человек из техсостава.
— Антон, здорово! Здравствуйте, товарищи воздушные бойцы!
Технари вразнобой поздоровались, а Антон, радостно улыбаясь и вытирая замасленные руки ветошью, подбежал ко мне.
— Ух, ты! Новенький! А как горит-то, прямо рубин! Поздравляю, командир, с наградой. — Антоша с радостным удивлением рассматривал мой орден.
— Пойдем, зампотех, посидим. Расскажешь мне, что тут у вас.
— Пойдем, командир, пойдем! Ну, ты-то как? Подлечили?
— Да здоров я, здоров. Давай, рассказывай.
— А что тут рассказывать. Все как и было. Ждал я тебя тогда, смотрю — летят наши обратно, а одного самолета и нет. Сердце так и захолонуло.
— Брешешь!
— Точно говорю! Я сразу как почувствовал — сбили Виктора. Спрашиваю — как? Может быть, живой? А мне и говорят: да живой он, живой. Под парашютом ногой босой дрыгал, значит живой. Придет твой Виктор, никуда не денется. А тебя все нет и нет. Потом только сказали, что ты в госпитале.
Антоша, успокаиваясь, достал кисет и начал ладить самокрутку.
— Как с самолетами, Антоша?
— Плохо, Витя, плохо. У нас в эскадрилье три потеряли, во второй — четыре. Много поклеванных пулями, но эти мы штопаем. Двигатели запасные дают, запчасти есть, а самолетов нет.
— На чем же я летать буду?
— Тут, когда комполка с комиссаром не летают, они свои самолеты комэскам разрешают брать. А те, соответственно, свои самолеты еще кому-нибудь дают. Так и летают на подменках. Закрепления самолета за летчиком, считай, уже и нет. Все ждут, когда новые машины дадут, а их все нет и нет. Правда, ходят слухи, что со дня на день пригонят на войсковые испытания какие-то новые, облегченные 'Яки'. Вроде и фонарь у них каплевидный, без гаргрота, и бронестекла, и пулемет крупнокалиберный. Отличная, говорят, машина. Видели их уже на фронте. Вот и мы ждем, может и на нашей улице праздник будет. А пока мы, безлошадными нас теперь называют, мыкаемся по стоянке, другим ребятам помогаем. В любом случае, какое-никакое дело у самолета мне всегда найдется, верно, ведь?
— Верно, Антоша, верно. Ну, будем ждать свою птичку. Я, наверное, неделю еще на земле посижу. Медицина ко мне придирается. А потом — будем искать варианты.
Тут Антону стали кричать из толпы, что-то держать или крутить надо было.
— Ну, я пойду, Виктор? Помогу?
— Иди уж, 'золотые руки', крути гайки. И я пойду, что-то голова тяжелая стала. Действительно, что- то не то. В госпитале голова не болела, а тут… Может, переел на радостях-то? Или прав военврач, что-то у меня с головой. Да нет. Не может быть. Регистраторы серьезное ранение не просмотрели бы. Пройдет, волноваться не надо.
Вместе с официантками я добрался до санчасти, поблагодарил девчат, попрощался и пошел в тень палатки. Симпатичная медсестричка уже знала о новом постояльце и показала мне на застеленную чистым бельем койку.
— Отдыхайте, товарищ младший лейтенант!
Черт, надо попросить у кого-нибудь пару кубиков на петлицы, а то перед капитаном неудобно будет. И я провалился в сон. Рева двигателей взлетающих и садящихся самолетов я уже не слышал.
***
Проснулся я уже под вечер. Что-то ближе к семи. Уже солнца почти и не видно было, но еще относительно светло. На тумбочке лежало два кубика защитного цвета. За распахнутым брезентовым пологом палатки кто-то вполголоса разговаривал. Э-э, да это Антон с медсестрой любезничает.
Антон, как почувствовал, просунул голову в палатку.
— Проснулся? Ну и силен ты спать, командир, настоящий пожарник. Если нормально себя чувствуешь — дуй на старт, там капитан будет. Вылетов больше не ожидают — темнеет, но, если хочешь, капитан с тобой минут на двадцать слетает. Хочешь?
— Еще как хочу! — моментом схватив гимнастерку со спинки стула, я в секунду поставил кубики, и, на бегу натягивая гимнастерку, кинулся на старт. Всю дистанцию пулей пролетел, и не запыхался.
