бы — папа сам повезет ее в школу!
Захлопнув за дочкой дверцу машины, Брент вернулся в дом. Капли дождя запутались в его волосах.
— Полагаю, ты воспользуешься моим отсутствием и скажешь обо всем Гаю и Эми. Кстати, не знаешь, где мой плащ?
Клодия заглянула в его глаза — ничего, кроме бездонной пустоты и равнодушия.
— Трус! — выкрикнула она.
Его резкие, подобные приговору слова, которыми завершилась их вчерашняя беседа, ошеломили ее, но теперь оцепенение прошло, гнев и боль снова охватили Клодию.
Никак не отреагировав на ее выпад, Брент снял с вешалки плащ и ровным сухим, как пустыня в полдень, голосом сказал:
— Хорошо, подготовь пока почву. Я вернусь и поговорю с ними.
Клодия захлопнула за ним дверь, стараясь смирить бушующие в ней чувства. Как же ей хотелось накинуться на Брента с кулаками, как хотелось!
Весь мир, видите ли, должен вертеться вокруг него! Он что-то решил — и это становится законом! Стоит ему пальцем пошевелить, и я должна встать по стойке «смирно»! Не будет этого, не будет!
Не чуя под собой ног, Клодия поднялась на второй этаж, застелила постель Рози и свою собственную, подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. Ветер злобно пригибал деревья, придавая им причудливые очертания. Старина Рон, должно быть, пьет чай и бормочет что-то насчет погоды, а Билл, наверное, работает в оранжерее.
Клодия не знала, почему стоит, уставившись в окно, пока не услышала, как по дорожке мягко шуршат шины «ягуара». Она поняла, что подсознательно ждала Брента. Сердце ее мучительно заныло. Сейчас он войдет в дом и, думая, что она «подготовила почву», начнет говорить какие-то слова людям, которые не представляют, о чем идет речь. Что ж, пусть сам делает грязную работу!
Однако Брент в дом не вошел. Он поднял воротник плаща и размашисто зашагал через мокрую лужайку. Было только одно место, куда он мог идти. И Клодия это место хорошо знала.
Она надела новую теплую ярко-желтую куртку, сапоги и направилась вслед за ним. У нее есть что сказать ему лично, и уединенное убежище среди скал, укрытое от непогоды, прекрасно подходит для выяснения отношений. И — будь все проклято! — она заставит его слушать. Пусть не думает, что может отдать приказ — и конец их браку. А у ребенка не будет отца, в котором, по собственным же словам Брента, так нуждаются дети.
«Брак с тобой был крупнейшей ошибкой моей жизни…» — это не довод. Он обязан объяснить, как понимать эти слова.
Брент стоял у самой кромки воды. Его силуэт был едва виден сквозь густую завесу летящих брызг. Шум ветра и воды сливались в оглушительную какофонию.
Брент не видел и не слышал ее, пока Клодия не дотронулась до его руки. Он резко обернулся — взгляд сузившихся от ветра глаз был напряжен, губы сжаты.
Клодия открыла было рот, чтобы излить свой гнев, но тут же закрыла — из-за неистового шума прибоя Брент все равно не услышал бы ни слова. Не нужно мне было сюда приходить, подумала она, вновь погружаясь в темную пучину отчаяния. Лучше бы дождаться его в доме и там все ему выложить.
Она стояла, не пытаясь защититься от ветра, и смотрела на Брента. Покоряясь неизбежному, он пожал плечами, взял Клодию под руку и завел в бухточку, защищенную вздымавшимися к небу скалистыми уступами от злого предзимнего ветра.
В бухточке Брент сразу отстранился, будто прикосновение к Клодии жгло ему руку, и откинул со лба мокрые волосы.
— Что ты хочешь? — резко спросил он.
Клодия устала от бесконечного противостояния, мучительный гнев иссушил все ее душевные силы. Она поняла: враждебные отношения с этим человеком ни к чему хорошему не приведут. Он просто отвергнет ее, не даст ей открыть рта. Она не желает больше обличать его и не будет пытаться наказать за причиненную боль. Она хочет удержать любимого человека, а значит, ей придется открыться перед ним, сказать, что без него жизнь для нее невозможна. Но, чтобы преодолеть его насмешки, недоверие или, того хуже, равнодушие, ей потребуется немало храбрости.
