— Ну, переговоры мы вроде бы провели уже, — неприметно усмехнулась Валентина.— А теперь в честь знатного гостя даю обед.
Битюцкий шутливо погрозил ей пальцем.
— Обеды придется еще давать, Валентина Васильевна. Переговоры у пас были предварительные, хотя и ре-зуль-та-тив-ные, а? — он засмеялся. — И правильно ты решила: их нужно вести с глазу на глаз, без посторонних. Что скажешь, милая?
— Само собой, — засмеялась и хозяйка. — К чему нам переводчики? Мы и так друг друга хорошо понимаем.
— А прикидывалась овечкой у меня в кабинете, слезки на глазах держала. Ишь ты! — он снова погрозил ей пальцем. — Народная артистка, не иначе. Ну сядь поближе, Валюш! Или я тебе совсем не нравлюсь?
— Да нет, вы мужчина видный. — Валентина придвинулась к Битюцкому, и он сразу же привлек ее к себе, жарко задышал в лицо и, будто нечаянно, положил руку на высокую, соблазнительно вздымающуюся грудь.
— Ты красивая, Валя, очень красивая женщина. Я, может, из-за красоты тебя и простил. Чего, думаю, такую губить? Молодая, по глупости вляпалась, связалась с какими-то жуликами… Не иначе, Валюша, ты мусорщика этого послушалась, втянул он тебя… И зачем ты с ним связалась?
— По глупости, правильно вы говорите, Альберт Семенович, — поддакивала Битюцкому Валентина, осторожно снимая руки полковника со своей груди. Но тот, словно не замечая протеста женщины, стал более настойчив.
— Ну чего ты, Валюш? В самом-то деле?! Выпить я мог и в другом месте, имею возможности…
Она с трудом выбралась из его цепких объятий.
— Погодите, Альберт Семенович. Что уж вы сразу-то… Поговорить надо, расположить женщину… Я замужняя, никакая там не путана. А вы сразу тискать. Полковник, а действуете как сержант!
Валентина прыснула, а Битюцкий заметно смутился.
— Ладно, ладно, не обижайся. Коньяк у тебя больно хорош… Садись, садись, чего вскочила?
— Я сейчас, Альберт Семенович. — Валентина подошла к трюмо, выдвинула ящичек, вынула оттуда небольшой сверток, подала Битюцкому.
— Вот, Альберт Семенович, презент, как говорят в состоятельных кругах.
— Презент? — удивился и обрадовался он. Стал разворачивать белую гремящую бумагу, а Валентина посмеивалась, прятала глаза: «Ну, Семен, придумал же «сюрприз», нечего сказать! Дарить такое мужчине… Возьмет сейчас, швырнет… Хотя вещица-то — из чистого золота! А золото, как водится, не швыряют».
На ладони Битюцкого лежал небольшой, искусно отлитый, сверкающий полировкой
Глаза полковника милиции сначала округлились, потом выразили недоумение и отчасти гнев, но в следующую секунду Битюцкий расхохотался.
— Эт-т… что же это такое, Валентина Васильевна? — спросил он, стараясь говорить строго, а глаза его алчно посверкивали. — Золотой, что ли? А?
— Золотой, — подтвердила Валентина.
— Надо же! Да тут граммов триста. Это кто же у тебя такой мастер, а? Мусорщик, что ли?
— Секрет фирмы, Альберт Семенович.
— Секрет. Гм… От милиции секретов не должно быть. И потом: как
— Да какой смысл, Альберт Семенович! Шутка это. А весу в нем действительно двести восемьдесят пять граммов. Дорогой хрен-то. И дарю я вам лично, а не милиции. Я вас милиционером сейчас и не воспринимаю. Приятный гость, и только. Хоть в в милицейских погонах.
— В погонах, в погонах, — пробурчал машинально Битюцкий, завернул подарок в бумагу, сунул в карман галифе. — Такой презент обмыть нужно. Садись-ка, хозяюшка, наливай, я…
— Это вы мне должны налить, — капризно надула губы Валентина, и Битюцкий охотно принял эту игру.
