Все в классе слышали это. Воцарилась напряженная тишина — все молча смотрели, как я собираю свои вещи. Я подняла голову и взглянула на своих учеников. В их глазах читалось беспокойство. Никто из них толком не знал, что происходит, хотя, похоже, они догадывались, что я оказалась в большой беде.
Сложив портфель, я снова подняла голову и оглядела море детских лиц. Я пыталась попрощаться взглядом с каждым из них. Потом произнесла «Прощайте» и следом за Эндрюсом покинула класс.
Как только за нами закрылась дверь, он сказал:
— Мы сделаем это в моем кабинете.
Я пошла за ним по коридору, поднялась по лестнице и вошла в приемную, где за столом сидела его секретарь. Она нервно кивнула мне, когда мы направились в его личный кабинет. Он жестом указал мне на кресло:
— Я только что получил три звонка от членов попечительского совета школы, а также несколько сообщений от крайне обеспокоенных родителей. Все они либо видели репортаж «Фокс ньюс», либо слышали комментарий Росса Уоллеса. И похоже, все местные филиалы крупных телекомпаний передали сюжет с вашим участием в восьмичасовом выпуске новостей.
Я порывалась ответить, но Эндрюс поднял руку, как дорожный полицейский, приказывающий остановиться.
— Позвольте сначала сказать мне то, что я должен сказать. Лично я, зная вас и проработав с вами более пятнадцати лет, охотно поверю в то, что Джадсон заставил вас везти его в Канаду. Точно так же мое личное отношение к тому, что вы изменили своему мужу тридцать лет назад, однозначно: это касается только вас двоих, и никого больше. И лично мне глубоко отвратительно, что этот крикун Росс Уоллес провел параллель между событиями тридцатилетней давности и нынешними проблемами с вашей дочерью. Да, я бывший морской пехотинец, и да, я голосую за республиканцев, но этих шоуменов от консерваторов вроде Уоллеса и клоуна Раша Лимбо я терпеть не могу, настолько они омерзительны. Между тем мои личные симпатии никак не могут повлиять на то, что ваши секреты тридцатилетней давности стали достоянием общественности. Это означает, что…
— Теперь ваши родители и попечители кричат о том, что вы держите на работе аморального учителя?
— Адюльтер — это ерунда. Если бы дело было только в этом, я бы стукнул кулаком по столу и заставил всех заткнуться. Нет, проблема в другом, Ханна. Вы помогли преступнику, находящемуся в розыске, переправиться через государственную границу, дабы уйти от наказания. Возможно, вас заставили это сделать. Возможно, вы не видели другого выхода, кроме как выполнить его требования. Тем не менее вы сделали это… и на сайтах Си-эн-эн и «Фокс ньюс» уже опубликовано заявление Министерства юстиции о расследовании вашего соучастия в побеге Джадсона. Прошу прощения, но позволить преподавать в этой школе учителю, которого подозревают в совершении государственного преступления…
— Вы хотите, чтобы я написала заявление об уходе? — произнесла я на удивление спокойным голосом.
— Давайте не будем торопиться.
— Если мое увольнение облегчит вам жизнь, я готова уйти сейчас же.
— Вы серьезно? — спросил он.
— Абсолютно.
Он участливо посмотрел на меня.
— Вы не хотите сохранить свою работу? — спросил он.
— Конечно хочу. Я люблю свою работу. И вы это знаете. Но вам также известно, что меня могут привлечь к ответственности за пособничество преступнику. Теперь вы знаете и мою позицию в этом деле — я буду кричать во всех судах, что это было запугивание и выкручивание рук. Моя совесть чиста, мистер Эндрюс. Сейчас моя главная и единственная забота — узнать, жива моя дочь или нет. Так что, если мое дальнейшее пребывание в школе грозит обернуться скандалом, я уж лучше облегчу вам жизнь и уйду сама.
Эндрюс молчал какое-то время, постукивая пальцами по крышке стола. Наконец он произнес:
— Нет необходимости увольняться. Однако я попрошу вас взять отпуск. Разумеется, оплачиваемый… и поверьте мне, я разнесу этот попечительский совет, если они станут возражать. Я выступлю с заявлением для прессы, в котором скажу, что вы попросили об отпуске и это вовсе не увольнение. Если меня спросят, я отвечу, что вы всегда были самым любимым и уважаемым членом нашего коллектива. Но предупреждаю сразу: попечительский совет — это сборище ультраконсерваторов, и, если Минюст все-таки решит открыть против вас дело и ситуация выйдет из-под контроля, я, честно говоря, не знаю, как долго мне удастся сдерживать их натиск.
— Я не сомневаюсь в том, что вы сделаете все возможное, мистер Эндрюс.
— А сейчас, наверное, вам лучше покинуть здание школы. Я попрошу своего секретаря привести в порядок ваш кабинет. И последнее: у парадного входа собралось человек десять репортеров. Может, вас вывести через черный ход?
— Было бы неплохо.
— Ваша машина на парковке?
Я кивнула.
— Темно-синий джип «чероки»? — спросил он.
Я снова кивнула.
— Не могли бы вы дать мне ключи?
Я передала ему связку ключей. Он вышел в приемную и тут же вернулся:
— Джейн подгонит машину к двери.
Мы молча подождали две минуты, потом мистер Эндрюс дал знак, чтобы я следовала за ним. Мы спустились по лестнице к выходу на задний двор. Машина уже стояла там, и Джейн рядом. Но как только я сделала шаг к машине, огромная толпа репортеров и операторов выскочила из-за угла. Они тут же обступили нас плотным кольцом и начали засыпать вопросами. Мистер Эндрюс попытался утихомирить их, заявив, что мне нечего сказать им сейчас. Но его голос тонул в нескончаемом потоке злобных выкриков:
— Миссис Бакэн, это правда, что вы помогли Тоби Джадсону бежать в Канаду?
— Вы сознавали, что нарушаете закон?
— Вы хотели бросить мужа ради него?
— Вы до сих пор состоите в подпольной организации?
— Вы вините себя в том, что произошло с вашей дочерью?
— Вы уговорили ее сделать аборт?
— Вы убеждали ее в том, что это нормально — спать с женатым мужчиной?
Последние три вопроса добили меня, и я вдруг, потеряв контроль над собой, обрушилась на журналиста:
— Как вы смеете нести такой вздор?
— Ханна… — попытался остановить меня Карл Эндрюс, но я уже не слышала его и кричала: — Моя дочь пропала… возможно, ее уже нет в живых… а вы позволяете себе эти непристойные инсинуации…
Один из репортеров крикнул в ответ:
— Значит, вы не собираетесь просить прощения за то, что совершили?
— Ни в коем случае! — рявкнула я, чудом пробравшись за руль.
Репортеры облепили окно, продолжая выкрикивать вопросы, свет телевизионных ламп слепил меня. Я завела мотор, все отпрянули от машины, и я резко тронулась с места.
В двух кварталах от школы я притормозила у обочины, заглушила двигатель и принялась колотить по рулевому колесу. Я была вне себя от ярости, и не только из-за этих подлых журналистов, я злилась и на себя: все-таки попалась на их удочку.
Как я могла так сглупить? Какое-то время я сидела в машине, не двигаясь, ничего не соображая. Потом все-таки заставила себя поехать в отель.
