удушливым зноем, так что пассажиры уже не могли обходиться без веера.
Обогнув мыс Доброй Надежды, они оказались в Индийском океане. Карин восторгалась бесконечной чередой ярких солнечных дней и бархатных ночей, когда на огромном небосклоне возникали мириады сверкающих звезд, и от их молчаливого торжественного танца кружилась голова. Том Паджет, которому она простила неловкую попытку поцеловать ее, взяв с юноши обещание никогда не повторять подобной дерзости, — он оговорился, что только если она сама не проявит инициативы, — находил Карин похожей на наивного и очаровательного ребенка, когда, придерживаясь за поручень, она закидывала голову и всерьез пыталась сосчитать звезды. Одна, две, три…
Обыкновенно уже на этой стадии попытки учета небесных бриллиантов у Карин начинала кружиться голова, и ей случалось на секунду потерять равновесие. Том быстро подхватывал девушку, но она неизменно уклонялась от его объятий. Они обменивались быстрыми взглядами: она — предостерегающим, молодой человек — удрученным. Между ними существовала договоренность, и Том честно старался придерживаться ее условий, но тропические ночи сами по себе были достаточно сильным искушением. В конце концов, пора бы уж им добиться некоторого прогресса во взаимоотношениях, временами с обидой думал Том. Если уж им суждено сблизиться, считал он, лучше, чтобы это произошло по дороге в Австралию, потому что потом они могут никогда больше не встретиться.
Но Карин оказалась не из тех девушек, которые легко идут на сближение. Вероятно, это было следствием воспитания в семье приходского священника. Всегда дружелюбная, она обладала какой-то свежестью и непосредственностью натуры. Том был буквально очарован девушкой и едва ли не влюблен, но с тоской сознавал, что она не проявляет никаких признаков ответного чувства.
Он не ошибался. Карин действительно была далеко от того, чтобы влюбиться в кого бы то ни было. Зато ею овладело непреодолимое отвращение к одному из пассажиров. Это был Кент Уиллоугби, который уже не играл по вечерам в бридж с миссис Мейкпис.
Карин отдавала себе отчет в том, что он никогда не сможет простить ей реакции на свой наглый поступок. Она могла только догадываться, действительно ли он считает ее легкомысленной девицей, способной соблазнить любого, едва знакомого ей молодого человека. В любом случае ей казалось, что он весьма низкого мнения о ней. Когда бы он ни проходил мимо, — а на ограниченном пространстве судна эти мимолетные встречи вынужденно происходили довольно часто, — он не только делал вид, что они незнакомы, а просто смотрел сквозь нее. Его холодные зеленые глаза зловеще поблескивали, а плотно сжатые губы как бы говорили Карин, каким твердым и неумолимым он может быть, когда в нем закипает враждебность или когда он считает себя оскорбленным.
Поскольку они занимали места за столиком капитана друг против друга, во время трапез ему приходилось время от времени обращаться к девушке. Однако его просьба всегда звучала сухо и официально, и он позволял себе обратиться к Карин, только когда его принуждали к этому правила вежливости. Хотя напряженная ситуация возникла отнюдь не по вине миссис Мейкпис, с ней он также стал обращаться холодно и сдержанно и больше не баловал исключительной любезностью. Совершенно растерянная, бедная вдова принуждена были искать себе другого компаньона для бриджа и вскоре нашла его в лице престарелого вдовца, который оказался более снисходительным к ее недостаткам, чем полковник Ридли, и за которым ей не приходилось охотиться, как за Кентом Уиллоугби.
Жизнь на роскошном лайнере была полна разнообразных удовольствий, и Карин, безусловно, наслаждалась бы ею гораздо больше, если бы не постоянная мысль о человеке, который не одобрял ее поведения. Он не принимал участия в спортивных играх и держался в стороне, когда остальные пассажиры собирались вместе, с головой погружаясь в водоворот развлечений, обещавших сделать незабываемым долгое экзотическое путешествие. Он оказывал честь своим вниманием двум-трем особам женского пола, с которыми танцевал по вечерам, — про себя Карин отметила, что все они были значительно старше ее по возрасту, — и одному-двум мужчинам, с которыми заходил в бар выпить или бродил по палубе, но на его лице почти постоянно присутствовало выражение холодной отчужденности и замкнутости. Отринутое им большинство пассажиров единодушно заключили, что этот человек совершенно чужд малейшего чувства дружелюбия и даже избегает общения.
