— Я вижу, вы продумали каждую деталь, ваше величество.
— Даже небольшая схватка на войне требует тщательной подготовки, — высокопарно произнес царь.
— На войне? — переспросил Ричард.
— Ив мирное время тоже, — быстро ответил царь. — Сегодня я вступаю в бой с таинственностью и одиночеством, на которые обречены мы, государи. Сегодня ночью я, как пророк, отправляюсь на поиски истины.
— А я, с вашего благословения, отправляюсь на поиски приключений, — засмеялся Ричард.
ГЛАВА III
К тому времени, когда Ванда подъехала к дому баронессы Валузен, она почувствовала, что восторг и волнение, которые она испытывала в присутствии князя Меттерниха, постепенно проходят.
Солнце зашло, и над Веной сгустились сумерки. Они медленно ехали по петляющим улочкам, забитым самыми разными экипажами и каретами. Ванда вдруг ощутила себя очень маленькой, совсем юной, но очень важной.
Неужели у нее хватило смелости одной совершить такое путешествие в Вену и появиться здесь, на этом огромном форуме, без сопровождения? Она подумала о платьях, сложенных в кожаные чемоданы ее служанкой, пожилой, слабой женщиной, которая не смогла сопровождать ее. Конечно, они не подойдут для предстоящих событий.
Ванда выдержала отчаянную борьбу с сестрами отца, которые не предрекали ничего хорошего, отправляя ее в Вену. Они не отпустили бы ее ни за что на свете, но волей покойной матери пренебречь не могли и, каркая, как старые вороны, мрачно проводили в дорогу.
Сейчас Ванда размышляла о том, что действительно все не так просто и, возможно, тетушки были в чем-то правы. В Вене она не знала ни души, кроме князя, и, по правде говоря, он оказался добрее, чем она смела надеяться. Ее приятно волновала мысль о том, что он не только ласково принял ее, но и попросил помочь ему и Австрии. До чего же легкой и простой представлялась его просьба во время их беседы! Но теперь, наедине с собой, Ванда почувствовала, как страх сжимает горло и энтузиазм ее улетучивается.
Клеменсу Меттерниху ничего не стоило предложить ей познакомиться с Александром, потанцевать, побеседовать с ним. Но как это сделать, когда рядом нет князя?! Она не знала, какой дом у баронессы, как ее примут. А вдруг баронесса будет против ее поездки на бал?
И что она наденет вечером? Ведь для женщины эта проблема — одна из важнейших! Ванду охватила паника — она была готова приказать кучеру возвращаться домой, где ей спокойно, где все знакомо и легко. Но она вспомнила бледное и измученное страданием лицо матери, ее глаза, в которых еще вспыхивали последние отблески ушедшей молодости, и ее слова:
— Девочка моя, я хочу, чтобы твоя юность была такой же веселой и беззаботной, как моя, — танцуй, будь счастлива и… люби.
— Разве здесь это возможно? — смеясь, спросила Ванда.
Она любила свой дом на склоне холма, за много миль от города. Но бывало, они месяцами видели лишь крестьян, которые работали в поместье.
— Нет, здесь тебя ничего не ждет, — в конце концов, ответила Карлотта. Глаза ее устало закрылись, она откинулась на подушки, словно изнемогая от своих мыслей, и уснула.
Прошло несколько дней, и глаза Карлотты вновь оживились. Однажды утром она позвала дочь.
— Ванда, мне нужно поговорить с тобой. Войди и закрой дверь.
Девушка в недоумении подошла к постели. Карлотта придвинулась к ней и взяла за руку.
— Послушай, Ванда, что я придумала. Я узнала о предстоящем конгрессе в Вене!
— Мама, об этом знают все. Там будут обсуждаться условия прочного мира.
— Будем надеяться, что конгресс сделает свое дело, — продолжала ее мать. — Но понимаешь ли ты, что еще это означает? Ведь Вена — это танцы, парады, балы, музыка, веселье! Ты поедешь туда.
— Но это невозможно! Как я поеду?!
— Все можно устроить, — ответила графиня. — Просто необходимо устроить!
