Ксения благосклонно кивнула и улыбнулась:
– Очень удобно. Тем более что вы делаете мне одолжение. Ведь вы же не бросите даму в таком состоянии?
Слава подумал, что у него состояние гораздо хуже. Во всяком случае, по внутренним ощущениям. А вскоре включился механизм борьбы за справедливость. Унижение, нанесенное ему Лизаветой, следовало немедленно уравновесить. Ксения наверняка тоже не прочь заняться уравновешиванием, так почему бы нет? Это лучше, чем возвращаться в пустую квартиру и ждать там Лизу. И хорошо еще, если она вернется не со своим бойфрендом. Некстати вспомнилось, что и квартира-то ее! Какая изворотливость, однако! Сколько лет они живут вместе, а жена так и не оформила на него ничего! Изумительно. Браво.
Желчно улыбнувшись своим мыслям, Слава ожесточенно кивнул, чуть не сломав шею.
– Благодарю вас, – с облегчением произнесла Ксения.
И Слава, плохо соображая, что к чему, ослепленный злостью, устроился на заднем сиденье внедорожника.
– Вы знаете, у меня тут муж с любовницей развлекается. Прямо в этом отеле, – доверительно сообщила она, величественно повернув голову.
– Какой у вас изумительный профиль! – искренне воскликнул Слава. Это была не лесть и не банальный комплимент. Он даже представил ее на холсте, и пусть волосы будут небрежно покрыты тонкой тканью, ветер, легкие мазки… – Я бы хотел вас нарисовать!
– Вы художник? – Ксения повернулась всем корпусом и смотрела с любопытством и уважением. – Меня никогда не предлагали нарисовать!
– Странно, – серьезно проговорил Слава, додумывая детали фона. Это должно быть нечто агрессивное, созвучное ее резким, породистым чертам.
– А давайте отметим наше знакомство прямо здесь? Насколько я помню, кухня тут очень приличная, да и вино неплохое. Это будет мой аванс за портрет. Согласны?
– Да. – Слава неловко выбрался из машины, вспомнив, что даме положено подавать руку. Но Ксения уже сама легко выпорхнула на тротуар.
– Нет, ты мне объясни, чего это? – повторяла Рита, дергая себя за ухо и требовательно тыча Валерию в бок. – Что все это значит?
Горецкая тоже удивлялась. Вместо того чтобы устраивать сцены Лизавете или просто молча следить за ней, вольный художник сначала скакал в снегу, как мартовский заяц, потом забрался в чужой автомобиль, который ему, впрочем, гостеприимно открыли. А вскоре выпал из него вместе с какой-то теткой и двинулся в отель.
– Фантасмагория, – признала свое поражение Лера. – У меня никаких мыслей на сей счет. Слушай, давай завтра у Лизки спросим, потому что я уже опаздываю. У меня своя личная жизнь налаживается. Не до чужой сейчас. Не побили нашу Бабаеву, и ладно.
– А у меня ребенок болеет. Только я же лопну от любопытства до утра. Какие хоть версии?
– Никаких. – Лера тронулась с места, аккуратно выворачивая на заснеженный проспект. – Но я тоже заинтригована.
– Ты почему не пьешь? – Танненшток ободряюще улыбался, с аппетитом уплетая отбивную.
Лизавета, планировавшая оставить его ни с чем, скромно заказала салатик, наврав, будто сидит на диете. Пить вино она опасалась, поскольку в пьяном виде, во-первых, становилась буйной, а во-вторых, стеснялась, так как цену за бокал видела. Все же в душе она была девушкой честной и не хотела тратить директорские деньги.
– Воспитание не позволяет, – брякнула она первое, что пришло в голову.
Даниэль одурело поднял белесые брови и заморгал. Он вдруг трусливо представил многочисленных суровых родственников Лизетты, воспитавших девушку в строгих пуританских традициях. Вдруг они припрутся к нему требовать сатисфакции и шантажировать вплоть до женитьбы?
– Да шучу я, – произнесла Лизавета при виде моральных терзаний кавалера. Тот страдальчески морщил лоб в блестящую гармошку и нервно мял салфетку, кося левым глазом куда-то в пол. – Шучу!
