— От Эрика я и этого не получила. Впрочем, мне от него ничего и не надо. Даже пустого гроба!
— Но мне кажется, тебе кое-что надо от Сэма Пека?
— От кого? — Замечание застало меня врасплох. У меня перехватило в горле.
— Да брось, Элен! Я же видела, как ты пялилась на него вчера вечером!
— Зайду попозже, — бросила я, направляясь к двери, избегая тем самым продолжения темы.
— Ладно, только я помню, что ты патологически боишься подхватить заразу, — заметила Джеки. — Следующий раз советую надеть марлевую повязку!
— Загляну к «Веселой принцессе», может, продается! — послала я ей воздушный поцелуй и удалилась.
На пути в ресторан меня застало очередное радиовыступление капитана Солберга. Стало быть, был ровно полдень. «Стеклянный башмак» располагался на одиннадцатой, так называемой Солнечной палубе, где находились также два плавательных бассейна. Кафе это отличалось весьма вольными нравами. Сюда можно было зайти босиком, в мокром купальнике, никого не смущало, что с тебя вода льется ручьями. (На мне не было купальника, ни сухого, ни мокрого, поскольку все они остались в моем пропавшем чемодане. Поэтому я была вынуждена надеть очередное приобретение из «Веселой принцессы» — красно-бело-синий блузон с якорем, вышитым золотыми блестками.) Что же касается ассортимента, он оказался вполне в духе всех кафетериев: гамбургеры, сочные и нежные, как хоккейная шайба, ломтики жареного картофеля, заплывшие жиром, сырая капуста, залитая майонезом, а также салат такого вида, словно он пролежал несколько дней под жарким солнцем. В результате на моем подносе красовалось единственное, что показалось мне безопасным для здоровья: пакетик соленых сухариков.
Пэт и Алберт Муллинз сидели за столиком на четверых с видом на океан. Они расположились друг против друга; Алберт о чем-то разглагольствовал, оживленно жестикулируя, а Пэт пыталась есть и слушать одновременно. Даже на расстоянии я могла заметить, что ее поход в салон красоты увенчался успехом: ее непослушные завитки были аккуратно уложены, приглажены, укрощены; ухоженное лицо излучало розоватое нежное сияние; ногти покрыты ярким, цвета коралла, лаком. Она олицетворяла собой здоровье в той же степени, как Джеки — болезнь.
— Эй, привет! — окликнула я их.
Алберт немедленно вскочил из-за стола, как солдат перед генералом. Я подумала, что он был готов отдать мне честь.
— Прошу вас, садитесь, Алберт, — предложила я, устраиваясь рядом с Пэт.
— Как вам этот прекрасный денек, Элен? — вежливо поинтересовался Алберт, снова усевшись.
— Замечательный! — ответила я и обернулась к Пэт. — Я только что от Джеки. Она действительно серьезно больна.
— Я уже поняла, — вздохнула Пэт. — Как бы помочь ей, бедняжке? Билл всегда так хорошо умел обращаться с детьми, когда у них болел желудок. Ему как-то удавалось быстро снять боль.
Меня так и подмывало напомнить ей, что одной из причин их развода было как раз то, что Билл за последние годы почти не появлялся дома, соответственно, редко видел детей — как здоровыми, так и больными. Она несколько приукрашивала прошлое. Но я решила сменить тему.
— Алберт, вам уже попались на глаза какие-нибудь замечательные птички?
— На мой взгляд, Элен, они все замечательные, — откликнулся он, откусывая гамбургер и прижимая салфетку к краешку губ, чтобы ни одна капелька кетчупа или жира не упала, не дай Бог, ему на колени или на стол. Очевидно, его маниакальное стремление отдать в химчистку испачканную блузку Пэт было всего лишь вершиной айсберга, который именуется болезненной чистоплотностью. Вторую салфетку он заправил за ворот своей белой футболки; рядом с бокалом располагалась еще целая стопка салфеток — про запас.
— Я видел пеликанов, голубых цапель, ну и чаек, конечно. В этой части океана ничего другого и ожидать не приходится. Но я очень надеюсь на завтрашний день, когда у нас будет первый заход в порт. Думаю, на острове мне удастся понаблюдать каких-нибудь необычных птичек.
