— Разрешаю, говорите.
— Товарищ командир, из дальнего села приехали двое всадников. Они просят, чтобы вы их приняли.
— Позовите, пусть заходят!
Киселев поздоровался с вошедшими. Несколько раз моргнув, посмотрел на них вопросительно. Он всегда в таких случаях ожидал, пока посетители сами приступят к беседе.
— Давид-ага, плохие вести...
— Кулаки разгромили позавчера колхоз, созданный дехканами, — добавил второй. — Всю колхозную скотину отобрали, сожгли наши сохи.
Колхоз разогнали, а дехканам угрожали: «Если еще раз организуете колхоз, всю скотину отберем, всех поубиваем».
— Басмачи хорошо вооружены, — произнес один из вошедших после паузы. — А мы вот только этим, —-протянул бородач мозолистые руки Киселеву.
— В соседнем колхозе положение не лучше, — сказал второй из пришедших.
— Все верно, товарищи, — произнес Киселев. — Иначе и быть не может. Сейчас на селе усилилась классовая борьба. Октябрьская революция победила. Петля, накинутая революцией на шею кулаков, с каждым днем затягивается все туже. Они теперь не имеют возможности, как это было прежде, жить чужим трудом. Крупные землевладельцы и кулаки, которые сбежали за границу, желают растоптать Советское государство с помощью хищных империалистических держав. Можно сказать, басмачи вынули сабли из ножен для отчаянной борьбы против новой жизни.
Враги, которые выступают против Советского государства, похожи на стаю волков, грызущихся между собой, — продолжал Киселев. Цель бежавших баев состоит в том, чтобы возвратить утраченное имущество, заново поделить между собой награбленное, восстановить и расширить свою власть. Трусы и отщепенцы, которые не нашли себе места при новой жизни, переходят на службу к нашим классовым врагам.
По ночам грабят магазины и лавки. Убивают девушек и женщин, сбросивших паранджу и желающих учиться. Покушаются на жизнь государственных и партийных работников.
Учитывая все это, наше государство не может смотреть безучастно на бесчинства преступников и вынуждено применять суровые меры наказания. Советское государство — это вы, я, это все трудящиеся. Товарищи, нужно серьезно поднапрячься, чтобы ликвидировать наших классовых врагов.
— Дайте нам оружие.
— Пусть пуля, направленная в бедняка, попадет в кулака, — почти одновременно произнесли оба дехканина.
— Дать вам оружие мы имеем возможность, — ответил Киселев. — Но умеете ли вы с ним обращаться? Знаете ли хоть, с какой стороны нужно стрелять? — пошутил он, улыбнувшись.
— Стрелять — дело нехитрое. Когда свергали с трона Бухарского эмира, помнится, стреляли из тонкого ствола, со стороны мушки, — проговорил бородатый и сдвинул на лоб старую шапку, верх которой был из белого каракуля, а низ — из черного, давно протершегося. — Думаю, так и стреляют до сих пор. А если что-то изменилось, научите.
Киселев усмехнулся достойному ответу бородатого. Однако его слабая усмешка тут же погасла, затерялась в глубоких морщинах лица,
* * *
Когда проехали половину пути, Иламан пришел в себя. Он увидел, что лежит поперек коня спереди того, кто ударил его так, что юноша потерял сознание.
Перед его глазами оказалось запястье Ходжанепеса, и Иламан, не раздумывая, вонзил в него зубы и сдавливал челюсти до тех пор, пока у него не потемнело в глазах.
Ходжанепес, пронзительно закричав, сбросил мальчика на землю.
Иламан удачно упал на ноги и, не оборачиваясь, со всех ног бросился бежать в сторону кустарников. Пришпорив коней, Бабакули и Ходжанепес, настигнув Ила-мана, принялись с двух сторон стегать его плетками.
Иламан остановился. Хотя острая боль пронизывала все его тело, он не издал ни единого звука. Вскоре он весь покрылся синяками и кровоподтеками,
— Ступай вперед!
— Иди, тебе говорят!
Несмотря на то, что оба негодяя орали во все горло, Иламан не сдвинулся с места.
Сознание мальчика готово было отключиться. Он не видел красоты звездного купола, не ощущал босыми ногами холод выпавшего белесого инея.
Убедившись в тщетности своих попыток заставить Иламана идти, Бабакули и Ходжанепес связали его, заткнули тряпкой рот, снова перекинули через седло и двинулись в путь.
Ранним утром они постучали в ворота обширного глинобитного двора. Ворота были под стать двору, такие же огромные, сработаны они были из тутового дерева.
На стук вышел отворить ворота кто-то из домашних, в красном халате и длинной шапке. Огромные усы его казались наклеенными, глаза смотрели как-то стеклянно.
Человек выглянул в ворота, и на злом, угрюмом лице его заиграла поддельная улыбка.
— Охо, Бабакули, к добру ли?! Ты не один... Ну, ладно, проходите, раз уж приехали. Не зря говорили в старину мудрецы, что в трудную минуту любой человек родственник. — Он поздоровался с ними и жестом пригласил во двор.
— Тебя не станут беспокоить из-за нас? — спросил на всякий случай Бабакули. — Не будут допытываться, что мы за люди?
— Да пока аллах миловал, новые власти особо не беспокоят. Да и забор у меня, как видишь, высокий, — скупо улыбнулся хозяин.
Когда всадники въехали во двор, он, пристально вглядевшись, произнес:
— Я думал, что сват привез с собой барашка, а это, оказывается, человек?
— Как видишь.
— Кто он такой? Зачем он тебе? Что хочешь с ним делать? — начал допытываться хозяин.
— Простая штука. Ай, думаю, чем возвращаться с пустыми руками назад, лучше захвачу с собой пастушка, — ответил неопределенно Бабакули.
— Гм... Ну, ладно. Развяжи мальчику руки, ноги н отведи его вон в ту комнату, — указал хозяин. — Пусть пока там посидит.
— Он оттуда не сбежит?
Хозяин покачал головой и сделал несколько шагов.
— Куда? — спросил Бабакули.
— Запру ворота и спущу собак.
Толкнув Иламана в затылок, приехавшие заперли за ним дверь.
В комнате было темным-темно, она не имела окон. Когда глаза Иламана привыкли немного к тьме, он начал рассматривать помещение.
Потолочные балки были покрыты черной сажей — в этом он убедился, ощупав их: потолок был невысоким. Стены тоже были черными. Посреди комнаты располагался очаг, полный золы.
Иламан протянул руки к очагу, но зола была не теплее, чем песок под снегом.
Продрогший в дороге Иламан понял, что согреться ему не удастся.
Дрожа от холода, он подошел к двери и, обнаружив небольшую щелочку, через которую в комнату лился свет, стал рассматривать двор.
Он увидел двух огромных серых собак, рядом с ними прогуливался свирепый пастуший пес.
Вскоре вышло солнце, и собаки лениво поплелись на солнечную сторону двора, чтобы погреться.
Иламан на всякий случай подергал дверь. Сначала тихонько, затем сильнее. Непрочный запор соскочил, и мальчик вышел во двор. От запаха свежего мяса, жарившегося с луком и морковью, у него закружилась голова. Не раздумывая, он пошел в ту сторону, откуда доносился вкусный запах.
Узкая дверь вывела его на другую половину двора. Здесь он прошел немного и остановился перед двумя кибитками, стоявшими рядом.
Из одной кибитки послышался шепот, и Иламан, не раздумывая, толкнул дверь в эту кибитку.