— Должник я, должник, — сказал он раскатисто, довольно. — Но что я буду с этой штукой делать — вот вопрос! Мужикам показать — смеяться станут. Баб разве смущать.
— Это уж ваше дело, — мягко вторила ему Валентина. — Можно на зубы перелить, можно продать… Можно в вашем милицейском музее выставить.
— Ну уж дудки! — фыркнул Битюцкий. — В музей! Придумаешь тоже, Валентина Васильевна. Пусть у начальника БХСС и полежит, пригодится.
— И я так думаю, пригодится, — не стала спорить Долматова.
Она приглушила звук телевизора, он мешал им нормально говорить. Села напротив Битюцкого, намеренно приподняв повыше подол платья, открыв прекрасную ногу, покачивала туфелькой; посмеиваясь, смотрела в глаза захмелевшего гостя, говорила:
— Альберт Семенович, как-то не по-дружески получается.
— Что? — вскинулся он. Но смотрел не в лицо Валентины, а на ее мерно покачивающуюся гладкую ногу, глаз не мог от нее отвести.
— Да что, — она неторопливо потягивала шампанское. — Клянетесь в дружбе, а Воловода своего опять к нам на завод прислали. Он и в бухгалтерии говорил, что придет наш изолятор брака проверять. А зачем, Альберт Семенович? У меня он ничего не найдет.
— Да это не я… («Чекисты настояли», — чуть было не ляпнул Битюцкий, но вовремя спохватился.) То есть послал-то его я, но это формальность, Валюш, не беспокойся. И я к тебе его не направлял. Это самодеятельность, и мы ее пре-се-чем! — он поднял палец вверх. — В моей власти.
— Вот именно, — кивнула Долматова. — Только слово свое вы постарайтесь сдержать, товарищ полковник! — теперь она погрозила ему пальчиком.
Битюцкий оскорбленно-пьяно дернул головой.
— Валюш! За кого ты меня принимаешь, а? Я ведь сделал тебе! Ты дома сидишь, а не… Сама знаешь где. Ну ладно, иди сюда. Чего ты все прыгаешь по стульям, прыгаешь…
Он грузно привстал, потянул ее за руку, и Валентина поморщилась от боли и возмущения — ну что за медведь! Тащит, словно мебель какую. Но сказала она другое:
— Я сейчас, Альберт Семенович. Переоденусь. Чего уж теперь. Да и вы — раздевайтесь пока. Сапожищи свои снимите.
— А!… Да!… — пьяно и согласно мотал он головой и взялся расстегивать пуговицы рубашки непослушными, путающимися пальцами.
А Валентина, заметно отчего-то нервничающая, вышла в соседнюю комнату, чем-то щелкнула. Потом, обворожительно и обещающе улыбнувшись Битюцкому, пошла на веранду, громыхнула засовом.
— Правильно, надо закрыться, — пробормотал он, одобряя ее действия, стаскивая с ног непослушные сапоги.
Битюцкий полежал без штанов, в белой нательной рубахе, подождал. Потом позвал совсем по- семейному:
— Ну где ты есть, Валюш? Иди сюда.
— Да тут я, тут! — отвечала Валентина откуда-то из передней. — Сейчас.
Альберту Семеновичу почудились какие-то мужские голоса, он с тревогой приподнялся на локтях, прислушался: в этот момент открылась дверь — и в комнату вошли трое рослых парней. Вслед за ними вошел мужчина постарше — в берете и легкой летней куртке, с насмешливыми, радующимися чему-то глазами.
Битюцкий сел на диване, немо, со страхом смотрел на вошедших, враз протрезвел и прояснившимся взглядом искал хозяйку дома: кто эти люди и как они очутились в доме? А руки его машинально натягивали галифе.
— Добрый вечер, Альберт Семенович, — вежливо сказал мужчина в берете. — Извините за вторжение, но… — он развел руками. — Очень уж хотелось с вами познакомиться в такой вот непринужденной обстановке. Кажется, повезло.
Битюцкий, натянувший уже и сапоги, потянулся за висевшим на спинке стула кителем, и в ту же