— Но вы же не видели? — съязвила Ольга.
— Зато видел директор. Но сейчас меня интересует другое: кто был на площадке?
— Я не помню, там было столько людей!
— Буслаев, ты говорил мне, что Акимов в трудовом подъеме участия не принимал? Я правильно тебя поняла?
— Ну, не принимал.—Бусла неуверенно кивнул, вспоминая, говорил он нечто подобное или нет.
— Где же ты был в это время, Акимов? Акила, опустив голову, молчал.
— Я тебя спрашиваю, Акимов.
Елена Петровна подошла к парте Акилы. Теперь портфель с журналом лежал почти у ее ног.
15
Звонили требовательно, нудно, как звонят только те, кто уверен, что квартира не может быть пустой. Акила лежал на кушетке лицом вниз. Дверь открывать ему не хотелось: у матери и отца были свои ключи.
Еще в школе им овладело безразличие, все вокруг стало скучным и серым. Он совсем перестал понимать, что происходит... Отчего Елена Петровна с таким упорством требует от него журнал, который он и в руках-то никогда не держал. Но других ее требование вроде бы не удивляло. Все присматривались к нему: девчонки с ужасом, тайным любопытством, парни подмигивали, глупо улыбаясь. Все отчего-то верили, что ему, раз у него по физике три двойки, журнал нужнее, чем остальным.
— Может, кто свой? — Карандаш, сидевший на кушетке у него в ногах, не утерпев, пошел в коридор открывать дверь. Через секунду в прихожей тревожно зазвенел голос Антона:
— Он что, заболел?
Акила, повернув голову набок, смотрел на обои в бессмысленных переплетениях квадратов и треугольников. Никого видеть ему не хотелось, далее Антона. Чем он мог помочь?
— Акила, привет,—Антон шагнул в комнату, озираясь, не сразу заметив в полумраке, где Акила.
Свет, еще пробивавшийся сквозь шторы, уже угасал. Сквозь узкую створку окна тянуло холодом, безнадежностью.
Акила не шевелился.
— Давай включим свет, уже темно.
— Не надо.—Акила приподнял голову, посмотрел на Антона, потом сел.
— Тебя что, Елена прислала? — спросил Карандаш.
У Антона вырвался тяжелый вздох.
— Да, говорит: ищите журнал.
— Пусть сама ищет.— Карандаш Засмеялся. Зазвонил звонок. Три раза, потом еще раз.
— Может, кто из ребят? — Антон шагнул в коридор. Но Карандаш опередил его и, припав к глазку, объявил:
— Акила, к тебе Клячкина пришла!
Акила вздрогнул, потянулся за рубашкой, брошенной комком на стуле.
Клячкина с упорством давила на кнопку звонка.
— Открой, это от классной, а то она сама придет,— сказал Антон.
Акила рванул дверь на себя, Клячкина, испуганно заморгав, попятилась назад. Крупная, с широким женским лицом, она казалась артисткой, на-девшей коротенькую юбку, простые чулки и дешевую нейлоновую курточку для того, чтобы сыграть семиклассницу.
— Акимов, где твои родители? У меня записка.
— Нормальные люди сперва здороваются,— сухо сказал Антон.
— С тобой мы, кажется, виделись.—Заметив Антона, Клячкина нахмурилась.
Акилу волновала записка, но Клячкина по-прежнему держала правую руку в кармане. Видно, не хотела, чтобы записку, предназначенную родителям, прочел он.
Клячкина заглянула в комнату, поморщилась:
— Ой, как у вас грязно... И мебели совсем нет.
Акила страдал. Он и сам замечал, что паркет стал грязным, почти черным, оттого что его сразу не покрыли лаком, как другие, родители Антона, например. И обои местами отстали, их надо бы подновить, переклеить... Когда отец пил, он вынес из дома почти все, продал даже часы с кукушкой, от которых теперь на стенке остался пустой гвоздь...
— Ты всегда говоришь вслух все, что думаешь?—спросил Антон Клячкину, побелев от гнева.
— Я говорю правду, не то что некоторые.— Клячкина подошла к этажерке с учебниками, глаза ее тотчас зажглись — взгляд упал на альбом для рисования, чем-то похожий на классный журнал. Схватив альбом в руки, Клячкина уныло вздохнула.
— Ты что, всегда в гостях без разрешения по полкам шаришь?
— Я не в гостях, я по поручению,— отрезала Клячкина, гневно взглянув на Антона.
Акила, все больше волнуясь, не спускал с них глаз, опасаясь, что Антон вспылит и выгонит ее из квартиры раньше, чем он узнает, что же написано в записке.
— Много из себя ставишь, Лобов. Подумаешь, председатель. Тебя вообще хотят переизбрать. Уже и директор согласна. Понял?
— А кого поставят-то? Тебя, что ли? — захохотал Карандаш.
— Совет решит,— скромно парировала Клячкина и уже свысока взглянула на Антона, в оцепенении застывшего посреди комнаты.
16
Урок тянулся к концу. Елена Петровна что-то рассказывала. Шнырик с трудом удерживал на лице гримасу сосредоточенного внимания и украдкой поглядывал в маленькое зеркальце. Ему казалось, что за два дня волосы чуть отросли.
— Тимур, что с тобой происходит? Ты слушаешь меня или нет?
Шнырик вздрогнул, обнаружив перед собой Елену Петровну, в упор изучавшую его сочувственным взглядом.
— Запишите домашнее задание.—Елена Петровна, взглянув на часы, вернулась к учительскому столу.
В коридоре мелодично запел звонок.
— Сегодня в два тридцать совет отряда,— объявила Елена Петровна мягко, устало, все еще не выйдя из настроения, с каким вела урок.— Шныров и Света Клячкина, подойдите, пожалуйста, ко мне.
Шнырик в недоумении поискал глазами Антона: речь шла о совете, и классная в первую очередь должна была позвать его.
Елена Петровна нетерпеливо поглядывала на дверь, где все еще толпились ребята. Наконец, удостоверившись, что класс пуст, заговорила ласково, доверительно.
— Я оставила вас, чтобы поговорить об очень сложном, но нужном для всех деле. Света, кто у нас в совете?
— Шныров, я, Буслаев, Гришаев, звеньевые и Лобов.
Шнырик отметил, что Клячкина назвала Лобова последним.
— Неудачный, очень неудачный состав.— Елена Петровна поморщилась.— Зря я доверила все старшей вожатой, зря. Но тем не менее ответственности с нас никто не снимает. Во-первых, мы, наконец, должны заставить признаться Акимова, что журнал взял именно он.
— А почему Акимов? — спросил Шнырик.
— Ну кто же еще? Все в тот день были на площадке, а Акимов? Где он был? Он ведь молчит. Молчит!