Первым портом на нашем пути был указан Иль-де-Сван, Лебединый остров, — клочок суши в двести акров, принадлежащий компании «Морской лебедь». Лежащий к северо-западу от Гаити, он представлял собой образец туристической индустрии: крупные туристские компании скупали большие куски территории у стран третьего мира, остро нуждающихся в наличности, и превращали эти земли в стоянки для своих маршрутов. Это рассматривалось как неплохое вложение капитала. Земля была дешевой, как и местная рабсила, живущая исключительно ожиданием прибытия очередного круизного лайнера. По расписанию мы должны прибыть в Иль-де-Сван завтра, в семь тридцать утра.
— Кажется, я вчера говорила, — начала Пэт, пытаясь подцепить на вилку ломтик жареного картофеля, — что мой бывший муж иногда водил детей наблюдать птиц. Они видели красного дятла, синиц, каких-то певчих птиц, даже видели птичьи яйца.
При слове «яйца» Пэт и Алберт внезапно дружно покраснели, смутились и потянулись каждый к своему стакану с лимонадом, словно их охватила неуемная жажда.
— А скажите, Алберт, — решила я поправить положение, — вы всегда интересовались птицами? С самого детства?
— О да, — энергично кивнул он. — Дело в том, что я никогда не был, что называется, атлетом. В то время, когда другие мальчишки в школе, где я учился, занимались спортом, я начал интересоваться птицами. Почему именно птицами — понятия не имею. Думаю, я каким-то образом отождествлял себя с ними. Или мне хотелось жить их жизнью.
— Что вы имеете в виду, Алберт? — спросила Пэт.
— Разве не хочется многим из нас иногда полностью изменить свою жизнь, свою сущность, просто расправить крылья и полететь куда глаза глядят? — задумчиво заговорил он. — Птицы легко снимаются с места, в зависимости от времени года перебираются туда, где есть корм; люди же обречены влачить выпавший им жребий, не правда ли. — Фраза не прозвучала вопросом. — Короче говоря, я завидую их свободе. Впрочем, с того момента, как я поднялся на борт корабля, я ощущаю почти такую же свободу. Вот так свободно плыть по океану, чтобы тебя не волновало ничто в мире, — разве это не наслаждение! Экипаж берет на себя практически все заботы. Тебе обеспечивают и еду, и развлечения, и хорошую компанию (он улыбнулся Пэт)… Я даже не помню, когда я был настолько избавлен от любых проблем, обязательств, от всякой ответственности!
Да, оказывается, у Алберта просто тяга к страстным спичам!
— Кстати, об ответственности и обязательствах, — подхватила Пэт. — Скажите, пожалуйста, вы живете один?
Я в это время думала о том, какие проблемы имел в виду Алберт.
— Да, — кивнул он, — я, как говорится, одиночка.
Слово «одиночка» у меня моментально вызвало ассоциацию с убийцей-одиночкой и всеобщей паникой. А почему бы и нет? Каждый раз, когда какой-нибудь парень берет ружье, забирается на крышу и начинает стрелять по толпе ни в чем не повинных людей, в вечерних новостях вам сообщают, что это дело рук одиночки. Не исключено, что «проблемы» Алберта связаны с нарушением закона.
— А ваша семья? — продолжила Пэт. — Она живет на Манхэттене или в Коннектикуте?
— На самом деле у меня нет семьи, — ответил Алберт. — Все умерли. А поскольку очень маловероятно, что я соберусь заводить детей в ближайшем или отдаленном будущем, то фамилия Муллинз скорее всего на мне и закончится.
— Совсем необязательно! — горячо возразила Пэт. — Никто не знает, что может случиться в жизни! Моя мама, например, говорила, что я никогда не выйду замуж и не рожу детей. Моя сестра Дайана, с которой мы росли вместе, имела вид просто роковой женщины, а я была, как говорится, тихоней, и тем не менее я не только вышла замуж — причем за доктора! — но и родила пятерых детей, из них четверо мальчиков.
— И что теперь говорит ваша матушка? — полюбопытствовал Алберт.
— О, теперь мы с ней понемногу нашли общий язык, — призналась Пэт. — Она постепенно начала понимать, что нельзя распихать детей по клеткам и навесить на каждую соответствующую табличку. — Взглянув на меня, она добавила: — Недавно я даже набралась храбрости сказать ей: «Знаешь, мама, зря ты
