Геронтий. И еще мы требуем, чтобы с нами не поступали как со скотом, чтобы не избивали рабочих. Бьют рабочих на заводе.
Губернатор (
Ваншейдт. Я никогда не видел! Этого не может быть… клевета…
Порфирий. Не может быть?..
Климов. А вы посмотрите!
Из толпы выбегает рабочий-грузин, сбрасывает башлык с головы, показывает лицо в кровоподтеках и ссадинах, что-то выкрикивает по-грузински, потом кричит по-русски: «Палкой, палкой!»
Губернатор (
Ваншейдт. В первый раз вижу… может быть, он что-нибудь украл?
Климов. Он щепок взял на растопку! Цена этой растопки на базаре меньше копейки! И его били сторожа, как ломовую лошадь! Все свидетели! Весь цех видел! Били!
Толпа вскричала страшно: «Били! Истязали! Насмерть забивали! Все свидетели!»
Ваншейдт. Я же, ваше превосходительство, не могу отвечать за сторожа… сторожа уволю…
Полицеймейстер. Замолчать!
Послышался полицейский свисток. Толпа стихает.
Губернатор (
Порфирий (
Губернатор. Что? Я спрашиваю: что такое? Я ослышался или ты угорел? Э… (
Кякива укоризненно вертит пальцами перед лбом, показывая Порфирию, что тот угорел.
Губернатор. Где же это видано?.. Чтобы рабочий не работал, а деньги получал? Я просто… э… не понимаю… (
Порфирий, поворачиваясь к толпе, говорит раздельно и внятно по-грузински. На лице у него выражение полного удовлетворения, видно, что все козыри у него на руках. Толпа в ответ весело прогудела.
Губернатор (
Кякива (
Губернатор. Ничего не понимаю! При чем здесь лошади?
Кякива. Он, я извиняюсь, ваше превосходительство, говорит, что, когда вы на лошадях ездите, кормите их, а когда они в конюшне стоят, то ведь тоже кормите. А иначе, говорит, они околеют и вам не на чем будет ездить. А разве, говорит, человек не достоин того, чтобы его все время кормили? Разве он хуже лошади? Это он говорит!
Полное молчание.
Трейниц (
Губернатор. Это… это что-то совершенно нелогичное… Возрази ему… то есть переведи… Лошади — лошадями, а люди — это совсем другой, так сказать, предмет. (
Кякива (
Губернатор. Что ты, черт тебя возьми, разве так переводят?!
Кякива. Он понимает, ваше превосходительство! «Драгоценнейший дружок» так и будет на всех языках — драгоценнейший дружок!
Губернатор. Пошел вон!
Кякива скрывается за спиной губернатора.
Что такое? (
Трейниц (
Губернатор. Не понимаю-с! (
Климов. А Путиловский?
Губернатор. Что Путиловский?
Климов. Когда Путиловский сгорел, покуда новые цеха отстроили, рабочие получали половину жалованья.
Губернатор. Это… э… Путиловский — это Путиловский… а тут это совершенно невозможно. Да-с! Нет, друзья мои, я вижу, что какие-то злонамеренные люди вас смутили, пользуясь вашей доверчивостью… и… требования ваши чрезмерны и нелепы. Насчет избитого будет произведено строжайшее расследование, и, всеконечно, виновный понесет заслуженную кару… а требования ваши… нет… Куда он девался, черт его возьми? (
Кякива кричит толпе по-грузински. Толпа отвечает по-русски и по-грузински: «Не станем на работу, если требования не будут выполнены!»
Губернатор. Что это они?
Кякива. Они не хотят.
Губернатор. Друзья мои! Как отец обращаюсь к вам, и притом отец родной: прекратите забастовку и станьте на работу! Любя вас всей душой и жалея, говорю.
Кякива переводит эти слова. Толпа отвечает: «Не исполнят требования — не станем на работу!» Гул.
Губернатор. Что они?
Кякива. Они не хотят.
Губернатор. Ах, так? Упорствовать? Ну, так вот что: предупреждаю, что, если завтра, когда дадут гудок, не станете на работу, я вас… по этапу… в Сибирь!
Кякива (
Климов. Сибирью грозите?