провал. В то же время он клялся, что не успел даже кулаком махнуть – откуда же покалеченные и побитые? А парни утверждали, что он избил их до полусмерти, к тому же на их стороне было два очевидца событий. И залетел Глеб в колонию общего режима на два года.
Как ему достались эти два года – можно лишь догадываться, но срок Глеб отмотал, вернулся. На работу бывшего зэка никто не брал, карьера ученого рухнула по той же причине. Тридцать лет, а жизнь переломилась. Ладно бы незнакомые, их понять можно, но те, кто знал Глеба с малых лет, они-то почему отвернулись? Тут-то и проявил великодушие Рудольф, протянув недругу руку помощи, взял Глеба личным водителем. Конечно, более достойного места не нашлось для образованного человека.
– Неужели осознал и раскаялся? – не верилось Крайнему.
Леля загадочно улыбнулась, Юрий Петрович понял: главная фишка впереди. И не ошибся. Он, убеленный сединами, проживший достаточно долгую жизнь, чтоб перестать удивляться, был сражен непредсказуемостью сценария.
– Почти год Глеб проработал у Руди, – рассказывала Леля. – Однажды, когда он ждал шефа, увидел «избитого» им парня. Он сам подошел к Глебу и повинился: мол, в ресторане драка была разработана и оплачена Рудольфом. Глеб никого не избивал, его сразу вырубили, а избили парней два так называемых свидетеля, что входило в план Рудольфа.
– Совесть парня замучила?
– Н-нет. Тогда он думал о легких деньгах, но его побили неудачно. Повредили что-то внутри, он лечился несколько лет, пока не был признан инвалидом. Действовал он как провокатор, сам отплатить Рудольфу не мог, думаю, боялся, надеялся, что Глеб, отсидевший ни за хрен собачий, посчитается с ним. Так что не раскаяние им руководило, а банальная жажда мести.
– У меня нет слов, – произнес Юрий Петрович, разведя руками. – А как вам стала известна правда?
– По случайности инвалид оказался сыном моей массажистки. А Глеб, когда Руди оттянулся у любовницы и пожелал ехать к жене, врезал ему по морде, после чего сказал, за что именно, и ушел. Мне рассказал инвалид, он был свидетелем. Лет пять о Глебе не было слышно, ну, слухи ходили, будто он таксует, и все. Но вдруг у старой истории выросли новые ноги… странно. Я бы сказала, это не случайно.
Прескверная история с закономерным финалом. Сначала уничтожить Нефедова, потом взять на работу, чтобы каждый день и час наслаждаться его униженным положением, – за это не только по морде бьют. Еще Юрия Петровича поразил ум Лели, далеко не все женщины склонны к наблюдениям и анализу, у нее это получается и, как показалось ему, тема выстрадана. Залезть ей в душу Крайний все же попытался, не переступая грани:
– Вы знаете Рудольфа не просто хорошо, а как… родная сестра.
– Не смущайтесь, – рассмеялась Леля, раскусив его, – называйте вещи своими именами. Ну, ладно, я сама… Да, я, как и многие, была влюблена в него, страдала, когда он женился. Как влюбленная дурочка изучала предмет обожания, и то, что должно было настораживать и ужасать, меня восхищало. Глупо, да? Дождалась и я своего часа, у нас был непродолжительный роман – более сильного разочарования в своей жизни я не припомню. Оказалось, я любила мечту, а Руди совсем из другой сказки. Вот, собственно, и все.
Крайний вызвался проводить ее, чего никогда не делал. Он немного отвлекся, когда шел рядом с тонкой и красивой женщиной, втайне тоскуя об ушедшей молодости. М-да, ничего не вернешь. И никого. В этом ужасающий смысл бессмыслицы всех усилий, направленных на достижение любых целей. Ну, достиг, ну и что? Расходуются силы, энергия, жизнь, а конец одинаков, конец один на всех, будь то естественная смерть от старости или в результате несчастного случая. Это здесь тебе нужен хоть на короткий миг весь мир, а там – ничего, хотя длина мига там – вечность. Но жизнь есть здесь, а далее – неизвестность, потому дорого то, что ощутимо руками, видимо глазами, приятно на вкус и запах. Жаль лишь, что с возрастом ограничиваются возможности, из них главными остаются созерцание и философствование. Прощаясь, Леля протянула тонкую кисть, он ее слегка пожал. Есть еще один вопрос к ней, потому ее руку он задержал:
– Как, по-вашему, Нефедов мог дойти до той точки, когда берут первое попавшееся орудие и уничтожают обидчика?
