Только через три дня стали проходить головные боли и шум, мешавший слышать.
Глава V
ИМЕНЕМ СОВЕТСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
Бесславно для стран Антанты кончился 1918 год. Не оправдал надежды Краснов. Из семидесятитысячной армии едва осталось солдат, чтобы составить почетный эскорт навсегда уплывающему в Германию оскорбленному «полководцу». В начале марта 1919 года заседание генерального штаба союзных армий окончательно пришло к выводу, что «русский вопрос» в данной обстановке следует решать силами белогвардейцев под знаменами Колчака, Деникина и соседних «заинтересованных в возрождении России» государств.
В конце мая 1919 года почти вся Украина, Донбасс и Донецкая область были освобождены. Фронт, тонкой цепочкой окопов образованный четырьмя армиями в районе Таганрога, Новочеркасска, Ростова, был серьезной заботой молодого государства. Положение его ухудшалось с каждым днем. Армия Деникина перешла в наступление.
..Почти каждый день приходилось перебазировываться в глубь страны. Аэродром в Сватове. С тоской смотрел Женя на оборудованные мастерские, склады. Не верилось, что это тоже все надо бросить. Аэродром постоянно находился под угрозой нападения рейдирующей конницы противника. Трудно всем. Не выдерживают уже лошади. Просто удивительно, как все переносят люди. Отступающие давно приспособились двигаться только ночью: и безопаснее и легче после нестерпимой дневной духоты.
…Вечером, когда начали грузиться на подводы, стало: ясно, что старый запасной мотор, который Женя таскал до сих пор с собой в надежде отремонтировать при первой возможности, придется оставить. Да что мотор, командир приказал погрузить на две оставшиеся подводы больного моториста, штабные документы и немного горюче-смазочного, а остальное сложить в кучу и сжечь. Сжечь оборудование?!.. Для Жени это было святотатством — от отца жила, в нем эта добрая хозяйственная жилка. Птухин сложил запасные части на подводу и направился к ближайшей хате.
— Есть кто здесь? — крикнул Женя, постучав в дверь хаты, стены которой, сделанные из ивовых прутьев, торчали обнаженными ребрами из-за обвалившейся обмазки. Натужно скрипя, открылась перекосившаяся дверь, явив свету божьему хозяина, не менее древнего, чем хата. Стоя почти рядом, дед неизвестно для чего приложил ладонь к глазам, словно силился увидеть Птухина за версту.
— Вот, дед, революция доверяет тебе хранение народного добра, — показал жестом на подводу Птухин.
— Дай бог здоровья революции. Сохраню, сохраню. А то ведь лошаденки-то у меня, почитай, лет пятнадцать уже нет. Все на себе, на корове да на бабе. А ить что на корове, что на бабе много не напашешь, — обрадовано затараторил дед.
— Да нет, дед, подводу я возьму, а вот эти детали аэропланов ты сохрани.
— Вали все тут, никто не возьмет. — Дед безучастно посмотрел на птухинское богатство.
Вдвоем они все уложили в дальнем углу сарая. Женя набросал сверху соломы и, чтобы как-то сгладить разочарование деда, дал ему пачку махорки, безответственно пообещав при этом лошадь, когда вернутся назад.
Попрощавшись, уже выезжая со двора, Женя обернулся:
— Смотри, дед, именем Советской Республики тебе доверено хранить авиационное имущество.
Улетели на боевое задание летчики с остатками бомб, которых даже не хватило на всех. Пидгола положил на колени своему летчику ящик со стрелами [Стрелы — заостренные металлические стержни, применяемые для поражения конницы], а Пумпур — такой же ящик с обычными гвоздями.
— Еще могу пожертвовать свои сапоги, — смеясь, добавил он, — если только точно попадешь Шкуро в голову.
Мотористы погрузили на две недавно приданные отряду машины нехитрый скарб слесарной и кузнечной мастерских.
