комедиями положений». Одной из поклонниц
Наивные, своекорыстные заявления вроде перечисленных выше,— общее место для киберийцев. Их сладкоголосое воспевание технофилии 1990-х и трансцендентализма 1960-х соблазняет общественное сознание мечтой о некоем deus ex machina, который явится в конце века, когда срочно потребуются практические решения. Киберийский люк в другой мир примеряет разные личины. В том числе, мечты об объединении человечества в единое коллективное сознание, техноязыческой способности выдумывать «спроектированную реальность» с помощью разумного применения знания о том, что «мы избрали нашу реальность сами» или идеи «хаотического аттрактора в конце времен».
На самом деле киберделическая риторика представляет собой то, что литературный критик Уолтер Кирн называл «извержением хайтечного милленаризма — эдаким шизоидным прорывом на исходе века, вызванным слишком долгим сидением перед экраном»{121}. По иронии судьбы Кирн является своего рода учителем Рашкоффа, который говорит ему «спасибо» в специальном разделе своей «Киберии». Рашкофф и его собратья киберийцы поступили бы верно, если бы прислушались к предостережению Кирна, который писал:
что киберийцам действительно было суждено вынести из их рискованного увлечения чисто электронным сознанием — так это понимание того, что последний отрыв не означает свободы, бегство не заменяет освобождения, а исступление не равнозначно счастью. Светозвуковое шоу на исходе времени, о котором так мечтали эти «включившиеся, загрузившиеся и отъехавшие» компьютерные фанаты, как видно, граничит с разочарованием{122}.
Deus ex machina: техноязычество
Любая достаточно продвинутая технология неотличима от магии/
Когда магия становится научным фактом, мы опираемся на нее, как на медицину или астрономию.
В киберделии широко распространено техноязычество. Оно не только характеризует технотрансцендентализм
Техноязычество можно в двух словах определить как слияние неоязычества (широкий термин для многочисленных современных политеистических религий) с философией нью-эйджа с ее цифровой техникой и неформальной компьютерной культурой{125}. Исследователь киберкультуры и «давний участник-обозреватель языческой общины» Эрик Дэвис определяет техноязычников как «небольшую, но жизнеспособную субкультуру цифровых спецов, которые одной ногой стоят в зарождающейся техносфере, а другой — в диком, стихийном мире язычества»{126}. По его оценкам, в США сегодня проживает от 100 до 300 тысяч неоязычников, подавляющее большинство которых — это представители богемы или белого среднего класса.
С точки зрения психологии техноязычество есть ни что иное, как попытка подойти к экзистенциальным границам, исходя из тех философских перемен, которые достигнуты наукой двадцатого столетия. С точки зрения философии оно демонстрирует всеобщее стремление оспорить научные авторитеты, «объективное» единомыслие которых является в нашей культуре окончательным и неопровержимым приговором тому, что является истинным, а что — нет, хотя большинство из нас обязано принимать такие утверждения на веру. И наконец, оно свидетельствует о широко распространенном желании найти для божественного место в нашем становящимся все более светским технологическом обществе.
Начиная с эпохи Просвещения до настоящего времени творящий разум, вооруженный научным методом, систематически развенчивал религиозные мировоззрения, заменяя их космологией науки. После повсеместного распространения рационализма и материализма те, кто чувствовал явную нехватку Духовного, выбрали — сознательно или нет — стратегию узаконивания духовных верований в рамках научных знаний.
Техноязычество является наглядным примером такой стратегии, хотя в нем присутствует и много других моментов. Как и другие киберделические субкультуры, о которых идет речь в этой главе, техноязычество разрывается между киберкультурой 1990-х и контркультурой 1960-х годов. И неоязычество, и зарождавшийся тогда нью-эйдж в 1960-е годы вошли в мейнстрим, пройдя через фильтр контркультуры в виде восточного мистицизма и оккультной астрологии, гадания на таро и черной магии. (Практикующие маги используют древние заклинания, чтобы отличать свои ритуалы от «магии» шарлатанов.)
Самым очевидным проявлением техноязычества является использование персональных компьютеров в неоязычесиких ритуалах или магической практики. Или, более прозаически, оно бурлит в UseNet телеконференции alt.pagan и специальных BBS, посвященных неоязычеству и нью-эйджу, таких, как, например, Deus ex Machina в Глендейле (Аризона), BBS «Перо и чернильница: Ритуальная магия он-лайн!» в Пассейике (Нью-Джерси), «Современная магия» в Эль-Кахоне (Калифорния), «Священная роща» в Сиэттле, «Хрустальная пещера» в Колорадо-Спрингс, «Волшебная лампа» в Денвере и БафоНет в Джерси (название представляет собой игру слов от Бафомет — этим именем называют Сатану, который в облике козла председательствует на шабаше).
Многие из вышеперечисленных телеконференций используют свою сетевую почту, которая связывает «эхи» разных BBS в одну большую телеконференцию. Как пишет Джулиан Диббелл в
на всем протяжении истории духовность всегда зависела от места [site]… Что же происходит с сакральным в эпоху, когда мгновенная связь делает смехотворным само представление о географии? Оно становится зависимым от «ноды» [node]. «Ноды» (узлы) — это электронные сетевые разновидности реальных мест, то есть любые места, в которых пересекаются две или более линии связи{128}.
На ум приходит цитата из Нового Завета: «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18: 20).
Проявлением техноязычества является и TOPY (от английского Thee Temple ov Psychick Youth[42]) — свободно образованная структура, возникшая в 1981 году из фанклуба техноязыческой группы Psychic TV и представляющая собой своего рода «культовый антикульт». TOPY вобрала идеи Уильяма Берроуза об общественном контроле и подпольной информационной войне, герметические учения британских оккультистов Алистера Кроули и Остина Османа Спеара и, что самое главное, представления о том, что магия является техникой, а техника — магией. Как отмечает Lurker Below,