И она одним махом опрокинула в себя бокал с вином, подумав, что после свидания от нее должно пахнуть спиртным. И хорошо бы получить следы поцелуев, как пишут в романе. А как их по трезвости-то получишь?
Ужин прошел в теплой, почти семейной обстановке. Танненшток с упоением расписывал перспективы Лизеттиного роста по службе, если они правильно поймут друг друга и сработаются. Она послушно кивала. И докивалась до того, что ее укачало и даже слегка затошнило.
– Мы взрослые люди и понимаем друг друга, – вещал шеф, с умилением поедая сливки из высокой вазочки. – Тебе одиноко, мне одиноко. К чему тратить время на лишние движения, если все ясно? Я не умею ухаживать, и мне некогда это делать. Но я могу дать тебе хорошую должность при первой же возможности и делать подарки. Ты хочешь получать подарки?
– А то! – залихватски воскликнула Лизетта, с испугом осознавая, что задуманная черта опьянения уже давно ею пересечена. Море ей по колено. Мозг против воли отталкивал мысли о Славе, в ажиотаже перерабатывая фантастические детали карьерного роста и дорогих подарков. Кстати, Слава ей никогда ничего приятного не дарил. Только картины.
– А что ты мне подаришь? – требовательно надула губки Лизавета, игриво ткнув начальство пальцем в пузо.
– Колечко, – дежурно отреагировал Танненшток. – Но потом. Сразу, но после. Да?
– Ты взорвал мой мозг, – захихикала Лиза. – Я согласна.
Шеф вообще стал казаться довольно милым. Не жадный, честный, перспективный. А почему бы и нет, собственно? Что мешает совместить его со Славой? От обоих не убудет!
И Лиза щедро плеснула себе еще вина, поскольку нерасторопный кавалер налегал на свой десерт, совершенно не планируя спаивать спутницу. А ей необходимы оправдания. Ужас, споил, вероломный… Иначе как смотреть в глаза собственному отражению в зеркале?
Лешка носился по дому с голой попой и босиком. Сопли, щедро размазанные по счастливой физиономии, частично засохли. Как любая мать, понимающая, что простуду ребенку лучше пережидать в кровати под теплым одеялом, а не топча босыми пятками холодный пол, Маргарита сначала оцепенела, а потом впала в буйство.
– Андрей! – взревела она паровозным гудком, торопливо стягивая сапоги. – Леша, быстро в кровать!
– Я не могу, – посерьезнел сын. – Я туда написал. Случайно. А еще сок пролил. Тоже случайно. Подушку я уже постирал.
– Господи! – ужаснулась Рита, бросившись в ванную комнату. Вышеупомянутая подушка лежала под краном. И была постирана. Вернее, намочена.
– Сейчас одеяло станем стирать, – сообщил Лешка, пребывавший в восторженном ажиотаже от собственной хозяйственности.
– С папой? – яростным шепотом поинтересовалась обозленная мать, хватая чадо в охапку и волоча в комнату. Попа у Лешки была ледяная. Ноги, вероятно, тоже.
– Я летюююю! – радостно взвизгнул ребенок и закашлялся.
– Теперь еще и кашель, – пробормотала Рита. – А папа где?
В квартире было странно тихо.
– Спит, – шепотом оповестило ее чадо, умильно сложив ладошки под пухлой щекой. Щека полыхала красным. То ли ребенок съел все мандарины, закупленные к Новому году, то ли температура зашкаливала. И то и другое было ужасно. Но еще ужаснее оказалась ситуация с папой.
Андрей храпел, раскинувшись на диване в позе морской звезды. Так вольготно он дрых только в состоянии сильного подпития.
– Андрей! – в бессильной злобе толкнула его Маргарита. – Ты что, сдурел?
– Кыш, – пробормотал супруг, брыкнув ногой пространство. Вероятно, хотел попасть по помехе, мешавшей спать.
– Гадина! – Рита расплакалась и потащила Лешку в кроватку.
