кремлевские врачи фиксируют уже не только боли в мелких суставах рук и ног, а отмечают, что наблюдается небольшая атрофия мышц левого предплечья. Жалобы на общую усталость, на боль в пальцах левой руки и на новую напасть — изнурительный понос (диарея).
В августе 1927 года, находясь на отдыхе в Сочи, Сталин перенес тяжелейшую форму ангины, являющейся следствием обострения ревматических явлений. Впоследствии рецидивы заболевания ангиной стали постоянными спутниками жизни Сталина. Так, острая форма фолликулярной ангины развилась у Сталина в ночь с 21 на 22 июня 1941 года, тогда он вынужден был на 2–3 дня отойти от активной деятельности, что породило известный миф о сталинской «прострации».
Врачи считали, что левая рука Сталина была, скорее всего, поражена вследствие системного аутоиммунного заболевания— «ревматоидный полиартрит», а не травмирована вследствие ранения, полученного в детстве. Хотя мифический фаэтон, под который, со слов самого Сталина, он попал в детстве, и мог быть вполне реальным событием, но вряд ли это «происшествие» могло иметь столь серьезные и отдаленные последствия.
Рука все более теряла подвижность и постепенно слабела. Ее суставы распухали и краснели, Сталин чувствовал постоянный хруст в коленях, в области лопатки и в шее при повороте головы. К 1928 году левая рука Сталина была уже в два раза слабее правой.
То есть, налицо все признаки последствий грозного заболевания, эффективных способов лечения которого не найдено до сегодняшнего дня.
В 1923 году Сталин впервые пожаловался на то, что забывает имена, когда устает. В то же время у него стали случаться головокружения. Поскольку Сталин счел нужным сообщить об это врачам, следовательно, процесс зашел уже так далеко, что самостоятельно он не мог с ним справиться. 24 марта 1923 года врачи впервые записали в истории болезни — «неврастения».
Как пишет Б. Илизаров:
«Сталин был очень эмоциональным и, видимо, нервным человеком, но прекрасно умеющим держать себя в руках. Эта бросающаяся всем в глаза и сознательно подчеркиваемая внешняя неторопливость и сдержанность создавали в глазах окружающих впечатление о человеке какой-то удивительной стабильности и уверенной силы»[97]. Безусловно, Сталин великолепно владел своими эмоциями, но неврастения уже не оставляла его до конца жизни. Почти все близкие, наблюдавшие его в повседневной жизни, вспоминали, что дома Сталин мог подолгу угрюмо молчать, грубо обрывал любые попытки вступить с ним в контакт. Приступы неврастении, указывают на то, что у Сталина были проблемы и с психикой, о чем говорит патологическая подозрительность, особенно сильно проявившаяся к концу его жизни.
Общеизвестно, например, что Сталин постоянно боялся быть отравленным. По свидетельству Троцкого, если в первые генсековские годы Сталину, как и всем членам правительства, приносили еду из столовой Совнаркома, то через несколько лет он из страха отравления стал требовать, чтобы готовили пищу дома. Тогда же он перестал покупать лекарства в кремлевской аптеке на свое имя. Скорее всего, эти требования совпали по времени с подозрительными затяжными расстройствами кишечника, которые его стали периодически мучить, по крайней мере, с 1926 года.
Получила широкое распространение легенда, что в декабре 1927 года Сталина осмотрел известный психоневролог академик В.М. Бехтерев и неосмотрительно дал заключение, что пациент страдает «паранойей». Вскоре академик якобы был отравлен, что впоследствии увязали с его визитом к Сталину. До сегодняшнего дня в истории отравления академика нет ясности, тем более, что свою долю сумятицы в этом вопросе внесла его внучка, тоже академик медицины, Наталья Петровна Бехтерева, длительное время возглавлявшая Институт мозга Академии медицинских наук СССР. Одно время она поддерживала версию заказного убийства своего дедушки в качестве расплаты за поставленный диагноз Сталину. Поскольку в дальнейшем она от своих слов отказалась, сославшись на то, что ее якобы вынудили к этому признанию, ситуация зашла в тупик. Впрочем, приведем ее запоздалое раскаяние, прозвучавшее в интервью газете «Аргументы и факты»:
«Это была тенденция: объявить Сталина сумасшедшим, в том числе с использованием якобы высказывания моего дедушки, но никакого высказывания не было, иначе бы мы знали. Дедушку действительно отравили, но из-за другого. А кому-то понадобилась эта версия. На меня начали давить, и я должна была подтвердить, что это так и было. Мне говорили, что они напечатают, какой Бехтерев был храбрый человек и как погиб, смело, выполняя врачебный долг»[98].
