— Яшули, пересчитай овец и прими. Составим акт,— сказал председатель Нуретдин.
— Составляй свой акт, братец. Я принимаю отару.
— Быстро ты как! Неужто уже сосчитали?
— Юсуп-ага не считал, он осмотрел отару, — сообщил Салих.
— Между осмотром и пересчетом большая разница, — сказал завфермой.
— Настоящий чабан с первого взгляда увидит, каких овец не хватает, — возразил ему Юсуп-ага. — В моей отаре не хватает десяти... нет, двенадцати штук.
Даже Салих был изумлен.
— Верно, двенадцати не хватает. Неужели вы знаете каких, яшули?
— Конечно, знаю. Нет старого барана номер пятьсот двенадцатый, по кличке Бесноватый. Вечно отбивался от отары и бегал один. И любил, как собака, обнюхивать новых людей. Где он?
— Его ужалила змея, — сказал Салих.
— Да, барана под номером пятьсот двенадцать ужалила змея, и он издох, — подтвердил счетовод. — Шкуру оприходовали.
— Нет овцы, похожей на зайчиху. Какой же у нее номер?.. Одна из тех, что приносила ягнят со смушкой сур.
— Овца номер пятьсот тридцать первый околела, поев ядовитой травы, — сообщил Салих.
Счетовод снова подтвердил его слова.
— Ну, а остальных десять, видно, взяли на мясо, — предположил Юсуп-ага — они были в возрасте.
— Верно. Десять штук из этой отары забрали в счет мясных поставок.
— Все остальные, кажется, в наличии. Так что пиши свой акт, председатель. Укажи, что я принял девятьсот сорок восемь овец, двух коз, одного козла.
После того, как с делом было покончено, сели пить чай. Юсуп-ага угощал начальство по всем правилам кумли. У председателя было отличное настроение, и он шутливо сказал старому чабану:
— Юсуп-ага, вы полгода прожили в городе, наверное, видели там немало интересных вещей, познакомились с умными людьми, слышали мудрые речи. Городская культура пока еще выше сельской. Может, есть у вас какие-то пожелания, наставления нам?
— Есть, как не быть.
— Какие же?
Достав из кармана кожаный бумажник, подаренный
Майсой, старик извлек из его глубин кусочек асфальта и протянул Нуретдину.
— Асфальт? Зачем вы мне его даете?
— Этой штукой следует покрыть все наши дороги. Ну, если не все, то хотя бы главные. Это мое первое наставление.
— Очень скоро мы его выполним, яшули, — с улыбкой сказал председатель. — С нового года начнем асфальтировать дороги. Говорите второе наставление.
— Второе, братец мой, будет такое: доставь воду прямо в дома. Пусть по одной трубе течет холодная, по другой горячая. Это очень удобно, избавляет от многих хлопот, бережет время.
— Согласен, яшули. Выполним и второе ваше наставление, только попозже. В следующей пятилетке.
— Третье наставление: вот в этом доме установи для нас телевизор. С его помощью можно увидеть, как живут люди всей земли, что они делают, что поют, на каких музыкальных инструментах играют... Много чего можно узнать... Я-то, невежда, думал, что телевизор — коробка, в которую кладут кино, оказывается, это совсем другая штука. Она может связать тебя с любой частью мира. Великая вещь.
— Обязательно приобретем хороший телевизор для Центрального пункта, — пообещал председатель. — Еще будут наставления?
— Будут, только не сейчас. Потом, когда я вспомню. Сейчас у меня вопрос к тебе есть, Нуретдин.
— Спрашивайте, яшули.
— У Берды двое сыновей, одного я уговорил стать подпаском.
— Вот и хорошо.
— Раньше я тоже так думал, а теперь сомневаюсь.
— Почему?
— Один человек в городе — дураком его не назовешь, наоборот, он так много всего знает — сказал мне, что уже есть машины, которые делают искусственное молоко и мясо.
— Возможно, и есть.
— Но если машинами делать мясо, бараны будут не нужны, а стало быть, и чабаны тоже. Значит, я уговорил своего внука выбрать профессию, которая отживает век?
— Да что вы, яшули! Вовсе нет! — И Нуретдин пустился в длинный разговор о различиях между искусственными и натуральными продуктами. И очень убедительно доказал, что надобность в натуральных продуктах, в настоящем молоке и мясе, никогда не отпадет. — Разве может деланная, фальшивая улыбка заменить искренний и жизнерадостный смех? — сказал он под конец, и Юсуп-ага совершенно уверился в его правоте.
— Значит, овцы так же вечны, как пустыня и небо?
— Да!
Уже садясь в машину, председатель сказал:
— У вас в поселке есть дом и меллек. Надо бы вспахать его и посеять что-нибудь. Весна ведь.
— Разве мой меллек не передали другому человеку, когда я уехал в город?
— Нет.
— Почему?
— У нас оставалась слабая надежда на ваше возвращение, — улыбаясь, ответил Нуретдин.
— Брат мой, не нужны мне ни дом, ни меллек. Вся пустыня — мой меллек. Солнце — моя печка, звезды — свечи, а также подобие городских светофоров для машин — они тоже указывают путь. Если мой дом — вселенная, зачем мне те четыре стены в поселке?
Отара ввалилась в загон. Женщины принялись доить овцематок. Ягнята, почуяв запах молока, пронзительно заблеяли. Как отрадны были для взора и слуха Юсупа-ага эта картина и эти звуки!
— Вот и опять ты с нами, — сказал Салих.
— Да, опять я с вами... Ты вернешься на старое место?
— Нет, я буду пасти поярков дальше, на западе, там вырыли новый колодец. Перебирайся и ты туда после окота. Будешь досматривать свои сны.
— Я их уже досмотрел.
— Да? Что же было после того, как красный командир сказал тебе «товарищ»?
— Я его тоже назвал «товарищ». А потом заговорил молодой туркмен-джигит: «Товарищ Борисов сказал, что ты обязательно выздоровеешь. И он обещает возвратиться, чтобы помочь вам построить колхоз». Это не сон, Салих. Я вспомнил — красного командира действительно звали Борисов, и туркмен- переводчик действительно сказал те слова.
— И Борисов возвратился?
— Нет. Передавали, что он убит в бою с басмачами.
Доярки, прослушав концерт, который передавали по радио, улеглись спать. Велев и помощнику спать до восхода солнца, Юсуп-ага погнал отару на ночной выпас. Лежа на макушке бархана и глядя на яркие звезды пустыни, он вспомнил городского друга Оруна Оруновича. Тот говорил: «Хотя человек и не вечен, как звезды или пустыня, он должен жить столько, сколько сам захочет, пока ему не надоест». Еще Орун Орунович говорил, что жизнь человеческую укорачивают болезни и, чтобы не болеть, человек должен работать. Работать в семьдесят, в восемьдесят и в сто лет. Работать, чтобы не давать покоя сердцу, чтобы оно не заснуло.
Чтобы не заснуло сердце чабана, он должен день и ночь бродить за отарой. Ноги его по щиколотку утопают в сыпучем песке, но тем не менее он легко взбирается на верхушку бархана с новорожденным ягненком на руках. На лбу его появляется легкая испарина. Эта испарина — доказательство того, что сердце чабана не спит, работает.