Прямо на взлетке стояли два истребителя, от их двигателей ощутимо тянуло теплом. Ко мне быстрым шагом направился комэск.
— Силен ты спать, лейтенант, — кинул он быстрый взгляд на мои кубики. — Подлетнём малость? Надо вот эту птичку облетать после регулировки двигателя. Я на ней, ты на моем. С рацией разберешься? Держи шлем.
— А как же? За что деньги платили? — Дело в том, что на командирской машине стояла полноценная рация, с передатчиком. На наших, у рядовых летчиков, стояли лишь приемники. Но работе на рации нас обучали, даже деньги платили за овладение радиосвязью и присвоенный класс.
Я натянул шлемофон, перегнал пистолет на живот. Мне быстренько помогли надеть парашют, застегнули и подергали все ремни. Руки предательски задрожали. Надеюсь, хоть это не видно.
— Быстрее, Туровцев, быстрее! Времени нет. По машинам! После взлета походи за мной минут семь, пока я машину погоняю, затем — расходимся, быстренько крутанем пару заходов, и на посадку! Все понял?
Тело Виктора привычно бросилось к самолету. Ловкий прыжок на крыло, одна нога, вторая, парашют уходит в чашку сидения, поерзать — порядок. Механик склонился ко мне в кабину.
— Самолет заправлен, боезапас по штату, двигатель прогрет. Запуск!
Двигатель чихнул, пустил клуб дыма, моментально схватился и заревел. Громко-то как! Руки, без моей команды, привычно пробежались по тумблерам, проверяя их положение, глаза слева направо скользнули по приборам. Самолет мелко дрожал. Казалось, он сам с нетерпением рвется в небо.
Капитан сделал рукой знак убрать колодки и требовательно посмотрел на выпускающего. Тот сорвал пилотку и взмахнул ею в сторону конца полосы: 'Выметайтесь!'
Комэск, не закрывая фонаря, обернулся ко мне и показал рукой: 'Взлет!' Его самолет запылил впереди. Левая рука привычно двинула вперед сектор газа, истребитель начал разгон. Застучали на неровном грунте колеса, затрясло, рев двигателя изменил тональность, капот опустился… я потянул ручку на себя… Взлет! Я в воздухе! Впервые в жизни, на боевом истребителе, я в небе. В небе войны…
Что-то я увлекся. Где капитан? Я слишком резко подорвал самолет на взлете и оказался выше комэска. Сделал плавную, почти незаметную змейку. Вот он! Ф-фу, увидел, наконец. Выровнял самолет, подошел к комэску метров на двести сзади — слева. Взгляд на приборы, на часы. Взгляд вниз, на аэродром. Характерные приметы. Та-а-к, овражек, поворот дороги, проплешина взлетной полосы, ясно. Курс… хотя, впрочем, мне за капитаном идти. Но, все же, курс? Так, курс возврата будет такой… Еще раз на часы… Полетели.
Несколько минут я тащился сзади капитана, пока он выделывал всякие кренделя в воздухе, проверяя машину. С непривычки вцепился в его самолет глазами и не выпускал его из поля зрения. Наконец, мне это надоело, и я зашарил взглядом по сторонам. Видимость была хорошая, хотя уже у земли существенно потемнело. Здесь, на высоте полутора километров, было еще светло. Так, а это еще что такое? Впереди справа, ниже нас метров на пятьсот, я увидел четыре темных силуэта. Самолеты как раз были от нас на светлой стороне неба, а мы, естественно, в тени. Похоже на 'Пешки', но пока не проверил, их надо считать противником.
— Командир, на три часа, удаление четыре километра, ниже пятьсот, четыре цели!
Истребитель капитана качнул крылом: 'Понял, принял!' Поскольку комэск меня уже существенно опережал, то при развороте я оказался впереди. Я перешел в пологое снижение, чтобы набрать скорость и оказаться ниже задних стрелков на неизвестных самолетах, по широкой дуге подходя к ним сзади — справа. На всякий случай проверил готовность оружия к стрельбе. Черные, на фоне светлого неба, самолеты приближались. Знаков не видно, но силуэты… чужие силуэты. Это не 'Пешки'. Это — 'Ме-110', довольно опасный, хорошо вооруженный и маневренный самолет! Вот так-так, фашисты! Куда это они идут? Да к нам! На аэродром. Сейчас зайдут, сбросят бомбы, проштурмуют самолеты, которые технари раскрыли для
