поймешь.
Эдька ушел, аккуратно прикрыв двери, а она сидела оглушенная весь этот день, и все валилось у нее из рук, и кричать хотелось, и ругаться, и выбросить к чертовой матери эти деньги.
Но ничего этого она не сделала, а деньги спрятала, пересчитав. Криушин оставил ей четыре тысячи. Она купила на них два гарнитура — кухонный и в спальню. И еще норковую шапку.
А Криушин пришел к ней в изолятор месяца через три. Как ни в чем не бывало поздоровался, спросил о том о сем и, выбрав момент, поинтересовался:
— Листочки не нападали еще? А то Семен без работы, скучает.
Она тогда не знала, что Сапрыкин у них же, на заводе. Сказала сухо, без эмоций:
— Не нападали еще. Сохнут.
— Ага, понятно, Ты скажи потом… Вызови меня, я лампочку заменю. Или еще что…
— Вызову. Пока. — И Долматова выпроводила его за дверь.
Канитель у них с Криушиным продолжалась еще два года. А потом позвонил Сапрыкин, сказал, что Эдуард велел кланяться — уехал пз Придонска… А сам он на «Электроне», в транспортном цехе, мол, милости прошу…
…В Даниловку они доехали за каких-то двадцать минут. Дом Сапрыкина Анатолий хорошо знал, да и Валентина бывала здесь раза два. Громадный двухэтажный каменный дом серой глыбой торчал посреди улицы, привлекал внимание. Сложен он был затейливо, по особому проекту — и окна старинные, полукруглые, и балкончик, висевший над палисадом, весь в ажурных переплетениях ограждения, и крыша какими-то конусами, башенками, а уж о воротах и калитке и говорить не приходится — само произведение искусства. Словом, и сварщики, и каменщики, постарались. Сапрыкин привозил их из города, хорошо заплатил, дом получился на славу. Правда, сейчас, в тусклом сереньком дне, он смотрелся хуже, чем при солнце, но все равно Валентина любовалась домом, и что-то похожее на зависть шевельнулось в ней. Как бы там ни было, но начало богатства Сапрыкина лежало в ее кладовых, в ее изоляторе брака, это прежде всего благодаря ей Семен смог поставить такую махину, да и Криушин, надо думать, себя не обидел. Она подозревала, что мужики обманывают ее, делятся не всей выручкой, хотя прямых доказательств у нее не было. Тем не менее она однажды сказала о своих сомнениях Криушину, тот поднял ее на смех: мол, ты же не знаешь, как трудно выплавить из твоих отходов золото, это же кустарное производство, много идет брака. С Семеном она побоялась говорить на эту тему, тот мог элементарно обложить ее матом, у него не заржавеет. Но сейчас Валентина снова подумала об этом: у Сапрыкина дом тысяч на восемьдесят, новая «Волга», сам хвастался, что отдал за нее девяносто тысяч, та же обстановка в восьми комнатах… Ладно, что теперь! Гроза вон надвинулась, нужно думать о другом.
Валентина подавила в себе невольный вздох, велела Анатолию остановиться не у самого дома Сапрыкина, пошла вдоль улицы, неприметно поглядывая по сторонам — не много ли зевак? Но улица была пустынна — так, несколько пацанов гоняли с криками футбольный мяч да древний дед сидел на скамеечке у одной из изб-развалюх, в шапке и валенках.
Она вошла во двор, полный гусей и уток, коз (утки с кряканьем возились в небольшом бассейне, полном воды), вздрогнула от грозного рычания пса, остановилась даже, но ее подбодрил голос Семена:
— Не бойся, Валентина, проходи.
Сапрыкин вышел ей навстречу из сарая, вытирал руки. Глаза, его выражали сложные чувства. — и приветливость, и озадаченность — чем вызван этот неожиданный, визит? — и тревогу. Он пригласил ее в дом, сказал, что Мария как раз готовит обед, перекусим, по Валентина отказалась — не до обеда, да и Анатолий там, на улице. Надо поговорить, лучше без свидетелей.
— А, понятно, — мотнул головой Семен.
Он повел ее в гараж, где на просторном бетонном полу (здесь поместилась бы еще одна машина) стояла поддомкраченная «Волга», играл транзистор, а в углу, на. электроплитке, шипел и нервно бился крышкой закипевший чайник.
