покраснели. Нет, в их афише тоже были три дырки от пуль – в животе, на правой руке и в бедре тенора. Но вот три мишени лейтенанта… Когда он успел прострелить каждую дважды, не понял никто, хотя зрителей было с пару дюжин. Но это пол беды – каждый певец на каждой афише имел по пробоине в области сердца и в голове! И опять же – все это в падении и, как выразился лейтенант, 'в перекате'… На наши вопросы – где это на флоте учат так стрелять – лейтенант отшутился старыми семейными традициями и дядей- полковником, что с детства его гонял со всеми видами оружия.
Но Серж существо неугомонное. Все, даже минер, уже признали первенство лейтенанта и смирились с перспективой оплаты счета, но он… Черт его дернул сказать, что стрельба – это ничто по сравнению с фехтованием. Хитро усмехнувшись, лейтенант предложил повторить в том же составе на тех же условиях – ножнами, трое против одного до первого касания. Серж потом неделю щеголял с синяками на плече и поперек спины – одного раза ему опять не хватило. Самое смешное – что счет все же оплатил лейтенант и пригласил всех желающих навестить его завтра в паровозном депо, где он обещал дать всем желающим уроки стрельбы, и показать еще кое-что интересное.
В общем, не буду тебя забалтывать малоинтересными тебе деталями, но теперь мы с Сержем служим в железнодорожном бронедивизионе флота 'Варяг' под началом того самого лейтенанта, товарища Василия Балка. С товарищами – это еще более интересная история – так теперь называют друг друга те, кто участвовал в настоящем деле. Если даст Бог, то по возвращению из этого плавания на крейсере, куда сегодня отбываем мы с Сержем, так будут обращаться и к нам.
Ну а если не повезет, и не суждено мне вернуться – помни, я тебя люблю сильнее, чем можно вобразить.
Всегда твой – Виктор Ветлицкий.
Глава 10. На земле. На сопках Манчжурии.
Квантун. Май – июнь 1904 года.
– Да, господа, Куропаткин и вправду произвел на меня странное… не побоюсь даже сказать – неприятное впечатление… – изрек после некоторой паузы Михаил, – с одной стороны, конечно, ни в знаниях, ни в профессионализме ему отказать нельзя, но все эти вздохи и логические построения на тему предопределенности Порт-Артурской крепости как точки отвлечения японских сил от главного театра… Честно говоря, Василий Александрович, если бы Вы не вмешались, я мог и не сдержаться, ей Богу!
Вы правы, хорошо хоть Штакельбергу он приказ дал… С другой стороны, куда бы он делся теперь против прямого приказа Алексеева. Его подчиненность наместнику как главнокомандующему на театре государем еще 15-го числа подтверждена окончательно. Жаль, конечно, что Евгений Иванович лично выехал во Владивосток обсуждать вопросы форсированного строительства объектов судостроения, судоремонта и применения новой начинки для снарядов, но что поделаешь…
Да и то сказать, если бы не телеграмма брата, хотел ведь задержать нас в Мукдене… Ну, каков красавец этот господин Куропаткин?! МЕНЯ задержать!!!
– Михаил Александрович, а что Вы, собственно хотели? Вы ему под Артуром – только лишняя головная боль и помеха. А случись что с Вами – так вааще… Тем более, что вся наша бронезатея им тоже воспринята без энтузиазма.
Верно ведь сказал кто-то из наших старых генералов: 'Куропаткина – главнокомандующим? А Скобелевым при нем кого?' У него же на лице написано – мой план войны гениальней чем у Кутузова и не вашего 'великого' ума дело! А уж тем более какого-то недоразвитого морского…
Сидевший напротив Великого князя и Балка кавторанг Русин улыбнувшись проговорил:
– Да уж, Василий Александрович, это Вы верно подметили! Вас этот великий полководец даже в лупу не различил бы в упор. Как, практически, и меня, грешного. Сдается мне, что весь труд по копированию для Куропаткина и его штаба моего доклада о состоянии японской военной экономики и прочем… Так… Напрасная трата чернил. Все что выведали и узнали в Японии я и мои друзья, некоторые с риском для жизни, кстати, – все это пустяки в сравнении с ЕГО пониманием противника, которое сложилось во время посещения нашим министром Японии по приглашению Оямы.