Современные исследователи расходятся во мнении о том, существовал ли вообще сам факт встречи академика Бехтерева со Сталиным, другие утверждают обратное. Так Б. Красильников, не указывая достоверных документальных источников[99], решительно заявляет, что нынче «уже по-другому выглядит получившая широкую огласку история, связанная с крупнейшим отечественным психиатром и невропатологом академиком В.М. Бехтеревым. Не исключено, что он действительно был отравлен по приказанию Сталина, после того как побывал у него в декабре 1927 года и дал поспешное заключение — паранойя. Видимо, старый профессор подзабыл, что не всякому пациенту нужно ставить такой диагноз. Да и вряд ли он был безошибочный. Профессор Валединский, написавший свои воспоминания к 70-летию вождя, то есть в 1949 году (скорее всего на основании сохранившихся у него курортных медицинских карт или дневниковых записей) нарочито подчеркнул, что проведенное в Сочи летом 1927 года обследование «…показало, что организм Сталина вполне здоровый, обращало внимание его бодрое настроение, внимательный живой взгляд». Иначе говоря, он подчеркнул хорошее, по его мнению, психическое состояние пациента. Летом 1928 года (после смерти Бехтерева) Валединский пригласил к Сталину для участия в консилиуме двух крупнейших специалистов: невропатолога В.М. Верзилова и терапевта А.В. Щуровского, которые отметили, что Сталина продолжали мучить все те же болезни. А именно: общая усталость и переутомление, боли в плече и пальцах левой руки, особенно при тряске в автомобиле, бессонница, частые инфекции (стрептококковые ангины с температурой 39–40 градусов), а самое главное, изнуряющие поносы, которые становятся постоянными спутниками жизни Сталина».[100]
То есть, автор пытается убедить читателя, что профессор Валединский предпринял решительные меры по дезавуированию диагноза «паранойя», все-таки поставленного академиком Бехтеревым.
В то же время И. Чигирин решительно заявляет, что вся эта история с диагнозом академика Бехтерева высосана из пальца во времена злобного гонения и политического суда, устроенного Хрущевым над Сталиным: «Если помните, был в ходу… впечатляющий миф: Сталин — параноик! Причем настолько ведь авторитетно подавалось! Ссылались не на кого-нибудь, а на самого В.М. Бехтерева — выдающееся светило психиатрической науки. Дескать, потому его и отравили…»[101] Однако при этом убедительных доказательств своего заключения автор также не приводит, ссылаясь на все то же интервью академика Н.П. Бехтеревой газете «АиФ».
Истина, скорее всего, лежит где-то посередине: визит академика Бехтерева к Сталину, конечно, был, а вот какой диагноз он поставил — это не должно было стать достоянием гласности и было известно лишь узкому кругу лиц. С академика, скорее всего, было взято обязательство не разглашать ставшие известными ему сведения о состоянии здоровья важного пациента. Подтверждением этому служат как раз мемуары профессора Валединского, который очень аккуратно обходит вопрос о пресловутом диагнозе, убеждая будущих читателей в этом так убедительно, что догадливый читатель должен убедится в обратном. Наступила ли скоропостижная смерть академика Бехтерева как следствие его неосторожного диагноза — это загадка в духе «Моцарта и Сальери» так и останется тайной на века. При этом, следует особо подчеркнуть, что серьезные исследователи этого феномена неизменно подчеркивают, что В.М. Бехтерев, врач старой выучки и высочайшего уровня научной добросовестности и врачебной этики, не мог дать столь серьезный диагноз скоропалительно, по результатам одного-единственного визита к пациенту и короткой аудиенцией у него, а уж тем более не мог бы обнародовать такое заключение.
Так, писатель И. Губерман в своей книге «Бехтерев: страницы жизни» (1977) пишет: «Бехтерев умер неожиданно и быстро. Настолько неожиданно и быстро (отравился консервами поздно вечером, а ночью его уже не стало), что возникла легенда, будто кто-то отравил его специально ради неразглашения тайны диагноза, поставленного им на приеме у Сталина.
Это легенда оказалась чрезвычайно живучей, несмотря на полное отсутствие подтверждений».
