переправляться на берег, окончательно убедили меня в том, что японцы сумели в тайне от нас подготовить к десанту такое множество войск, что для их переправы им уже не хватает пароходов. Стационеры один за другим покидали Чемульпо. Проход был вполне свободен и обвехован. Я лично был свидетелем только одного инцидента с японским транспортом на фарватере, который течением и ветром навалило на корпус 'Сунгари'. Но он был уже пустым, собственно говоря, именно большая парусность борта и сослужила ему недобрую службу. Однако площадь повреждений была невелика, и через несколько часов он уже ушел из Чемульпо своим ходом.
Но пришел и на нашу улицу праздник. Примерно еще дней через десять до нас достигли известия, что 'Варяг' наш цел и появился во Владивостоке! И как появился! При чтении вслух на гостеприимной палубе 'Паскаля' газеты с рассказом об этом событии, с красочными деталями и подробным описанием трофейных крейсеров, которые планируется назвать 'Корейцем' и 'Сунгари' в честь 'героически погибших, но не сдавшихся, несмотря на подавляющее превосходство противника, русских кораблей', мало кто смог сдержать слезы.
В то же время была обнародованна инициатива Руднева о безусловном обмене пленных 'всех на всех'. Так как японцы все одно не могли без скандала воспрепятствовать нашему отбытию на 'Паскале', они, как мне показалось, с облегчением согласились.
'Паскаль' отправился во французский Индокитай с промежуточным заходом в Шанхай. Здесь мы распрощались с гостеприимными хозяевами, оставив свои автографы на сигнальных шарах с 'Варяга'. По словам капитана Виктора Сенеса, он собирался передать их в военно-морской музей Тулона. Вообще, расстование наше было братским и трогательным.
В Шанхае д.с.с. Павлов опубликовал в газетах письмо министра иностранных дел Кореи о правах японских войск и свой комментарий о том, что теперь Россия имеет все юридические основания считать корейские территориальные воды районом боевых действий.
Наши сомнения на счёт дальнейшего образа действий – в Артур через Чифу или в Одессу – разрешил русский консул в Шанхае Дмитриевский, сообщивший нам, что по просьбе Руднева все мы уже заочно включены в состав экипажа нового 'Корейца', я назначен его командиром, а в мое отсутствие старший офицер исполняет мои обязанности. Нам надо было попасть во Владивосток как можно скорее, а кратчайший путь лежал через Порт-Артур. Так как телеграфное сообщение с Порт-Артуром действовало, мы договорились о том, что нас в Чифу заберут истребители. Туда они за нами и пришли – три контрминоносца 'шихаусского' типа, на которых все мы, хоть и без особого комфорта, но разместились…
Наконец, после трех сумасшедших дней в Артуре, получения из рук наместника Алексеева боевых наград, и железнодорожного пути по КВЖД, мы были во Владивостоке и принимали наш новый броненосный 'Кореец', возродившийся, как Феникс из пепла. Больше всего нас поразила встреча во Владивостоке. Казалось бы, что после чествований в Порт-Артуре нас уже ничем и не удивить. Но вид экипажа 'Варяга', в полном составе выстроившегося на перроне вокзала во Владивостоке, с контр-адмиралом Рудневым во главе, был все же несколько неожиданным. А уж когда Всеволод Федорович, а вслед за ним с мгновенной задержкой и весь остальной экипаж отвесили нам земной поклон… В общем, большим шоком могла стать и стала только процедура публичного вручения каждому члену экипажа именных 'царских чеков'. От суммы, проставленной на них, стало одновременно и плохо и хорошо не только мне, получившему как гром среди ясного неба триста тысяч рублей, но и последнему палубному матросу, обогатившемуся на невиданную для него тысячу целковых.
Потом было знакомство с нашим новым кораблем и встреча со старыми товарищами с 'Корейца', которые ушли на 'Варяге'. Никогда не забуду лицо сверхсрочника Платона Диких, который, все еще с рукой на перевязи, в первый раз увидел носовую башню главного калибра, которой ему теперь надлежало командовать… Опять же – по настоянию Руднева, который вызвал с Балтики расчет кормовой башни 'Апраксина', самого близкого, что было в нашем флоте, но настоял на его, Диких, кандидатуре в хозяева башни… Пожалуй, его детский восторг и удивление можно было описать одной фразой 'неужели это все мое'? Он нежно оглаживал ствол десятидюймового орудия со словами: 'теперь меня с 'Корейца' иначе как вперед ногами не вытурят'. А уж после того, как ему было присвоено звание прапорщика по Адмиралтейству, что давало право входа в кают-компанию…
Потом нас всех закрутила учеба и подготовка к новым боям.
