Все молчали, как-то приуныв, кроме Клячкиной, которая по-прежнему сопровождала каждое слово учителя кивком головы, словно не понимала, что тем самым выдает себя. Как смогла классная узнать, что происходило на площадке?
— Одним словом, на площадке находились все, кроме Акимова.— Елена Петровна сделала многозначительную паузу.
— Вы хотите сказать, что журнал взял Аки-ла? — Бусла встал.
— Я ничего не хочу сказать, меня волнует только истина. А тебе слово никто не давал.
— Но вы же слова не берете, говорите, когда хотите?—Бусла, уже не замечая, что от волнения говорит громко, почти кричит.
— Не равняй себя со мной!
— Здесь все равны.
— Кто дал тебе право грубить учителям? Я завтра же поставлю вопрос на педсовете!
— Ну и ставьте,— Бусла, махнув рукой, выбежал в коридор.
— Шныров, веди совет,— тихо, успокоившись, сказала Елена Петровна, плотно прикрыв за Буслаевым дверь.
Акила вздрогнул, вновь обнарулеив в груди забившееся сердце. Теперь он уже жалел, что не объяснил все сразу. В тот день он ездил с отцом в больницу, где тот проходил лечение в прошлом году. Теперь они ездили взять справку. На заводе сказали: если врач напишет эту важную справку, хорошую справку, отца возьмут токарем по шестому разряду и он опять будет приносить двести и даже больше рублей, как когда-то...
Отец мог поехать в больницу один, но стеснялся. Боялся, что врач не поверит ему, не напишет справку, без которой его никто не пустит к станку.
— А что теперь? — Шнырик, беспомощно мигая, смотрел на Елену Петровну.
— Забыл, как вести совет? Предоставь слово мне. Шнырик молча закивал головой. И Елена Петровна, вздохнув, взяла слово сама.
— Совет нельзя превращать в перепалку. Все мы люди и можем ошибаться.
Елена Петровна заговорила мягче, может, пожалев, что выгнала Буслу.
— Но журнал пропал.—В голосе Елены Петров- -ны вновь возникли суровые нотки.— Быть может, это сделал человек, сидящий среди вас, ваш товарищ. Разве не важно это знать?
Воцарилось молчание, и Акила вдруг услышал, как во дворе кричат, гоняя шайбу по новой площадке, малыши. Ему захотелось домой: сейчас, в четыре, отец должен был вернуться с завода...
— Шныров, дай слово!
Клячкина, выскочив в проход, влезла в туфлю, которую она скинула, пока сидела, поджав ногу.
— Я считаю, журнал взял слабый ученик. У нас в поселке был такой случай. Один парень, двоечник, спрятал журнал и переправил себе все свои двойки на тройки. И Акимов про это знал, мы в одной школе учились.
Акила побледнел. Такого случая он не помнил, не знал.
— А учителя что же, ничего не заметили?—усмехнулась Елисеева.— У тебя язык, как помело.
— Без выпадов, Елисеева,— Елена Петровна поспешно поднялась, нервно теребя руки, вышла в проход между партами.— Если тебе неприятна Клячкина, это не повод ее оскорблять. Каждый из нас выбирает подруг по душе. Я не вижу, чтобы Света чем-нибудь уступала тебе. А ее принципиальность...
— Это не принципиальность, а глухота,— вдруг вспыхнув, сказала Елисеева.
— Что за ерунда! — вскрикнула Елена Петровна.— Клячкина говорит, что думает. Разве в ее словах нет логики? Кто еще мог взять журнал?
Поймав резкий, пронизывающий насквозь взгляд классной, Акила прижался к парте, покраснел, ненавидя себя за то, что не может вступить в открытый бой, как Бусла.
— Акимов тут ни при чем,— медленно, встав во весь рост, сказал Антон.
— Кто же «при чем»? Пусть тогда скажет, где он был в тот вечер. Тебе, Лобов, это известно?
Акила тихо заплакал.
— Надо иметь мужество и вести себя по-мужски. Где ты был вечером во вторник? — спросила Елена Петровна.
— Я ходил в больницу,— Акила заговорил, вытирая слезы кулаком, мучаясь тем, что выглядит слабым, жалким.— С отцом...
— В какую больницу?
— Где лечат...
— Что в больнице лечат, известно и без тебя.
— Ну, где лечат от алкоголизма.— Выдавив из себя признание, Акила всхлипнул.
— Что же ты там делал?
— Я был с отцом...
Акила, уже не замечая хлынувших по щекам слез, бросился вон из класса.
Следом за Акилой из класса вылетел Антон с выражением отчаяния на осунувшемся, бледном лице. Крышки парт загремели, к выходу бросился Гришаев, за ним вдруг сорвался с места Вишняков, даже Шнырик, вдруг вскочив со стула, потянулся за ними. Но Елена Петровна, оказавшись у дверей на мгновение раньше, перекрыла путь твердой рукой.
— Немедленно на место! Это неслыханно! Кто вам дал право срывать совет?
— Я предлагаю Лобова переизбрать,— выскочила Клячкина, уже не спрашивая слова у Шнырика, от испуга пересевшего с председательского места за парту.— Лобов защищает Акимова, потому что он его друг.
— Я считаю, это решение давно назрело.— Кивнув Клячкиной, Елена Петровна вновь заняла учительский стул.— Лобов сорвал совет. Как ты считаешь, Шныров?
— Я не знаю.— Шнырик замолчал. Язык не поворачивался, не мог он высказаться ни за Антона, ни против него, чего ждала классная.
— Но вы же обидели, оскорбили Акимова,—волнуясь, стараясь выражаться как молено мягче, точней, заговорила Елисеева,— Антон вынужден был пойти за ним.
— Ой, горе мое, горюшко,— классная печально усмехнулась.— Не много ли вы стали понимать в свои-то тринадцать лет? Акимов просто трус, боится признаться и ревет белугой, чтобы разжалобить... Знает, что за такой проступок, между прочим, исключают из пионеров.
— Мне кажется, Акимов и Лобов ни в чем не виноваты,— заметил Гришаев. Он хотел сказать что-то еще, но Елена Петровна его прервала.
— Каждый имеет право на собственное мнение. Но поскольку мы условились, что звеньевые не голосуют, ты можешь оставить его при себе. Итак, поступило предложение Лобова переизбрать. Кто за— прошу голосовать.
Клячкина бодро вскинула руку вверх, как на уроке, когда хотела урвать пятерку за ответ с места.
— Так кто за? Шныров? — Елена Петровна подошла к Шнырику.
Презирая себя и мучаясь, Шнырик медленно оторвал руку от парты.
— Так, за переизбрание два голоса. Вишняков?
Увидев, что Вадик резко вскочил, весь красный, вспотевший, она удовлетворенно кивнула. Теперь нужен был один, всего один голос...
— Вишняков, голосуешь?
— Нет,— силой выдавив из себя глухой, слабый звук, проговорил Вадик.— Я хочу сказать, сказать...
— Ну, говори,—растерялась Елена Петровна.
— Я,— голос Вадика вдруг окреп,— должен сказать, что журнал взял я.