— О, черт, я и забыл про него! — ахнул Семен. — Воды нагрел, надо мне промыть кой-чего.
Долматова с интересом оглядела гараж — да, размах у Сапрыкина, размах! Танцевать тут можно.
— Здесь, что ли, плавишь? — негромко спросила она.
Он усмехнулся, кивнул:
— Здесь. Только внизу, в подвале. Детишки бегают, да и соседи ничего знать не должны.
— Да, правильно. — Валентина села у стола, смотрела на Семена строго, требовательно. Тот не выдержал этого взгляда, тоже сел напротив нее на скрипучий шаткий табурет.
— Ну, что тянешь-то, Валентина? Что случилось?
— Да чего… — она кашлянула, собралась с мыслями. — Мухи на мед слетаются. То начальника БХСС бог послал, теперь сразу четверо заявились.
— Кто такие?
— Да кто. Некий Михаил Борисович с дружками. Толик «хвоста» привел. Прижали они его, он и раскис. Всех нас выдал. Эти теперь условие: бери в долю. Охрана, мол, и сбыт — наша забота. У вас не получается.
— Вот сволочь твой Толик! — выругался Сапрыкин, и лицо его исказила зверская гримаса. — Гнида! Пентюх! Тьфу!…
Он вскочил, побегал по гаражу, прикрыл железную дверь.
— Да открой, Семен! — потребовала Долматова. — Еще Мария твоя чего подумает. Скандал тут устроит.
— Я ей устрою! — пригрозил Сапрыкин, но дверь все же открыл.
Вернулся к столу, обхватив голову руками, сидел в раздумье.
— Сама-то что думаешь делать? — спросил грубо, зло, и Валентина близко увидела его желтые немигающие глаза. Зябко повела плечами — ох лют Сапрыкин, лют! Такой ничего не простит.
— Соглашаться надо, Семен. Мы у них на крючке, так просто из рук они нас не выпустят. Но Михаил Борисович предлагает все полюбовно, обещает…
— Ну и любись с ним! — психанул Сапрыкин. — Меня-то зачем в это дело впутываешь? На кой черт я должен на какого-то гада работать, рисковать? С какой стати? Мало нам одного Битюцкого?!
— Я ничего не могла сделать, Сеня, — убито проговорила Валентина. — Если бы не Анатолий…
— Анатолий! Анатолий!… Нашла хахаля! Только и заслуг, что морда смазливая. Ну, может, еще какие достоинства, это тебе, бабе, виднее. А по мне — так гнать его надо сраной метлой и как можно дальше! Такое дело провалил!
Долматова молчала. Лицо ее пошло бурыми пятнами — и от стыда за незадачливого своего мужа, и от грубости Сапрыкина. Черт бы их побрал, этих мужиков!
— Они били Анатолия, Сеня, — жалостливо заговорила Валентина. — И в лес увезли, и дома, на моих глазах.
— Жаль, что совсем не убили, — буркнул Сапрыкин.
— Они посадят нас, Сеня. Если мы…
— Вот и садись, посиди! — приглушенно буйствовал Сапрыкин. — Выйдешь — поумнеешь, будешь знать, за кого замуж выходить.
— Не надо так, Сеня! — голос Валентины дрожал. — Ты же не захотел слитки продавать, вот Анатолий и…
Сапрыкин взорвался. Махал руками, кричал, и слюна брызгала Валентине в лицо.
— Не захотел! Не захотел! Что я тебе — и швец, и жнец, и на дуде игрец?! Все готовенькое для твоего Анатолия. А ему б только тешить тебя в кровати, да? Удовольствия от жизни получать. Прапор несчастный! Тьфу! Ненавижу этих, о погонами!
Он побушевал еще минуту-другую, а Валентина терпеливо ждала, опустив голову.
Наконец Сапрыкин выдохся, обмяк. Сидел понурый, серьезный.
— Сколько они хотят, Валентина? Этот пай, Михаил Борисович?
— Третью часть.
— Во! Видала? — он свернул кукиш, сунул ей под нос. — Ни один посредник столько за работу не берет. Да это же грабеж! Сволочи!
— А вы с Криушиным сколько с меня брали? — не выдержала все-таки Валентина. — Я думаю…
