2010 году искусственного разума, не уступающего человеческому. Он считает, что это приведет к огромному скачку в развитии роботов и, в конечном счете, к тому, что наш мир будет управляться подобными богам машинами. В память о прошлом эти кибербоги смогут «оцифровать» человеческую расу и сохранить ее в компьютерном мире — виртуальном эквиваленте Криптонского «города в бутылке» в Крепости Одиночества из знаменитого сериала про Супермена. В том же духе рассуждает математик и писатель-фантаст Вернор Виндж, который считает, что кибернетическая революция приведет к появлению в 2005–2030 годах «разума, превышающего человеческий». И тогда сверхразумные машины станут сами распоряжаться своей судьбой, производя еще более умных потомков с еще большей скоростью. Неизбежным результатом этого будет появление сверхразвитого, технически улучшенного постчеловеческого мира.
Физик Фрэнк Тайплер в своих домыслах заходит еще дальше, примиряя физику с метафизикой. В своей книге «Физика бессмертия: Современная космология, Бог и воскресение мертвых» он предлагает не что иное, как «доказуемую физическую теорию всеприсутствующего, всесведущего и всемогущего Бога, который однажды в будущем воскресит каждого из нас для вечной жизни в загробном мире, который в сущности является христианско-иудейским раем»{14}. Тайплер помещает «точку Омега» (термин, заимствованный у французского теолога Пьера Тейяра де Шардена[7]) бесконечной плотности и температуры, в которую превратится наша вселенная в момент «большого взрыва наоборот» — так называемого «большого сжатия». Энергия, полученная в результате этой имплозии, может быть использована для работы космического компьютерного симулятора (наподобие «голодека» из сериала «Стар Трек: Новое поколение»), обладающего бесконечной вычислительной мощью, разумеется, достаточной для того, чтобы вернуть к (виртуальной) жизни все живые существа.
Техно-трансцендентальные теории «нетрадиционных» физиков и исследователей искусственного интеллекта во многом пересекаются с премилленаристскими пророчествами провидцев нью-эйджа, многие из которых разговаривают на характерном для нашего времени «научно-фантастическом» языке. Последователь Тимоти Лири киберделический философ Теренс Маккена[8] выпустил программный пакет «Волна времени Ноль» (Timewave Zero), идеально иллюстрирующий его видение конца истории, который наступит, если быть точными, 12 декабря 2012 года с приходом невыразимой «ужасной тайны». Так он называет «трансцендентальный объект в конце времени». Гибрид загадочного монолита из «Космической одиссеи 2001 года» Стэнли Кубрика и «точки Омега» Тейяра де Шардена (эволюционного богоявления, которое знаменует собой пришествие «Сверхчеловеческого»), «трансцендентальный объект» Маккены представляет собой, как он сам говорит, «космическую сингулярность», термин, берущий начало из теории хаоса и обозначающий в динамической системе точку перехода из одного состояния в другое. Маккена полагает, что пришествие этой «космической сингулярности» возвещает кибернетический «Сад земных наслаждений», где
все технические устройства существующего мира уменьшились до точки, растворившись [в природе] и рассыпавшись, как песчинки по пляжам этой планеты. И все мы, нагие, живем в раю, но всего в одном миге от этого царят кибернетическая связанность и способность поставлять произведенные товары и информацию, имеющиеся в этом мире{15}.
Приближается миллениум, и мы становимся свидетелями того, что Лео Маркс называл «риторикой технологического бума» — это гимны прогрессу, которые появляются «как пена на волне чрезмерного самоуважения, потопляющая все дурные предчувствия, проблемы и противоречия»,— и эсхатология, которая на протяжении всей истории структурировала западное мышление в той или иной форме (в форме христианско-иудейского Второго пришествия, капиталистического мифа о бесконечном прогрессе или предопределенного марксистами триумфа пролетариата над буржуазией) {16} .
Эта техноэсхатология берет свое начало в Америке. С самого начала Соединенные Штаты были утопией, «городом на холме», который рисовал в своем воображении Джон Уинтроп[9], где христианская теология, рыночные представления о бесконечной экспансии и неизменная вера в силу техники тесно переплелись и породили светскую теологию. Художник «века машин» Чарльз Шилер[10], прославившийся своим скурпулезно-реалистичным изображением американских заводов, однажды заметил: «наши фабрики заменяют нам религиозные чувства»{17}.
Сейчас, на исходе XX столетия, риторика скорости освобождения покоряет нас возможностью избавиться от человеческой истории и человеческой смертности. Кто может возразить Маккене, когда он уверяет, что в день Страшного суда нам будут отведены первые ряды, придавая нашей жалкой жизни вселенское значение? «Мы — поколение, которому выпало стать свидетелем космического богоявления»,— предрекает он. В нашем переселении из земного мира в «гиперпространство» «нам дано будет увидеть самые величайшие перемены с момента рождения нашей Вселенной»{18} .
Но Томас Хайн напоминает нам в своей книге «Глядя в завтрашний день: Чем будущее было, чем будущее может стать», что представления о будущем в духе Маккены — сказки, которые мы рассказываем себе о нашем настоящем, «попытка придать нашей жизни значимость и драматичность, которые помогли бы преодолеть неизбежное угасание и смерть индивида. Мы хотим, чтобы наши фантазии привели нас к какому-либо удовлетворительному заключению, даже если не все они к этому ведут»{19}. Верить на исходе столетия в какого-то
В рекламных роликах AT&T все сладко и гладко. «Вы хоть раз в жизни открывали двери с помощью одного только слова?» — спрашивает задушевный голос на фоне мелодии, которая вызывает в воображении широкие просторы электронного «фронтира». «Теперь будете». Из лифта выходит девушка, руки ее заняты сумками, но двери квартиры открываются по команде. Лестничная площадка сильно смахивает на ту, что мы видели у Рика Деккарда в «Бегущем по лезвию бритвы», но перед нами куда более приветливое и более светлое будущее. Добрый скрипучий голосок Тома Селлека сменил мрачный, монотонный хрип Гаррисона Форда, и вот сумеречная, вагнеровская атмосфера «Бегущего по лезвию бритвы» рассеялась и наполнилась светом.
Донесенное до вас праматерью всех телекоммуникационных компаний, будущее от AT&T является — в лучших традициях технологических утопий —сияющим городом, до которого рукой подать. «Я могу увидеть будущее. Это место в 70-ти милях на восток отсюда, там светлее»,— вкрадчиво произносит Лори Андерсон[12] в своей песне «Пусть X = X». Золотое сияние, заливающее внутреннее пространство рекламных роликов,— свет становится таким призрачным благодаря работе «дым-машин»,— привносит сентиментальность в корпоративные мечты об электронной взаимосвязи всех и со всеми, напуская туману в глаза зрителей. Более того, оно придает картине будущего AT&T почти метафизическую окраску, играет на традиционном метафорическом восприятии светлого как мистического. Эта метафору можно встретить как у поэта XVII века Генри Вогана в его видении этой самой «виртуальной реальности», жизни после смерти («Они все ушли в мир света!»), так и в недавних образах светящихся пришельцев в «Близких контактах третьей степени» С. Спилберга. Она напоминает нам, что техника становится неземной, превращается в нечто, названное культурологом Донной Харавэй «машинами из солнечного света — чистыми сигналами, электромагнитными волнами» {20}. Даже теперь информация, передающаяся по оптоволоконным линиям, закодирована в виде импульсов света, а исследователи из Bell Lab разрабатывают компьютерную технологию, основанную на фотонах, частицах с нулевой массой, которые образуют свет.
Достаточно странно, но трансформация мрачных адских заводов индустриального капитализма в
