Битюцкий шмыгнул в калитку, она была не заперта, и он понял, что его ждут. Открытой оказалась и дверь на просторную веранду.
— Разрешите? — сказал он громко, даже начальственно, подчеркивая этим и свое положение, и отчасти официальность визита.
Долматова — в нарядном кружевном переднике, о красиво уложенными волосами, разрумянившаяся у плиты — встретила его очаровательной улыбкой, подала руку. Битюцкий улыбнулся в ответ, на миг задержал ее теплые мягкие пальцы, ароматно пахнущие жарким, снял фуражку, подержал в руках, оглядываясь, куда бы ее положить. Валентина приняла фуражку, дурашливо нахлобучила на голову, покрасовалась перед зеркалом.
— Проходите, Альберт Семенович, проходите! — спохватилась она, гостеприимным жестом приглашая его в зал. В комнате работал большой цветной телевизор, показывали хоккей, мелькали на экране красочные одежды спортсменов, мечущаяся на ледяном поле затурканная клюшками шайба, недовольные лица болельщиков.
— Хотите — посидите, — предложила Валентина. — Или посмотрите, как я живу. Не стесняйтесь. А у меня на кухне скоро все будет готово.
Он воспользовался ее приглашением, мельком заглянул в другие комнаты, отметил: недурно живет, недурно. Что-то даже задело Битюцкого после этого осмотра: он, полковник милиции, занимающий высокий пост, жил гораздо скромнее, многого, что было в доме Долматовой, не имел. Во всяком случае, у него не было видеосистемы, полированных гарнитуров, нескольких ковров, хрусталя… Если бы все это увидела его жена, Александра, был бы у них в доме новый неприятный разговор на тему: «Люди вон как живут, а у тебя, начальника, обои на стенах по семьдесят копеек, диваны старые, продавленные, телевизор, который пора давно выкинуть…» Словом, она бы перечислила все их, в общем-то, добротные и исправно служащие семье вещи, которые, может быть, и вышли из моды. Александра, как всегда, преувеличивала. Она хотела барской, роскошной жизни и нещадно пилила его за то, что он не может или не хочет устроить им с дочерью «сносную жизнь», живет на одну зарплату, а ведь имеет такие возможности!… Жена не конкретизировала, какие именно эти «возможности», но прекрасно их понимала, не раз говорила ему: «Ты, Алик, веди себя так, чтобы комар носа не подточил, но чтобы люди сами тебя благодарили. Я тебе зла не желаю, но для семьи ты, мужчина, должен делать побольше. И Галю надо кормить-одевать, и сама я не хочу выглядеть хуже других женщин».
Галя у них училась на технолога-пищевика, девица была болезненная, слабая. Дома всегда велись разговоры о врачах, поликлиниках, курортах, пахло лекарствами…
Оказавшись в гостях у Долматовой, молодой и красивой женщины, увидев здесь мир уюта и довольства, Битюцкий невольно тоскливо подумал, что хорошо бы приходить сюда после работы, отдыхать душой и телом, пить горячий кофе и смотреть цветной телевизор… Но это была мимолетная и вздорная мысль, сюда он пришел не за этим.
Валентина вынесла из кухни поднос, уставленный едой, быстренько сняла с маленького полированного столика накидку, придвинула его к дивану, где сидел гость, стала расставлять тарелки.
Битюцкий следил за ее ловкими руками.
— Хорошо живете, Валентина Васильевна, — не удержался от замечания. — Красиво у вас, уютно.
— Кое-что от родителей досталось, а в основном с мужем заработали, — охотно пояснила она, хорошо, конечно, понимая, почему ее гость так говорит. Она похвалила себя в душе за предусмотрительность — перед приходом Битюцкого убрала кое-что лишнее. Начальник из милиции будет смотреть на ее жилище не теми глазами, какими смотрят обычные ее гости. Может быть, он и прийти согласился лишь потому, что хочет убедиться, что живет она не по средствам. И потому убрала в чулан второй цветной телевизор (он стоял у нее на кухне), пару редких сервизов из буфета, украшения, кое-что еще. Ни к чему мозолить глаза — и так вон в доме всего понапихано. Особо тщательно она продумала, что надеть. Выбрала вишневое, с кружевным воротником платье, плотно облегающее фигуру. Это было ее любимое, она надевала его в ресторан, когда они с Анатолием отмечали годовщину своей семейной жизни. Оно выгодно подчеркивает ее женские прелести, вот и Битюцкий так и следит за каждым ее шагом маслеными глазами.
