полную горсть крови, продолжавшей бить из вены, размазал ее по своему лицу.
Даже Кинцеля это зрелище возмутило. Он полушепотом обратился к Вагнеру:
— Мы, как-никак, христиане. Пусть он не слизывает кровь. Прекратите это!
— Молодец, Эшшиев. Идите и занимайтесь своими делами. Доктор, унесите пленного в медпункт, —