Карлотта была одержима этой идеей в свои предсмертные дни. Последние ее силы ушли на то, чтобы заставить золовок отпустить и собрать Ванду в столицу, дать ей необходимые наставления, написать письмо князю Меттерниху. Затем, достав из тайника бирюзовый кулон, она вложила его в руку дочери.
— Вручи сама мое письмо князю. Не доверяй его никому. Я знаю, как относятся слуги и секретари к таким вещам, даже теряют их. Если он не примет тебя, передай ему этот кулон. Он узнает его.
Но когда князь на самом деле отказался принять ее, Ванда очень испугалась и, в отчаянии сняв кулон, опустила его на золотой поднос. Надменный слуга подозрительно покосился на него. В этот момент девушка поняла, что чувствует игрок, поставив на карту все.
Она закрыла глаза, вспомнив, как радостно забилось сердце, когда слуга сообщил, что князь примет ее. Она вспомнила, как он поцеловал ее руку, ощутила прикосновение его губ на своих пальцах. Разве она могла подвести его сейчас, испугаться и все бросить, когда уже сколького достигла? Она сцепила пальцы, чтобы унять дрожь, и в этот момент увидела, что карета въезжает на полукруглую площадку перед замком.
В темноте серая громадина с башнями казалась мрачной и неприветливой. Входные двери открылись, Ванда усилием воли заставила себя выйти из кареты.
Пока она поднималась по ступеням и входила в мраморный зал, слуги удивленно смотрели на уставшего и грязного кучера, чем еще больше расстроили Ванду.
— У меня письмо для баронессы Валузен. Будьте любезны, передайте его, — обратилась она к одному из лакеев в напудренных париках.
Второй проводил ее в приемную и торопливо зажег свечи. В камине не было огня, и Ванда поежилась, от холода. А если баронесса не захочет ее видеть и она не сможет переночевать здесь? Как ей быть? Возвращаться в здание канцелярии или попытаться найти гостиницу?
Ей говорили, что Вена сейчас переполнена, забит каждый угол. Нежданные гости были вынуждены ночевать в каретах. А те, кто победнее, довольствовались местом на лужайке в знаменитом Пратере.
Ванда дрожала, ей стало безразлично, как все сложится. Теперь она чувствовала огромную усталость и голод. Разве она обедала, как сказала князю? Она лишь заставила себя что-то проглотить: ее волнение было сильнее голода и холода. Сейчас совсем другое дело. Ожидание стало невыносимым, но, к счастью, в дверях появился слуга.
Он проводил ее через зал, затем вдоль длинной галереи, увешанной портретами, и наконец, Ванда оказалась в ярко освещенной гостиной.
Более странной комнаты она никогда не видела. Здесь было столько мебели, фарфора, статуэток, хрусталя и серебра, что трудно было сделать шаг, не натолкнувшись на что-нибудь. Несмотря на обилие ценностей, комната казалась пустой, но через минуту Ванда увидела, что у камина сидит пожилая дама. Лицо ее было в морщинах, а седые волосы собраны в высокую прическу, модную в конце XVIII века. Вопреки возрасту баронесса держалась очень прямо и подтянуто. Ее шея и запястья были увешаны драгоценностями. Она протянула Ванде руку, сверкающую множеством колец.
— Так значит, вы дитя Карлотты Шонберн, — сказала баронесса низким, скрипучим голосом, который мог бы принадлежать какой-нибудь экзотической птице.
В ее облике и вправду было что-то птичье: от поворота головы до взгляда ярких любознательных глаз, казавшихся слишком молодыми на этом лице.
— Да, мадам, — ответила Ванда, сделав реверанс.
— Вы так же прелестны. Я помню вашу мать, когда она вышла замуж. Трудно представить, что она могла быть счастлива — ваш отец был слишком стар и ужасно занудлив.
Девушка не знала, что ответить, поэтому стояла молча; Она лишь старалась отвести глаза от множества драгоценностей, сверкающих и позвякивающих при каждом движении баронессы.
— Вы совсем не похожи на него, — задумчиво произнесла баронесса Валузен. — И ваши синие глаза…
