— Я тоже здесь чужой. Приехал в Уитби вчера вечером.
— Откуда вы, сэр?
Он взглянул на меня и ответил:
— Из Австрии.
— Я видела изображения этой страны. Похоже, она прелестна.
— Несомненно, но здесь тоже неплохо, правда? С этих утесов открывается изумительный вид. Море такое красивое, изменчивое и бесконечное. Я никогда не устану смотреть на него. У нас дома нет подобных пейзажей.
— Я всегда любила побережье, в любое время года. Но если вы прибыли в Уитби только вчера, ночной шторм мог показаться вам довольно грубым приветствием.
— Шторм… да. Ужасно.
Когда мы проходили мимо художника, который рисовал разбитое судно на песке, джентльмен на мгновение остановился, чтобы восхититься работой.
— Весьма любопытная перспектива, — сказал он автору. — Выбор красок радует глаз.
Художник улыбнулся и кивнул в ответ на комплимент. Только тогда я заметила, что пропавшая шляпная булавка лежит на гравийной дорожке у скамейки, на которой я сидела. Я быстро подобрала ее и остановилась, чтобы приколоть шляпку на место.
— Это тоже ваши вещи? — спросил джентльмен, указывая на книгу и дневник.
Они лежали на тропинке в нескольких футах от скамейки. Страницы листал ветер.
— Да, мои.
Он поднял их. Когда джентльмен сдувал пыль с моего дневника, его внимание привлекла раскрытая страница, петли, загогулины и другие странные символы, начертанные на ней. Меня немного смутило, что взгляд незнакомца упал на мой личный дневник, но в то же время я испытала облегчение оттого, что заполняла его столь необычным способом.
— Прошу прощения, если мой вопрос покажется излишне фамильярным, — начал он. — Но это, случайно, не новый вид скорописи? Кажется, он называется «стенография»?
— Так и есть. — Я удивилась, что ему знаком этот сокращенный символический способ записи.
— Не правда ли, чудесная система — древняя, как камни греческого акрополя? С ее помощью можно писать быстро и кратко, поспевая за речью.
— Да. В то же время она обеспечивает полную секретность, поскольку записи почти никому не понятны. Идеально для дневника.
— Я знаком с рядом методов, но не с этим. — Он улыбнулся.
— Это система стенографии Грегга. Она была обнародована два года назад и пока не стала общепринятой. Я выучилась ей совсем недавно, чтобы…
Я помедлила. Завершить мысль, вероятно, означало бы положить конец приятной беседе, которую мне так хотелось продолжить, но истину нельзя было скрывать. Он вправе немедленно узнать, что я обещана другому.
— Я выучилась стенографии, чтобы помогать своему жениху в его работе, — продолжила я. — Он солиситор. Я надеюсь, что смогу записывать за ним, затем расшифровывать и печатать на машинке.
При этом признании улыбка джентльмена на мгновение поблекла, но он быстро воспрянул духом и спросил:
— Выходит, вы знаток не только стенографии, но и машинописи? Весьма необычные навыки. Вашему жениху повезло найти такую образованную, преданную и красивую спутницу, как вы. Очень, очень повезло.
Мои щеки вспыхнули не только от слов похвалы, но и от восхищения, сквозившего в его взгляде.
— Благодарю, сэр, но считаю, что это мне повезло. Джонатан хороший человек.
Он остановился, огляделся и произнес:
— Полагаю, вы здесь без него, поскольку сказали, что путешествуете с подругой и ее матерью?
— Он в заграничной деловой поездке и еще не вернулся.
— Понятно. Тем временем вы наслаждаетесь отдыхом, верно? — Прежде чем я успела ответить, он добавил: — Мне пока не выпало возможности исследовать округу. Развалины аббатства выглядят на редкость интригующе. Не окажете ли вы честь присоединиться ко мне на небольшой прогулке по окрестностям?
Когда он взглянул на меня, мое сердце забилось в странном, лихорадочном ритме. Мы беседовали всего несколько минут, и все же в этом мужчине, в его взгляде было нечто столь гипнотическое, что я не могла оторвать от него глаз. Не могу отрицать, меня неодолимо тянуло к нему, а его, похоже, влекло ко мне. Ах! Я подумала, что эти новые чувства, бурлящие в моих жилах, категорически неправильны, хотя и несомненно волнительны.
Должно быть, мои мысли были написаны на лице, поскольку он сказал:
— В нашей прогулке и беседе нет ничего предосудительного. Мы просто два современных человека, которые разговаривают при свете дня в окружении множества людей.
Я открыла рот, чтобы отказаться… но вместо этого произнесла:
— Я с радостью составлю вам компанию.
Не успела я опомниться, как уже шагала рядом с ним по гравийной дорожке.
— Я случайно заметил заголовок вашей книги, — кивнул он на томик в моих руках. — «Происхождение видов». Крайне любопытный выбор.
— Вам знакома эта книга?
— Разумеется. Эпохальный научный труд.
— Теория Дарвина об эволюции кажется мне весьма интересной. Сама мысль о том, что особи развиваются поколение за поколением благодаря естественному отбору…
— Выживает самый приспособленный…
— И становится родоначальником нового вида.
— Да! — оживленно воскликнул он. — Идея витала в воздухе задолго до того, как Чарльз Дарвин опубликовал свою книгу. Некоторые ученые находят ее зачатки уже у Аристотеля. Но теория Дарвина наконец привлекла внимание широкой общественности.
— Книга вызвала такие горячие споры!
— Неудивительно. Идеи Дарвина поставили под сомнение правоту многих старых религиозных доктрин…
— К примеру, креационизма.
— И тщательно лелеемое превосходство людей над животными.
— Полагаю, мысль о том, что человек больше не является бесспорным венцом творения, для многих стала настоящим потрясением, — улыбнулась я.
— Несомненно. Мы всего лишь простое звено в великой цепи. — Он тоже приподнял уголки губ и добавил: — Меня удивил ваш выбор чтения. Я бы скорее поверил, что юная леди вроде вас больше любит популярные романы, чем теорию эволюции.
— Да, я люблю романы! Прочла почти все книги Диккенса, Джордж Элиот и Джейн Остин, а «Джен Эйр» Шарлотты Бронте перечитала раз десять.
— Мне тоже понравились произведения этих авторов. А поэзию вы любите?
— Люблю. По правде говоря, я считаю, что один из эпизодов «Мармиона» Вальтера Скотта произошел именно здесь, в аббатстве Уитби.
— Да, монахиню замуровали за нарушение обетов.
— Именно! Скотт писал с немалой живостью, как по-вашему?
— И с таким чудесным чувством языка: «Да, видно, тот, кто начал лгать…
— …не обойдется ложью малой!»[4] — хором закончили мы и рассмеялись.
Мы принялись обсуждать любимые произведения Шекспира, Вордсворта и Байрона, и по моей спине пробежал холодок. Не припомню, когда в последний раз я вела настолько интересную беседу с мужчиной — или с женщиной, если на то пошло. Люси никогда не любила читать. Школьные учительницы обычно были слишком уставшими и загруженными работой, чтобы сидеть за книжкой в свободное время. Джонатан