Возмущенная его безосновательным пренебрежением, Антея Мейкпис в свою очередь стала относиться к нему с повышенной придирчивостью. После второй попытки восстановить с ним дружеские отношения, которая закончилась новым оскорблением, она уже не приписывала ему всевозможные качества мужского очарования и утверждала, что женщин заставлял увиваться за Кентом не якобы присущий ему магнетизм, но исключительно принадлежность к родовитому семейству и слухи о его фантастическом богатстве. Лично она и наполовину не верила в правдивость этих слухов, но о его происхождении кое-что знала. Однажды они разговаривали об этом за обедом. И как следует порывшись в памяти, вдова припомнила, что то ли он был женат на какой-то сошедшей с ума красавице и этот брак распался, то ли дело не пошло дальше помолвки, которая была расторгнута.
Не важно, был ли он женат или только собирался жениться, но вдова могла только радоваться за женщину, которой повезло избегнуть такого несчастья, потому что с таким мужем, как Кент Уиллоугби, вообще чрезвычайно трудно ужиться. Когда к тому же его рундуки полны богатства, от чего перед ним раскрываются все двери и на свете нет ничего, чего он не мог бы получить, просто выписав чек, он становится просто невыносимым, и вряд ли вообще он способен на длительную сердечную привязанность, так что даже его собственная жизнь далека от счастливой.
Начав с того, что ей не понравилась наружность Кента Уиллоугби, и получив затем повод ненавидеть его, Карин дошла до такого состояния, что одно только упоминание его имени безмерно раздражало ее. Ей стало это надоедать, и она решила, что необходимо взять себя в руки и вести себя так, как будто его просто нет. Карин сказала себе, что вместо того, чтобы чувствовать себя слишком юной, легкомысленной и безрассудной, развлекаясь в компании таких же легкомысленных молодых людей, ей следует помнить, что она молода и имеет право развлекаться.
У нее есть хозяйка, миссис Мейкпис, и если уж она не возражает против развлечений Карин, то никто другой не имеет на это права. Если миссис Мейкпис, которая взяла на себя все расходы Карин во время путешествия, не выражает неудовольствия, когда случайно встречает разгоряченную девушку, возвращающуюся к себе после игры в теннис в обществе загорелого юноши в фланелевом костюме или в шортах, и даже в плавках, если день был особенно жарким. Если она не имеет ничего против ее растрепанного, веселого и беззаботного вида или притворяется, что не замечает стремительно взбегающую навстречу ей по трапу Карин, одетую в костюм Коломбины и спешащую присоединиться к пассажирам — участникам бал-маскарада на освещенной разноцветными фонариками верхней палубе, то Кент Уиллоугби — последний, кто имеет право запретить ей веселиться.
То, что сам он ни при каких обстоятельствах не появлялся непричесанным и не позволял себе суетиться вместе со всеми, не меняло дела. То, что он был постоянно безупречен в своем смокинге и, наверное, скорее умер бы, чем позволил бы себе играть в теннис в одних плавках, также не давало ему права осуждать поведение Карин. Тем не менее он довел нормальную здравомыслящую девушку, воспитанную с исключительной любовью и не пытавшуюся, как, вероятно, ему казалось, взбунтоваться против внушенных ей нравственных правил, до состояния какой-то истеричной боязливости и постоянно беспокоящего ощущения вины. Карин испытывала непреодолимое желание убежать со всех ног, стоило ей завидеть его высокую фигуру, лишь бы не встречаться с его обвиняющим высокомерным взглядом.
Молодые люди вроде Тома Паджета — а к тому времени уже создалось нечто вроде кружка ее обожателей, которые всеми силами стремились постоянно быть рядом с девушкой, — без всяких усилий с ее стороны находили ее прелестной, непосредственной, восхитительной и желанной. Среди мужчин более старшего возраста, восхищающихся ею, — включая того ценителя женской красоты, который однажды охарактеризовал ее, как нежный персик, — тоже постоянно велась негласная борьба за честь пройтись с ней по палубе, оказать ей хоть какую-то услугу или получить дозволение посидеть рядом с ней, пока она читает книгу из судовой библиотеки.
Один Кент Уиллоугби оставался единственным мужчиной, который спасался от нее, как от чумы.
Он даже не пожелал оказать девушке помощь, когда она в ней действительно нуждалась: ее светло- голубая косынка улетела в море и пропала навсегда, хотя именно он находился ближе всех к Карин и мог бы поймать косынку, если бы только протянул руку. Но Кент Уиллоугби так и продолжал стоять, как статуя, засунув одну руку в карман брюк, а другой сжимая чубук своей знаменитой трубки, окружив себя клубами