На выезде с большака, где машины шли под кронами старых развесистых тополей, образующих свод над дорогой, выскочил деникинский «спад», и, не успели люди спрыгнуть, как по дороге впереди, словно от крупных капель начинающегося дождя, стали подпрыгивать фонтанчики пыли, быстро приближаясь к грузовикам. Сваливаясь с еще не остановившейся машины, Женя услышал душераздирающий крик. Люди сломя голову бежали от дороги, на которой уже вспыхнула передняя машина.
Белогвардеец сделал разворот над дорогой и удовлетворенно покачав крыльями, свернул в сторону железной дороги на Сватово.
К горящей машине уже подходить было нельзя, а на второй… Привалившись к ящикам, в неудобной позе сидел отрядный кузнец Анисим, присланный недавно из пехоты. Он правой рукой прижал рану у левой ключицы, жадно и часто хватал открытым ртом воздух, а под пальцами в такт биению сердца расползалось кровавое пятно на гимнастерке.
— Братцы, ох братцы, — тихо шептал он, и крупные градинки слез сбегали по бледному лицу.
Никто не знал, что делать. Люди повисли на бортах, боясь приблизиться к Анисиму.
— Гони быстрее до ближайшего хутора, — скомандовал шофёру Пумпур.
— Куда гони? — показал тот на впереди стоящую объятую пламенем машину, перегородившую дорогу.
— Женя, смотри за ним. Давайте все за мной. — И Петр первым устремился к горящему грузовику.
Птухин с удовольствием прыгнул бы тоже, даже раньше других, только не оставаться наедине с умирающим человеком, муки которого физической болью отдавались в его душе. Он боялся смотреть ему в глаза, повторял как попугай одну и ту же фразу: «Потерпи, Анисим, скоро приедем». Он даже верил, что они уже едут, потому что ничего не видел, кроме кровавого пятна. Казалось, что оно пульсирует от тряски машины. Потом пятно перестало пульсировать, но Женя еще больше боялся взглянуть Анисиму в глаза.
— Ну как он? — спросил, подходя, Пумпур.
— Не знаю. — Птухин поспешно повернул к Пете растерянное лицо.
Мертвого кузнеца решили везти до аэродрома в Купянске, боясь задержаться на дороге.
Стремительное осеннее наступление Красной Армии требовало напряженных действий авиации. Однако сильные дожди превратили аэродромы в болота, и слабеньким моторчикам едва хватало мощности, чтобы вытащить самолет на более или менее сухое место. И если, вырвавшись из грязевого плена, летчик взлетал, то уж никто не удивлялся, как ему удавалось выполнить задание при сильном дожде, низкой облачности, плохой видимости. Каким-то шестым чувством он руководствовался, не теряя пространственного положения и не сваливаясь в штопор. От сильных дождей и ночных заморозков трескалась перкалевая обшивка, набухали деревянные лонжероны, делая каждый полет небезопасным.
В районе Понырей, выполняя полет на разведку, самолет Птухина вернулся на заходе солнца. Оттирая уже начавшую примерзать грязь с нижней поверхности крыла, Женя обнаружил большой оторванный лоскут обшивки вдоль фюзеляжа. Мороз крепчал, и намокший перкаль стал подобен оторванному куску железа на старой крыше.
«Когда же я буду его чинить?» — Женя усиленно стал соскребать комья грязи в надежде управиться до темноты. Пальцы, едва гнувшиеся от холода, теперь, словно в теплых рукавицах, обрели гибкость и послушность. «Быстрее, быстрее! — подгонял он себя, — только бы очистить грязь, потому что под ней, может быть, еще что-нибудь обнаружится».
Женя оттер грязь уже в темноте, поднялся, разогнул затекшую спину и минуту постоял в раздумье. Оторванный кусок обшивки бился на ветру. «Ну и пусть! Что я сделаю, — успокаивал он сам себя, — завтра с утра начну работать». Он уже на ощупь привязал самолет к торчащим из земли колышкам.
Войдя в хату, где уже все спали, Женя отыскал свое место на полу и, не раздеваясь, попытался заснуть. Однако перед глазами упорно маячил ненавистный кусок оторванной перкали, а в ушах слышался
