— Какой глупец! — сказала Тата про Мохова.
Это вместо «дурак». Тата никогда не ругалась. Говорит: дала сама себе слово и будет держать его всю жизнь. Она чуть что — давала себе слово. С Зоей всегда дружить — слово. Научиться прыгать с парашютом, когда вырастет,— слово. Маме никогда не грубить, «подумаешь» не отвечать — слово...
— Даже неохота в лагерь уезжать.— Это Вова сказал.— Кто с Кап-лином гулять будет?
— Я могу,—сказал Тоська.—Запросто. Не хуже тебя.
— Ты ведь тоже едешь,—сказала Зоя.—И Тата с вами. Значит, я буду. Если Бовин папа разрешит.
— Он у тебя убежит, наверно,— сказал Вова.— С ним не всякий может.
— Наверно, убежит,— согласилась Зоя.
— А у меня нет! Спорим? — сказал Тоська.
— И у тебя тоже убежит,—сказал Вова.
— Конечно,— сказала Зоя.
— Спорим, нет? Ну, давай... Я его так отдрессирую...— И Тоська схватил Каплина за поводок.
— Не цапай, не твой пока! — сказал Вова.— Дрессировщик нашёлся! Подай сперва заявление в письменном виде.
— Воображать стал? — сказал Тоська.— Собака-то совсем не твоя... Хмыра несчастная!
— Это кто, я «несчастная»? — завопил Вова.—А ну повтори! Повтори!
Неизвестно, чем бы кончился этот короткий разговор, если б из окна снова не показался Витька Мохов.
— Дай ему разок! — сказал он непонятно кому.—Что, испугался? Эх вы, трусовня!
— А ну выходи во двор! — закричали почти вместе Вова и Тоська. Но Мохов не вышел.
— Глядите, он чего-то нашёл и ест! — крикнула Тата.
— Фу! — закричал Вова на Каплина.
— Фу! — крикнула Зоя. «Фу» — значит «нельзя».
Письма и заявления
На другой день Бовин папа достал из почтового ящика вместе с газетами конверт без марки. На нём было написано: «Тов. Тройскому М. А.».
— Интересно,— сказал папа, входя в комнату.— От кого бы это? — И разорвал конверт.— Смотрите,— сказал он, когда развернул бумагу.— Официальный документ.
На бумаге было написано:
Зоевление
Разришите мне гулять с псом (собакой) Каплином. Буду биречь, как зарницу ока.
Ученик 4-го «Б» Денисов Антон.
— Дай-ка,— сказала Бовина мама.
Она взяла красный карандаш и написала под заявлением: «Четыре ошибки в четырёх строчках. И не «зарницу», а «зеницу». Стыдно!» А папа спросил Вову:
— Ты ему не даёшь гулять с собакой?
— А что? — сказал Вова.— Он хочет один. Возьмёт и потеряет. Очень просто. Что, я его не знаю, что ли?
— А ты? — спросил папа.— Не можешь потерять?..
— Не могу,—сказал Вова.—Зачем мне его терять? Может, когда дядя Семь приедет, Каплин у нас насовсем останется...
— Ни в коем случае! — сказала мама.— И слышать не хочу.
Но тут в разговор вмешался сам Каплин. Он угрожающе зарычал, все обернулись и увидели, что он злится на папин ботинок, у которого уже не было задника.
— Ах ты дрянь такая! — закричала мама и, наверно, стукнула бы его, если бы не вмешался папа.
Он отнял у пса ботинок, оглядел его и сказал задумчиво:
— Я давно уже собирался купить себе модные ботинки. Каплин понял это и ускорил дело...
И папа шлёпнул его по тому месту, откуда начинался вечно виляющий хвостик с завитком на конце.
Поджав свой завиток, Каплин поплёлся на подстилку.
— Вот тебе твоя собака...— начала Бовина мама.
А дня через два к Семёну в Пятигорск полетело письмо.
«Дорогой Семёрка!
Как тебе там отдыхается на Пяти горах? Как себя чувствуешь? Каплин твой в полном порядке — подрос и похорошел. Сахару мы ему совсем не даём — этим занимаются ребята во дворе, а кроме сахара, он питается в основном мужскими ботинками. Когда приедешь, то, помимо пары модельной обуви для Миши и шёлкового зонтика для Ларисы, тебе придётся ещё покупать платье Наталье Львовне, нашей дальней родственнице. Она пришла к нам в гости, когда Каплин как раз закончил обед и получил на третье чудесную косточку, всю обросшую жирным мясом, прямо из соседского супа. Но ты же знаешь своего доброго пса! Он всегда готов отдать гостю то, что для него всего дороже. И вот он подходит к Наталье Львовне и, радостно улыбаясь хвостом, кладёт ей на колени свою кость. Прямо на светлое платье... Тогда мы закрыли его на балконе. Там на полу, в холодке, стоял большой «Пражский» торт. Конечно, в коробке. Но что значит какой-то картон для твоего пса, воспитанного на клизмах и кожаной обуви! Нет, мы не станем возводить напраслины. Съел он совсем немного — был уже, видно, сыт. Но зато на всём торте появились красивые отпечатки лап, ушей и даже хвоста!..
Будь здоров, дорогой друг. Отдыхай спокойно и скорей приезжай.
Лариса и Миша».
Вова и Тоська развоображались
Ой, до чего не хотелось ехать в лагерь — просто ужасно! Если бы хоть в первую смену, совсем другое дело. А то почти все ребята приехали, ходят на пруд, на пустыре футбольное поле сделали, а тут езжай неизвестно куда и зачем. К этим лагерям, заявил Вова родителям, у него вообще идиосинкразия. А папа ответил, чтобы он не употреблял слов, которые еле может выговорить и значение которых для него так же непонятно, как для папы арифметические задачи на «из разных городов»...
— Не признавайся так открыто в своих недостатках,— сказала мама папе и стала говорить, что теперь дети ничего не ценят и что её дедушка даже мечтать не мог о таких лагерях и Дворцах пионеров, не говоря уже...
Но Вова решил, что всё равно ни за что в лагере не останется, раз Каплин в городе. Хорошо Зое — она никуда не едет. Сможет Каплина каждый день видеть. Даже гладить его...
Как только Вова вышел во двор, он тут же вызвал Тоську и сказал, что не знает, как Тоська, а он обязательно из лагеря сбежит. Ну, не сбежит, а сделает так, чтобы выгнали. Или отправили.
— Это ты здорово придумал,— сказал Тоська.— А что лучше сделать, чтоб выгнали?
— Не знаешь? Эх ты!.. На зарядку опаздывать — это раз. На линейку — два...
— Грубить,— подсказал Тоська.— Три.
— Точно. Ну и... плохо дежурить по кухне — четыре.
— Постель не убирать — пять.
Больше они ничего придумать не могли, и тогда Вова сказал:
— Смотри не струсь.