Клодия подняла на Брента усталый опечаленный взор.
— Что привело тебя сюда в такую погоду?
Ее недоумение было совершенно искренним.
Она не сомневалась, что Брент вернется домой, соберет вещи, скажет «до свидания» и уйдет из ее жизни.
— Хотел проститься с нашими воспоминаниями, — сдавленно ответил он. — Удовлетворена?
О каких воспоминаниях он говорит? — подумала Клодия. О том, как мы впервые занимались здесь любовью в то далекое-далекое лето? Или о недавнем пикнике, когда он сделал первую попытку подружиться со своей дочерью?
— Иди домой, пока не схватила воспаление легких, — сказал Брент ровным бесцветным голосом.
Клодия взглянула в его потемневшие, подобные разыгравшейся стихии глаза. Она знала: теперь или никогда.
— Ты решил развестись со мной. Я не понимаю почему, однако принимаю это, потому что у меня нет выбора. Но я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя. И это навсегда.
— Ты лжешь, — бесстрастно возразил Брент. — Что это за любовь, если женщина отвергает отца не родившегося ребенка в угоду другому мужчине только потому, что тот оказался более состоятельным в денежном отношении? — Он горько усмехнулся. — Я возвращаюсь, а ты как хочешь. Мне совершенно все равно.
Он повернулся, чтобы уйти, но Клодия схватила его за руку и потянула назад. Таких оскорблений она ни от кого не потерпит, а уж тем более от Брента!
— Не смей называть меня лгуньей! Когда мы встретились впервые, ты только и делал, что лгал мне!
Брент смотрел прямо перед собой, не удостоив Клодию ни единым взглядом.
— Это ты прирожденный лжец и актер! — со злостью выкрикнула она. — Ты притворялся оборванцем, когда у тебя было целое состояние!
Клодия заметила, как искривился его рот, и поняла, что ее слова достигли цели — пробили брешь в его мнимом или действительном равнодушии.
— А что еще мне оставалось делать? — с мрачной иронией осведомился Брент. — Меня чуть ли не с шестнадцати лет преследовали женщины. Не из-за каких-то моих достоинств — из-за денег, которые я должен был унаследовать. Жизнь преподала мне несколько трудных и оскорбительных уроков, и, поверь, я хорошо их усвоил. Тем летом мне захотелось хоть раз побыть самим собой. Мне было семь лет, когда мой дядя на годы расчертил, распланировал мою жизнь. А тогда я только что окончил курс по архитектуре и захотел побездельничать, перед тем как засучив рукава приняться за дело в «Холмен-групп». И что же получилось? — Его губы искривила горькая усмешка. — Я встретил тебя. И влюбился как последний дурак. Никогда прежде я не испытывал ничего подобного. Мне казалось, что ты тоже ко мне неравнодушна. Ты любила меня за меня самого, не из-за капиталов Холменов. Я собирался открыть тебе правду о себе, но ты меня опередила. Сказала, что все кончено, ты встречаешься с человеком, у которого есть хорошая работа и солидный счет в банке. Ты оказалась хуже тех женщин, которые охотились за мной и моими капиталами: ты носила моего ребенка и выбрала другого мужчину лишь потому, что так было удобнее и легче. — Глаза Брента впились в ее лицо. — А теперь попробуй сказать, что ты всегда меня любила!
— Но это действительно так! — воскликнула Клодия. — И мне было неважно, нищий ты или богатый. Я узнала, что беременна, только когда ты покинул «Фартингс-Холл». Я не представляла себе, как тебя найти и… честно сказать… — Голос ее прервался, но она решила быть до конца откровенной, потому что именно в этом они больше всего сейчас нуждались. — В то время я не хотела выходить за тебя замуж.
— Потому и вышла за Фейвела.
По его тону Клодия поняла, что Брент считает ее подлежащей осуждению предательницей.
— Я тебе уже говорила, почему пошла на это.
