сражались сын Парфения Михайловича и внук Михаила Семеновича — Василий Парфентьевич Прончищев, отец будущего мореплавателя. Он участвовал в Крымских походах 1687–1689 годов, после чего служил устьянским ротмистром. [72] В последние годы XVII столетия он был «написан стольником» и проживал в своей вотчине, расположенной в Мытском стане Тарусского уезда Калужской провинции.
В его большой семье было пять сыновей. Самый младший, Василий, родился в 1702 году.[73] Василию суждено было стать единственным военным моряком в семье Василия Парфентьевича Прончищева. [74] В 1716 году его направили учиться в Московскую навигацкую школу, а в следующем году он был переведен в Морскую академию. [75] Учился Василий успешно, особенно отличаясь в практических плаваниях. С 1718 по 1724 год он тридцать четыре месяца проходил практику на судах Балтийского флота — шнявах «Диана» и «Фалк», на гукоре «Кроншлот» и кораблях: «Егудиил», «Уриил 2», «Принц Евгений», «Исаак Виктория». [76]
В 1722 году, находясь еще в гардемаринской роте, где занимался практикой и продолжал изучать теоретический курс морских наук, Прончищев был аттестован так: «Надежен, только надобно выучить все науки в совершенстве, которые науки в надеянии может изучить вскоре». [77]
По окончании Академии он продолжал службу на Балтийском флоте. Василий Прончищев был на хорошем счету, службу нес исправно, старательно.
В апреле 1727 года флагманы Апраксин, Ушаков и Гордон, под командованием которых в разное время служил Василий Прончищев, предложили произвести его из гардемаринов в мичманы, [78] а через три года он уже числился штурманом и состоял членом, комиссии по аттестации чинов флота. [79] Когда началось комплектование состава Второй Камчатской экспедиции Беринга, Василий Прончищев подал прошение о зачислении его в эту экспедицию. В 1733 году его произвели в лейтенанты и позднее назначили командиром отряда, которому предстояло идти к западу от устья Лены.
…Путь «Якутска» вниз по великой реке Сибири Лене проходил довольно благополучно. Продвигаясь к берегам Северного Ледовитого океана, моряки все больше восхищались величием пейзажа Севера.
День ото дня суровее становились берега Лены. Чем дальше к северу, тем многоводнее была река. Но леса по ее берегам становились все более чахлыми. Потом деревья уступили место кустам и далее началась кочковая тундра, на которой росли кустики голубицы и бледно-оранжевая морошка.
Часто менялась погода, ветер то затихал, то вновь наваливался со всей силой. Иногда приходилось идти с помощью весел.
Во время следования «Якутска», как полагалось по инструкции, заполняли вахтенный журнал. Когда шли по реке Лене, журнал имел такие графы: время наблюдения, направление ветра, курс судна, пройденное расстояние. В последней графе указывалась дата, время суток [80] («пополудни» «пополуночи», или «дополудни»), и здесь же записывались, всякие случаи», то есть все наблюдения, которые вел вахтенный офицер и заносил в журнал под указанным часом.
На протяжении всего пути по Лене от Якутска до Северного Ледовитого океана в журнал ежедневно заносились записи об окружающей местности, гидрографических и метеорологических условиях.
Вот образец таких записей.
«Июля 8 дня пополуночи.
Час—1. Ветер крепкий, небо облачно. По правую сторону матерой[81] песчаной берег и по горам малой сосняк. По левую сторону 3 острова и на них лес тальник. Глубина реки 7 и 8 сажень.
Час — 5. По левую сторону течет река Силея, от нас на румбе вест-зюйд-вест.
…Июля 11 дня пополудни.
Час—1. Ветер средний, небо чисто и сияние Солнца. По правую сторону матерой берег и на нем лес, сосняк и ельник. По левую сторону острова и на них лес тальник, ельник и сосняк. Глубина реки 5–6 и 7 сажень.» [82]
Большое внимание уделялось точности определений места. С этой целью Челюскин (а иногда и Чекин) регулярно покидал судно и с двумя-тремя помощниками на ялботе подходил к берегу, где производил астрономические определения.
Составлялась первая карта Лены на основе инструментальной съемки. В распоряжении геодезистов имелись инструменты далёко не совершенные по сравнению с нынешними, и поэтому, чтобы избежать грубых ошибок, требовались большие навыки в обращении с ними приходилось также вводить многочисленные поправки. Долготу устанавливали по пройденному расстоянию: на море — исходя из расчета скорости движения судна, определяемой, лаглинем и песочными часами-склянками». На суше же долготу удавалось определять несколько точнее — с помощью мерных цепей. Однако и эти определения были весьма неточны.
Для определения широты имелись квадрант и градшток — простейшие астрономические инструменты для измерения высот небесных светил; астролябия — угломерный инструмент для геодезических и астрономических измерений. Мореплаватели пользовались зрительной трубой, компасом, пелькомпасом и различными справочными астрономическими таблицами. И однако же с помощью этих примитивных средств они сумели с большой точностью определить географические координаты.
16 июля «Якутск» подошел к Жиганскому зимовью. Здесь уже стоял бот «Иркутск». В зимовье по указанию якутских властей местный приказчик должен был обеспечить команды судов рыбой. Отсюда Прончищев и Ласиниус по общему совету решили отпустить по одному дощанику обратно в Якутск, сгрузив с них крупу, сухари и горох. Три дня занимались перегрузкой провианта. Воспользовавшись остановкой и хорошей солнечной погодой, Челюскин сделал астрономические наблюдения и записал в журнал: «Сего июля 19 дня усмотрели высоту солнца полуденную, градусов 48–47 минут, склонение солнца 18.40, ширина места градусов 67–27 минут». [83]
Разгрузку дощаников закончили 22 июля, и в тот же день в 5 часов вечера бот «Иркутск» поднял якорь и в сопровождении одного дощаника направился к восточной протоке дельты Лены. «Якутск» пушечной пальбой провожал их в нелегкий вояж. Никто не знал, что многие из команды «Иркутска» не вернутся.
В тот же день в 10 часов вечера «Якутск» отошел от зимовья.
Вахтенный озаглавил новую страницу журнала: «От Жиганского зимовья по реке Лене» и далее отметил:
«Плыли на прежнем курше. По правую сторону из берегу выпала речка по якуцкому званию Менкере да по левую сторону из берегу выпала же река Хахчан». [84]
2 августа подошли к острову Столб, от которого отходили протоки дельты Лены. Прончищев спешил как можно быстрее достигнуть устья реки Оленек. Большой выигрыш в пути мог дать проход по самой западной, Крестяцкой, протоке.
Два дня Челюскин на ялботах искал фарватер в западных протоках — /Китайской, Крестяцкой и Тумацкой, однако поиски не увенчались успехом, «понеже за позним временем, что уже вода вся упала и оттуда принужден не упуская время идти, хотя и дальнее излишество моему пути в восточную протоку, называемою Быковскою, как писал Прончищев в своем рапорте на имя Беринга.[85]
Съемка проток в низовьях Лены несколько задержала продвижение отряда на запад. Только 7 августа, следуя Быковской протокой, ведущей на юго-восток, «Якутск» вышел в море и стал на якорь западнее Быковского мыса.
На следующий день в ясную погоду увидели на другой стороне Быковского мыса бот «Иркутск», удаляющийся на восток.
Погода с каждым днем ухудшалась, чаще и чаще шел дождь или мокрый снег, наступали туманы, море штормило.
Перегрузив провиант (муку, мясо, масло) с оставшегося дощаника, Прончищев 10 августа отправил его