Глава 6. Лекарь Вадик Калиостро
Шанхай, Порт-Артур, Петербург, январь – февраль 1904г.
Из книги 'Военные записки капитана второго ранга Н.А. Кроуна', СПб, 'Голике и Вильборг', 1911г.
…Несмотря на мои неоднократные просьбы разрешить попробовать прорваться ночью или в плохую погоду, Петербург и Наместник были неумолимы, требуя 'разоружиться во избежание ненужных жертв, ибо устаревшая канонерка не может повлиять на баланс сил на море'. Уныние охватило офицерский состав и команду, война, к которой мы долго готовились, должна была пройти мимо нас. Экипаж уже было начал готовить лодку к длительному хранению, но тридцатого января случилось нечто, заставившее меня первый раз нарушить прямой приказ вышестоящего начальника – в Шанхай пришел катер с выжившими моряками 'Варяга' под командованием младшего лекаря Банщикова. Он и машинный квартирмейстер, управлявший катерной паровой машиной, были единственными относительно здоровыми на борту, хотя синяки и ссадины на лице врача явственно свидетельствовали, что и ему тоже досталось. Двое кочегаров были легко ранены, остальные две дюжины пассажиров были ранены тяжело и по большей части находились без сознания…
От него я узнал наконец подробности неравного боя, из которого 'Варяг' с 'Корейцем' вышли победителями по все статьям. Даже 'Таймс' не могла не восхититься невероятным исходом сражения. Хотя британцы и не смогли удержаться и не пнуть походя русских моряков за 'неспровоцированное минирование рейда нейтрального порта'.
Прочитав это, лекарь с горькой усмешкой рассказал о залпе шестидюймовок 'Асамы' и о детонации и разлете мин, сгруженных перед боем с 'Варяга' и 'Корейца' на 'Сунгари'. В той недоговоренности и явной неохоте, с которыми лекарь описывал последующую гибель 'Варяга' от полученных в бою повреждений, я тогда увидел страх показаться трусом, ибо он остался единственным выжившим членом кают-компании.
После двухчасового рассказа о бое Банщиков показал нам с прибывшим на борт 'Манчжура' консулом П.А. Дмитриевским записки В.Ф.Руднева, содержащие выводы по характеристикам японских и русских снарядов и рекомендации по дальнейшему ведению боевых действий. Читая эти документы, которые мне тогда представлялись записками с того света, я не мог поверить, что такой объем полезной информации может быть вынесен из одного короткого боя. И я был абсолютно согласен с тем, что эти записки должны были любой ценой попасть в Петербург с максимальной срочностью.
Проводив доктора и консула на телеграф и приставив к ним вооруженный караул, во избежание, как витиевато выразился Михаил Лаврентьевич, 'провокаций со стороны японских спецслужб', я вернулся на борт вверенной мне лодки. Где выяснил, что оставлять без присмотра машиниста и кочегаров с 'Варяга' было большой ошибкой. За те несколько часов, что меня не было на борту, они успели рассказать свою версию боя всей команде. Из их рассказа следовало, что 'Кореец' чуть ли не в одиночку утопил 'Асаму' и заодно избил 'Чиоду' до полусмерти. В результате на борту меня поджидал бунт. Впрочем, бунт весьма оригинальный. Вся команда, одевшись в чистое, выстроилась во фрунт на верхней палубе и требовала немедленно идти в бой, 'дабы не посрамить памяти однотипного с 'Манчжуром' 'Корейца', в одиночку утопившего 'Асаму'. Последним сюрпризом дня было то, что офицерское собрание, прошедшее, беспрецедентное нарушение устава, без меня, единодушно высказалось за скорейший выход в море.
В общем, дальнейшее вам наверняка известно – собрав все находившиеся в порту джонки, мы с консулом ближе к вечеру выплатили каждому капитану, пожелавшему принять участие в спасении экипажа 'Варяга', по десять рублей, и посулили еще по сотне за каждого спасенного моряка – на столь астрономической сумме вознаграждения настоял Банщиков. В результате, начиная с семи вечера и до утра, из Шанхая и окрестных деревень всю ночь вниз по реке шел караван джонок и мелких пароходиков. Мы подняли на 'Манчжуре' фальшивые паруса китайского образца, дабы походить на джонку при беглом