— Папа у меня военным был, — неторопливо рассказывала Валентина, стремясь оставить у гостя нужное впечатление. — Зарабатывал хорошо. Они сначала с матерью под Челябинском служили. Там я и родилась. А потом папу сюда перевели военпредом на «Электрон», тут он дом купил, отремонтировал его, сад развел. А потом он умер… Мама скоро снова вышла замуж, сейчас она в Москве.
— Что же вас, одну оставила? — уточнил Битюцкий.
— А я уже взрослая была, Альберт Семенович. Замуж первый раз вышла… Анатолий-то у меня… ну, не первый муж.
— Понятно.
— Ну вот и все, пожалуй, — Валентина придирчиво оглядела стол, осталась им довольна. Сняла фартук, села рядом с Битюцким. — Можно ужинать. Ничего вам не навязываю, Альберт Семенович, смотрите сами, что пить и есть. Но жаркое рекомендую. Мое, фирменное. Таким вас никто и нигде не накормит. Коньяку налить? Или водки?
— Коньячку, только по рюмашке, — сказал Битюцкий и поднял протестующе руку — хозяйка лила коньяк в довольно объемистый фужер. Но Валентина не обратила внимания на его жест, придвинула к нему почти полный фужер, и гость не противился.
— Еще раз спасибо, Альберт Семенович, — проникновенным голосом произнесла Валентина и подняла свой фужер. — Если б не ваша доброта и человечность…
— Ладно, будет, — он остановил ее ласкающим взглядом. — Я же говорил тогда, в кабинете: посадить человека — раз плюнуть. А вот уберечь его для общества, для семьи сохранить… В этом я вижу одно из назначений правоохранительных органов. За вас, Валентина Васильевна. За ваше гостеприимство и красоту!
Битюцкий выпил, пожевал твердой и вкусной колбасы, повертел в руках коньячную бутылку, разглядывая на ней этикетку. Коньяк был отличный, редкий.
«Какая-то кладовщица живет как принцесса, — думал он ревностно, чувствуя в теле блаженное тепло. — А тут — и правда что — начальник, с тремя звездами ходишь, а живешь так себе».
Валентина налила ему снова, он не отказался. Заметно повеселел, расслабленно откинулся на спинку дивана.
— Давно на заводе, Валентина Васильевна?
— Давно. Техникум кончила, мастером работала, потом ушла, не поправилось. Нервная работа, голова стала болеть. Начальство ругает за план, рабочие высокую зарплату требуют — цены, мол, в магазинах да на рынке видишь какие! А тут, в изоляторе брака, хорошо, спокойно. Хотя и работы очень много. Да и ответственность…
«И воровать удобно», — мысленно добавил Битюцкий.
— Изолятор брака у нас большой и штат немаленький — кладовщики, грузчики, электрокарщик… Да вы наливайте, не стесняйтесь, Альберт Семенович. Я лично коньяк не люблю, шампанское больше…
Еще выпили. Битюцкий сидел раскрасневшийся, довольный. Снял китель, расстегнул ворот голубой форменной рубашки. Валентина невольно косилась на его большие милицейские звезды.
«Видишь, хоть ты и начальник, а на дурничку и выпить, и поесть горазд, — думала она. — Ну, ешь, ешь. Главное, дело делай».
«Спаиваешь, голубушка, — посмеивался про себя Битюцкий, замечая старания женщины. — Но меня споить не так-то просто. Да еще при такой отменной закуске. Одной бутылкой тебе не отделаться, Валентина Васильевна».
Долматова словно прочитала его мысли, встала, выхватила из серванта еще одну бутылку коньяка, поставила на стол.
— А это другая марка, Альберт Семенович, попробуйте, — легко сказала она.
— Ты бы села поближе, — сказал он запросто, решив, что хватит уже «выкать» — с проштрафившейся этой бабенкой можно действовать и посмелее. — А то как дипломаты… ведем переговоры.