– Если б вы спросили: мог ли убить Рудольф, я бы ответила, не задумываясь: да, мог. А Глеб… язык не повинуется сказать: «Мог». Да вы сами ответьте себе: почему он не сделал этого шесть лет назад, когда узнал, каким образом Руди загнал его в колонию? М? До свидания.
Она права, но улики… мотив… Мотив более чем убедительный, он способен всколыхнуть в человеке прошлые обиды и оскорбления спустя много лет, особенно если жизнь не удалась и не подлежит исправлению.
На него, войдя в здание, налетела девушка, он посторонился, пропуская ее, но она обратилась именно к нему:
– Дедушка, скажите, как попасть к следователю?
Вот так-то: дедушка! А он размечтался, что прекрасная Леля запишет его в дяденьки. Нет, приговор малявкой вынесен безжалостный: дед!
– А кто конкретно вам нужен? – сухо спросил он.
– Не знаю. Он может устроить свидание с Глебом Нефедовым, так мне сказали. Глеб… это муж моей сестры… он арестован и сидит в СИЗО, а моя сестра в больнице лежит… Помогите найти следователя.
– Ну, иди за мной, внучка, – ворчливо сказал он, – отведу тебя.
Рудольф всегда звонил и ставил в известность, почему отсутствует, а тут тишина столько времени. Ия тоже пропала, на звонки не отвечает. Бухгалтер фирмы Римма Таирована никогда не беспокоила звонками его жену, боялась подвести шефа, не зная, какой именно ложью он ее накормил. Только сейчас обстоятельства сложились не в его пользу, возникли проблемы, которые надо было срочно решить, а без него – как? Римма Таировна предполагала, что Руди где-то милуется с Ией, он безумно влюблен, как мальчишка, которого и осуждать-то грешно, ибо живет он не головой, а эмоциями. Но каковы б чувства ни были, есть законная жена с детьми, значит, она как-то связывается с ним.
Олеся долго не брала трубку. Римма Таировна обладала настойчивостью и терпением, в течение часа дозвонилась и на всякий случай принялась выгораживать шефа, чтоб в будущем не навлечь на себя его гнев:
– Извините, Олеся, у меня нет выхода, поэтому звоню вам. Рудольф Тимофеевич уехал, он не берет трубку, а мне…
– Батарейка, наверное, села, – апатично сказала Олеся.
– Может быть. А вы как связываетесь с ним? У него же есть второй телефон… Мне очень, очень нужно с ним связаться!
– Это невозможно, – в той же тональности промямлила Олеся, удивив своей вялостью Римму Таировну. Не только удивив, а и разозлив до крайности, к тому же у нее закралось подозрение, что жена шефа пьяна.
– Поймите, если я сейчас не свяжусь с ним…
– Его убили.
– Да, конечно, все бывает, – смысл сказанного не дошел до взволнованной Риммы Таировны. – Поймите, он потеряет много денег, страшно много, ни мне, ни вам Рудольф Тимофеевич этого не простит…
– Вы достали меня, – завизжала в трубку Олеся. – Услышьте, наконец! Руди убили! Пятнадцатого сентября. И его зама Ию тоже. Обоих длинной железной палкой… колом проткнули. Убили в доме, где жила Ия, в ее гараже. И не приставайте больше ко мне! Не звоните! Надоели!
Истерику завершили короткие гудки. Римма Таировна осторожно положила трубку на аппарат и с опаской произнесла:
– Нервная какая-то… Чего орать-то? Ну, убили, с кем не бывает… Убили… – И вдруг ее большое тело завибрировало, второй подбородок, лежавший почти на груди, мелко задрожал, она взвизгнула: – Как убили?!! Кто?!!
Она реально ощутила, как поползло вверх давление, отчего заломило в затылке, будто там пилили и ломали кость. Одной рукой бухгалтер сняла трубку, второй достала из ящика стола таблетки и терзала упаковку, которая не поддавалась, но Римма Таировна и не подумала на минутку отложить трубку, чтоб достать и выпить лекарство. Она вызвала трех первых замов Рудольфа, кроме Андрея, ведь его уволили, а зря. Сейчас Андрей пригодился бы больше других, он благоразумный, практичный, инициативный и умеет