Что же до его планов, то все предельно понятно. То есть – отступать могу хоть до Урала – Москвы-то за спиной нет. Буду сокращать свои коммуникации, а японцы растягивать. Буду изматывать их в оборонительных боях, а если еще и Артур в осаду возьмут и под ним завязнут подольше – вообще прекрасно! Скоплю сил – чтоб вдвое-втрое побольше солдатиков, а потом и прихлопну япошек не раздумывая о тактике, экономике и прочей ерунде…
– Правильно все. Идеально по-штабному. Только абсолютно не учитывает ни международной обстановки, ни финансовых последствий затягивания войны, ни настроений в стране, находящейся на пороге бунта…- пробурчал Балк.
– Ну, уж на счет бунта, это вы передергиваете, конечно, – вскинулся Великий князь.
– Да нет, не передергиваю, Ваше высочество. Все как поближе к низам нахожусь, с какой стороны ни посмотреть…
– Простите, что встреваю, но боюсь я, господа, что Василий Александрович истинную правду говорит. Неспокоен народ-то…- подал голос с дальнего конца стола отец Михаил, – святую истинную правду. Меня в этом многое убедило. Пока в Санкт-Петербург и обратно добирался, много с кем говорил я в пути. И ведь не только же о победе над ворогом желали и напутствовали…
Заступничества люд простой ищет от несправедливостей властных… Землепашец совсем туго живет. От наделов так скоро один пшик останется. Что, куда деток-то? Не дай, господи, неурожай… Ведь голод же будет!
Работник фабричный тоже страдает от штрафов и самовластностей заводчиков разных. Ведь ежели Государь на казенных верфях и заводах восьмичасовой день трудовой установил, то, оно, конечно, справедливым бы было и на заводах частных сделать. Люд работный ждет… А господа-то толстосумы наши примеру сему человеколюбивому следовать совсем не спешат. Как и сверхурочных справедливо оплачивать. Им стало быть, царев пример и царево слово вовсе и не указ. И молчать о сем долее не должно. В нашем кругу и подавно.
Поговаривают в народе, что это наши богачи сами специально народ мутят, да корбонариям разным денег под тишком дают, чтоб руками народными республиканства себе добыть, парламент этот… Чтоб совсем без царя в голове! А там – сколько приплатишь, то тот тебе выборные указ и отпишут. Слаб человек… Не зря, поди, в газетах то смешки да фельетоны разные печатают про эти французские штучки. А тут опять же война… И где они, союзнички наши республиканские?
Я так разумею – чем дольше война сия протянется, да еще, не дай Бог, разобьют нас. Раз, два, три… Отступать начнем… Раненых да увечных в Россию отправлять… Всякое тогда может статься. Даже загадывать не хочется.
– Спасибо Вам, отец Михаил, за правдивое слово… Только до пугачевщины новой нам… – Великий князь хотел еще что-то добавить, но почему то промолчал, задумчиво глядя на проплывавшие в абрисе пулеметной бойницы броневого борта покрытые гаоляном холмы.
В 'кают-компании' бронепоезда 'Илья Муромец' вновь воцарилось тяжелое молчание, перемежаемое мерным постукиванием колес по стыкам.
Бронедивизион 'Варяг' Императорского российского флота и идущие за ним три состава уже часа два назад миновали Мукден, но неприятное ощущение от встречи с командующим Маньчжурской армии не отпускало.
– Ладно, господа, хватит печалиться, – вдруг улыбнулся обведя взглядом попритихших спутников Василий Балк, – Бог не выдаст, свинья не съест! А если что – генералы у нас найдутся. И на место командующего – Гриппенберг – даже ездить далеко не надо, и на начштаба при нем – взять хоть Сухомлинова Владимира Александровича из Киева. Тот был бы еще тандем.
При этих словах Балк многозначительно посмотрел прямо в глаза Великому князю и жизнерадостно продолжил:
– Я так полагаю: не повязали нас куропаткинские нукеры, и то славно. Плохо пока только одно – нет достоверных разведданных о том, где нам встреча с японцами предстоит, но и это поправимо. Когда будем подходить к перешейку, сначала пустим вперед казачьи разъезды, за ними 'Добрыню'. Да и у Штакельберга к этому времени может быть ясность уже будет.
Кстати, Александр Иванович, я ведь еще до Мукдена закончил чтением Ваш доклад, спасибо за
